Сын императрицы (СИ) - Ли Владимир Федорович. Страница 2

— Дядя Рома, вот ты говоришь — я волен делать все, что мне угодно. А если тебе не понравится, то запретишь? И как будешь наказывать меня за провинность, если я что-нибудь натворю?

Похоже, что у мальчика после зачисления в корпус появились комплексы — его доняли всякими запретами и страхом наказания. Поспешил успокоить: — Нет, Лексей, ни запрещать, ни наказывать не буду — ты в своем праве. Могу лишь подсказать или объяснить, а решать тебе самому.

Вот так два существа в одном теле пришли к согласию и направились к учебному корпусу. Он размещался в Меншиковском дворце на Васильевском острове, занимал основную — центральную часть здания. Правое крыло отводилось под спальни, а в левом находились столовая, танцевальный и гимнастический залы. Всего в кадетском корпусе насчитывалось около шестисот учащихся, их разбили на пять отделений по возрасту. Обучение проходило на протяжении пятнадцати лет, изучали общеобразовательные предметы, а также правила хорошего тона, музыку и танцы, в старшем отделении в основном занимались воинскими дисциплинами. Среди кадетов большинство составляли дворянские дети, но и немало таких, как Лексей — из служивого народа, купечества и даже мещан. Их еще называли гимназистами и готовили для гражданской службы.

Меншиковский дворец на Васильевском острове

Мальчик пошел не к центральному входу и парадную, а к неприметной двери сбоку — по-видимому, для хозяйственных нужд. Роман чувствовал его напряжение и без чтения мыслей было понятно — Лексей боялся встречи с кем-нибудь из начальства. Быстренько прошмыгнул через темный холл, тихо стал подниматься по лестнице на второй этаж, но вот незадача, навстречу вышел молодой еще мужчина лет тридцати в какой-то вычурной одежде — по крайней мере, так показалось Роману. Увидев его, мальчик застыл на полушаге, от испуга не мог сказать и слова, а в мыслях было только: — Попался! Самому воспитателю! Ой, что мне теперь будет!

Мужчина подошел ближе и строгим голосом спросил с заметным акцентом: — Бобринский, почему не на уроке, прогуливаешь?

Лексей издал какой-то всхлип, потом все же смог выговорить: — Нет, Осип Михайлович, не прогуливаю. Мне надо было, по нужде.

— Изволь объяснить, Бобринский, что за нужда такая, второй урок уже пропускаешь, — продолжил допрос ментор.

Мальчик потупил взгляд и молчал — по-видимому, запас отговорок у него исчерпался. Пришлось вмешаться Роману, дал ему команду: — Подними голову и смотри прямо в глаза, потом будешь повторять за мной.

Лексей послушался и стал под диктовку говорить:

— Виноват, Осип Михайлович! Готов понести заслуженное наказание. Обещаю, что такое больше не повторится!

И услышал в ответ, не веря своим ушам: — Вот как, признаешь свою вину, даже просишь наказание. Странно, Бобринский, что-то новенькое! Ладно, на этот раз прощаю, но если повторится, то не миновать тебе карцера! Все, иди на урок.

Курсантская заготовка Романа сработала, он не раз пользовался ею во время учебы в училище, да и потом, на службе. Начальство не любит, когда подчиненный юлит, ищет оправдание, но готово простить чистосердечно раскаявшегося! Так что получил заслуженную признательность от своего подопечного и оба довольные направились дальше. Правда, пришлось повторить такой подход с учителем географии в классе, тот милостиво разрешил пройти на свое место. Урок слушали вместе — Роман решил пройти все науки с Лексеем, подаст тем самым пример, да и самому они могут пригодиться. Еще присматривался к сидящим рядом ученикам, учителю — их манерам, речи, одежде, как ведут себя при общении.

На следующем уроке помог ответить на вопрос учителя математики, так что вдвоем заработали честную тройку, вернее, посредственно — оценку цифрами еще не ставили. Перед обеденным перерывом произошел конфликт с одним из одноклассников — тот поистине с барской замашкой потребовал от Лексея взять ему пару кренделей в буфете, причем за свои деньги. Он было промолчал, но Роман велел дать отпор, иначе и дальше будут помыкать им. Так вместе ответили пришедшей к слову поговоркой: — Хлеб за брюхом не ходит, — добавили еще: — Тебе надо, сам и бери, а холопов здесь нет.

Барчук сначала оторопел — наверное, не ожидал подобной отповеди от безродного новичка, — а потом взбеленился: — Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? Скажу батюшке — завтра же вылетишь из корпуса с волчьим билетом, будешь мыкаться, как бездомная собака!

Пока дворянский отпрыск распинался в будущих карах, Роман вызнал о нем у подопечного:

— Ты знаешь этого нахала и кто его отец?

— Да, знаю, это Иван, а отец у него граф Апраксин, служит в сенате помощником самого обер-прокурора — о том бахвалялся на днях.

— Не бойся, Лексей, мама тебя в обиду не даст.

— Она может заругать, дядя Рома. Маменька наказала мне вести смирно, ссоры не затевать. Да и не кичиться родством — о том никому не надобно знать.

— Так и надо, Лексей, мама твоя права. Но и давать себя в обиду тоже нельзя. Как думаешь, что скажет государыня, если узнает — ее сын на посылках у какого-то хама, пусть и родовитого? Вот то-то, так что не робей, держи хвост пистолетом!

— Какой хвост, причем пистолет?

— Это военные так говорят, а означает — не тужить, держаться бодро.

Тем временем барчук не унимался, напротив, видя, что оппонент не трусит — похоже, высказанные угрозы того не впечатлили, — распалился и перешел на прямое оскорбление: — Да что говорить остолопу и неучу подлого звания! Драть тебя надо, как сидорову козу, плебей, чтобы знал о вежестве и почитании к высокородному дворянину!

Неизвестно, чем бы закончилась эта стычка, если не вмешательство воспитателя. Когда дело доходило до унижения чести и достоинства, особенно среди причастных из благородного сословия, то смывали позор кровью. Даже в правление Петра Первого нередко происходили дуэли, несмотря на строгий запрет и наказание ослушавшихся. А при Екатерине они стали обыденностью, сама императрица однажды прибегала к такой кардинальной мере. Среди кадетов тоже случались, правда, тех, кто постарше, младшие же устраивали драки, иногда ябедничали своим родителям. Начальство старалось не допускать подобных конфликтов, придерживалось уложения, что в корпусе все равны независимо от сословия и знатности. Зачастую же оно нарушалось, даже малые дети из благородных семей кичились своим происхождением.

— Апраксин, что за речь ты ведешь, постыдись! — гневно произнес Осип Михайлович, входя в класс. Кадеты, сидевшие в нем после урока в ожидании приглашения на обед, замерли, лишь растерянно переводили взгляды между участниками произошедшей на их глазах ссоры и воспитателем. Таким рассерженным прежде его не видели, не знали, что он сейчас предпримет. Всем было ясно, что барчук зарвался и вряд ли добром закончится для него происшедшее — могли и отчислить с позором из корпуса, такое уже случалось.

— Собирай свои вещи, пойдешь со мной к Главному директору, — строго высказался воспитатель, немного отходя от первого гнева и злости. Хосе де Рибас или Осип Михайлович Дерибас, испанец по происхождению, был принят императрицей на службу по представлению графа Орлова. Выполнял разные деликатные поручения, последним стал надзор за их внебрачным сыном в кадетском корпусе. Случившееся в классе происшествие могло серьезно испортить карьеру испанца, в том ведь немалая его вина — не проследил, допустил публичное оскорбление подопечного. Теперь придется доложить как главе корпуса Бецкому — тот знал о происхождении мальчика, — так и самой императрице.

К директору отправились втроем — воспитатель позвал еще Лексея, как пострадавшую сторону. Прошли по длинному коридору, поднялись по дубовой лестнице с резными балястрами на третий этаж и дальше до кабинета Бецкого с просторной приемной. На всем пути Роман приглядывался к отделке и росписи на стенах, правда, при слабом свете масляных светильников их различать было сложно. В приемной Осип Михайлович оставил мальчиков под присмотром секретаря, сам прошел в кабинет. Минут через десять позвал их и они вошли, робея, в апартаменты вершителя кадетских судеб.