Сын императрицы (СИ) - Ли Владимир Федорович. Страница 50

Поездку по Аляске завершил позже прежнего из-за объезда новых месторождений, но все же успел до ледостава на Юконе вернуться в Северск. Чуть не поддался на уговоры Томы остаться здесь на зиму — она уже была беременна третьим ребенком и просила побыть с нею до его рождения. Осознавал, что ей трудно придется в таком состоянии с малым дитем на руках, к тому же самому не очень хотелось возвращаться в промозглую в эту пору Калифорнию. Но переборол свою слабость и жалость к одинокой женщине — у него есть долг перед всем краем, а дела требуют отправляться на юг. Небольшим караваном из трех кораблей с сотней набранных в Северске людей и нужными материалами направился в бухту залива с выбранной им долиной. Здесь им предстояло за зиму выстроить причальные сооружения будущего порта до прихода судов с основной сменой из южной земли, а уже та поведет строительство всего портового комплекса с верфью и поселения при нем.

Портовый город с верфью

В Екатеринбург прибыл уже в разгар дождей, обрадовал жену новостью, что уже к следующему сезону переедут в благословенную для их души райскую долину — так и выразился, — так что осталось потерпеть немного. Та тоже не осталась в долгу, сказала с нескрываемым умилением — скоро у них будет еще дитя, — да и без этих слов заметил округлившийся животик Надежды. Усмехнулся про себя — его женщины устроили вроде соревнования, кто больше родит, — вслух же выразился: — Я рад за нас, Надя, дети у нас получаются на зависть всем — крепкие и здоровые, а умом пошли в разумницу-мать!

Разумеется, жена от такой лести расцвела маковым цветом, в свою очередь добавила: — А красотою в отца, особенно Маша — писанный ангелочек!

Лексей сам души не чаял в дочери, баловал ее, чем отчасти вызывал ревность старшего сына. Правда, разница между ними в три года все таки сказывалась, Миша относился к сестренке заботливо и внимательно, а та отвечала привязанностью, ходила за ним по пятам и старательно повторяла его слова и поступки. Так что если отец семейства отправлялся куда-то, то с ним увязывались оба малыша. А когда весной поехал в строящийся портовый город, то пришлось взять всю семью, никто — даже Надежда с народившейся младшей дочерью Олей, — не хотел оставаться в уютном их особняке, променяв на неустроенность в новом месте. Правда, здешняя красота покорила родных, никто не пожалел того, что на первых порах пришлось жить в избе-времянке. Когда же встретили в теплом доме настоящую зиму, все обрадовались первому снегу, а Надежда расплакалась, шепча на ухо мужу: — Спасибо, родной, за сбывшуюся мечту — я будто та девочка, что когда-то смотрела из окна родительского дома за снегопадом!

Осенью 1795 года вернулся первый караван из Санкт-Петербурга. Он привез более трех тысяч переселенцев с семьями, домашним скарбом и припасами на год. Большей частью приехали подневольные крестьяне — казенные и крепостные, выкупленные на торгах, — но также и те, кто рискнул попытать счастье на далекой чужбине. Исполняя заказ Лексея, его представители на местах постарались выкупить больше одиноких женщин детородного возраста, от юных девиц, почти подростков — мол, за два года пути войдут в самую пору, — до уже зрелых вдовиц и безмужних перестарок. Даже в какой-то мере переборщили, набрали больше тысячи — на каждого холостого мужика в этой партии приходились две бабы. Наверное, рассчитывали на мужчин из самого первого потока, но те за минувшие годы уже обзавелись местными девицами, кто-то даже двумя или тремя. Пока же в эту зиму их, как и других переселенцев, устроили в бараках Северска и Екатеринбурга, частью в Новороссийске — так назвали новый портовый город.

Следующий год выпал для Лексея хлопотным больше обычного — не раз мотался между северными и южными землями, стараясь поспеть везде, где считал нужным свое участие. Проследил за обустройством прибывших людей в промысловых и сельских поселках, портовых городах, открытием новых производств в разведанных месторождениях. Тем, кто знал нужное здесь ремесло, дали оборудование и помощников смышленее, а также местных для подсобных работ. Тех же женщин большей частью пристроили в крестьянских хозяйствах заниматься привычным им делом, других же оставили в городах и крупных селениях для работы в лавках, пекарнях и мастерских, где могли пригодиться женские руки. Около сотни подневольных девиц лицом и статью покраше отдали в портовые бордели для развлечения матросов, каким-то утешением им стало обязательство городских властей через пять лет дать волю и деньги на обзаведение своим домом и хозяйством.

В сентябре 1796 года прибыл новый караван, разросшийся до трехсот судов, выкупленных и зафрахтованных представителями компании в государственных верфях и у частных предпринимателей — купцов и судовладельцев. На такую меру им пришлось пойти из-за наплыва желающих найти легкое состояние в далекой стороне, где золото чуть ли не под ногами валяется. Слух о том пошел по стране после того, как оттуда привезли первую партию драгоценного металла, притом больше, чем добыли на Урале за полвека, когда там открыли первые и пока единственные в России месторождения. А когда еще через год привезли вдвое больше, то тут многие не выдержали искушения. Да и люди компании подогревали зарождающуюся золотую лихорадку, прельщали выгодными условиями акционеров и будущих старателей, обещали полное содействие на первых порах, пока не освоятся.

Золотая лихорадка на Клондайке

В губернских представительствах каждый день заявлялись все новые люди из мещан и торгового сословия, кто-то вкладывал свои деньги, рассчитывая на солидные барыши, другие изъявили желание самим отправиться в те края. Предпочтение отдавали тем, кто имел ремесло, пригодное на новых землях, но даже таких набралось ко времени отправления больше двадцати тысяч человек. На столько не рассчитывали, просто не хватило судов и припасов для всех, потому взяли в этот караван меньше половины, в первую очередь тех, кто брал с собой семью, собираясь остаться надолго. И уже уполномоченные люди компании снаряжали следующий, вдвое больше нынешнего, так что передали быть готовым к приему новых десятков тысяч переселенцев.

Большая часть золотоискателей пожелала заняться промыслом на юге, в жаркой Калифорнии — зимовки на перевалочной базе в Таймыре хватило многим отказаться от сурового севера. Им выделили участки в предгорьях Сьеры-Невады по обе стороны Радужной, помогли со строительством хижин в новых поселениях, открыли здесь лавки с нужным товаром, а также приемные пункты добытого золота и шлиха. Как ни старалось местное руководство распределять участки справедливо, прибегая даже к жребию, но недовольства среди старателей не удалось избежать — у одного густо, а у другого пусто, хотя их наделы рядом и должны быть одинаковы! Тогда ввели арендную плату на кварталы побогаче, пустив ее на общие нужды — строительство дороги от пристани к поселкам, их благоустройство от уборки мусора и отхожих ям до высадки саженцев вдоль улицы, где-то даже озаботились доставкой горячей пищи к месту промысловых работ.

После споров и разборок, иногда доходивших до драк, люди все же как-то разобрались между собой и с начальством, угомонились здравым смыслом — хочешь место получше, плати за него! Казалось бы, все разрешилось, но вскоре возникли другие проблемы с новыми переселенцами, среди них хватило всяких отбросов. Все чаще происходили кражи и грабежи, а хуже всего — насилие над девушками и женщинами из соседних племен. Произошли стычки между пришлыми и индейцами, пролилась кровь с обеих сторон. Власти привлекли воинские патрули, но они лишь развели враждующие группы, скрытые нападения и схватки продолжались. Лишь после показательных судов над насильниками и грабителями, на которые пригласили пострадавших особ, выплаты выкупа каждой из них страсти понемногу улеглись, но еще долго между переселенцами и индейцами оставались неприязнь и недоверие.