Опции (СИ) - "Шлифовальщик". Страница 20

Я покосился на дверь. Луговец это заметил.

— Не бойся. Эти тупоголовые уже привыкли, что я высказываюсь прямо. Всё равно они никаких конкретных обвинений не предъявят ни тебе, ни мне. Им нужен состав преступления: подпольные кружки технического творчества, тайные фабрики по изготовлению новинок, явки, адреса… Ничего этого они от меня не добьются!

"Не добьются". Не так-то ты прост, Евгений Павлович! Нечего прикидываться простым теоретиком инженерного творчества.

Конечно, он прав, за одни разговоры в камере нас не привлекут. Но и усугублять своё положение не хотелось. Поэтому я честно пытался перевести разговор на другие темы. Но все они одинаково сводились к инженерному творчеству.

— Один умный человек заметил, что среди технических систем действует закон естественного отбора, — разглагольствовал опасный для общества собеседник. — Сейчас эти новоиспечённые технари его пытаются заменить искусственным отбором. И забывают, что прекрасно только естественное. Волк будет сильнее и живучее, чем искусственно выведенные пучеглазые чихуахуа и гламурные болонки. Так и техника, которая появляется в результате борьбы, скачков, технических переворотов будет живучее и прекраснее, чем все нынешние контейнеры для опций.

— Овчарка, — сказал я.

Собеседник выпучил на меня глаза:

— Какая овчарка?

— Обычная. Она появилась в результате искусственного отбора. Но волку не уступит.

Луговец на некоторое время смутился.

— Ну я же полностью не отвергаю абсолютно все опции. Они, бесспорно, нужны. Но в разумных пределах.

Евгений Павлович вдруг хитро посмотрел на меня и прищурился:

— А ты, мил человек, кем трудишься? Уж больно ты в опциях хорошо ориентируешься.

Я ответил. Луговец неожиданно оживился, заставил меня рассказать о работе креаторщика и зачем-то выпросил у меня визитку. Поскольку меня взяли после форума, я был в деловом костюме, во внутреннем кармане которого у меня всегда лежала пачечка визиток для "работы в кулуарах".

Я рассказал сокамернику всё в подробностях, стараясь говорить погромче, чтобы подслушивающие антиинвенторщики поняли, что я не занимаюсь ничем запрещённым. Сокамерника, как ни странно, заинтересовали мои идеи. Увлёкшись, я даже рассказал ему свою гипотезу о том, что в скором будущем вся техника будет собираться из функциональных блоков.

— Литературные произведения — из готовых эпизодов, театральные постановки — из готовых сцен, — развил Луговец мою мысль. — Компьютерные программы — из модулей.

Он опять зашагал по камере.

— У тебя есть фантазия, мой юный друг, — сообщил он мне. — И это радует. Значит, ещё не всё потеряно для тебя.

— Спасибо, вы меня утешили, — язвительно проговорил я. — Только кому она нужна, эта фантазия. Придумывать новые безделушки?

— Ну почему. Можно придумывать что-то другое, — осторожно сказал Луговец полушёпотом.

— Что другое? — спросил я аккуратно.

Я догадался, что он имеет в виду.

— Новое. По-настоящему полезное и прогрессивное.

Да, непрост ты, дядька Луговец! Ой, не прост! И интонации-то как изменились. От сокамерника повеяло неприятным, сектантским. Видимо, все одержимые какой-то идеей, будь то всемирное царство божье, однополые браки или изобретательство, имеют такую манеру вкрадчиво и ненавязчиво заманивать в свои сети.

— Я понимаю, почему ты молчишь, — усмехнулся сокамерник. — Боишься, что я выманю у тебя согласие, а потом сдам с потрохами "Антиинвентору"!

И это тоже, он верно заметил. В моём положении надо держать ухо востро. Евгений Павлович подсел ко мне, взял меня за рукав и зашептал:

— Я не могу тебе доказать, что не "наседка". Просто поверь мне. Надо же кому-нибудь в этом мире верить.

— Сектанты тоже так говорят, — холодно оборвал я его, вырывая рукав. — А потом для торжества божьего царства последние штаны выцыганят.

— Молодец! — неожиданно похвалил Евгений Павлович. — Образно мыслишь!

— На кой я вам понадобился? Обычный тупой креаторщик, представитель офисного планктона, которых вы разносите в пух и прах…

— Ты умеешь думать, вот что главное. Неважно, кем ты трудишься, хоть ассенизатором. Главное, я разглядел некоторое количество серого вещества в твоей черепной коробке. А я не люблю, когда оно болтается незадействованным. Мозги надо нагружать, как и мышцы.

— И чем же вы меня хотите нагрузить?

Я и без него знал, чем. Вот и познакомился с самым настоящим твором. Преступником, врагом современного общества, угрозой стабильности и процветания. Прямо об этом я не стал спрашивать Луговца, и так ясно, кто он такой.

— Тебя всё равно скоро выпустят. Я тебе телефончик дам. Позвонишь, скажешь, что от меня.

Это было очень рискованно, брать телефон у твора. Видеокамеры тут кругом понатыканы, Полевому в миг донесут, и на следующей же "беседе" он выудит у меня этот телефон. А потом суд срок добавит, за участие в преступной группировке.

— Позвони, я тебе советую, — шёпотом посоветовал Луговец. — Я же вижу, что ты мучаешься, не знаешь, как дальше жить и что делать. Может, у тебя появится цель в жизни.

Никогда у меня не было цели лоб в лоб бороться с государственной системой. Что я, революционер какой! Я всегда придерживался правила: если бороться бесполезно, то нужно приспособиться. До вчерашнего дня приспосабливаться к системе получалось неплохо. Если посмотреть с другой стороны, то лоферство — это тоже своего рода протест против системы. Своим бездельем я наношу ей урон. А поскольку нас, бездельников, тысячи, то урон весьма ощутимый. И причём без малейшего риска.

Луговец же предлагает другую борьбу. Подпольные кружки, дискуссии, изучение запрещённых книг… Возможно, придётся подбрасывать какие-нибудь брошюрки с новыми изобретениями. Может, придётся агитировать население. Ещё я слышал, что у творов есть целая сеть подпольных цехов, в которых они изготовляют образцы новой техники, что строжайше запрещено. И даже, говорят, есть подпольные магазины, где творы торгуют своими новинками, а на вырученные деньги тратят на свою борьбу с опциями и людской серостью.

Нас накормили гадким обедом. И до обеда, и во время него, и после я молчал, обдумывая предложение Луговца. После обеда сокамерник завалился на нары, пользуясь своими правами больного человека. Немного подумав, прилёг и я, чтобы немного подремать, а перед этим подумать над необычным предложением Евгения Павловича. Но ничего обдумать я не успел. Загремели ключи в дверях. Я решил, что сейчас получу взбучку от "вертухаев" за то, что среди белого дня валяюсь.

— По твою душу, — быстро прошептал мне моментально проснувшийся Луговец. — Держи! Прячь быстрее!

Я машинально взял в руку твёрдую картонку и быстро сунул её в боковой карман пиджака.

— Дёмин, с вещами на выход! — крикнул сержант.

— Я ж говорил, что тебя освободят! — обрадовался за меня Луговец.

— А вы как же?

— Не беспокойся. Я тоже скоро выйду. Нет у них ничего против меня.

Мы сердечно попрощались. Вещей у меня не было, вернее, то, что было, отобрали. Поэтому я вышел из камеры налегке, но с тяжёлым сердцем. Луговец — оптимист. Я не был уверен, что меня так просто отпустят.

Ещё раз пройдя все "стоять"-"лицом к стене"-"руки за спину", я оказался в знакомом кабинете у Полевого. Тот, как обычно, сидел, уткнувшись в бумаги. Наверное, это у него был один из методов работы с преступниками — делать вид, что чем-то сильно занят, а в это время украдкой следить за состоянием подопечного.

— Здравствуй, Дёмин, — поприветствовал он холодно. — Выспался?

— Отлично выспался, господин майор! — бодро ответил я, ломая голову над тем, куда меня судьба бросит дальше.

— Луговец не надоел в камере?

— Нет, господин майор, не успел надоесть! Да мы почти и не разговаривали.

— Конечно, конечно… — рассеянно проговорил майор. — Да ты присаживайся, в ногах правды нет.