Дети апокалипсиса - Рус Дмитрий. Страница 10

Чур меня чур! Жуткое зрелище…

Я покойников страсть как не люблю. Потусторонние они какие-то. Рядом с ними в голову сразу лезет всякая чертовщина. Привидения, монстры, зомби и прочая мракобесия.

Силы воли хватает только на то, чтобы трусливо не пятиться. Неторопливо поворачиваюсь, выхожу гордо и свободно, как человек, а не тварь дрожащая.

Пытаюсь выйти…

За спиной что-то негромко падает, и я, испуганным зайцем, подпрыгиваю на месте. Разворачиваюсь практически в прыжке, с яростным оскалом вскидывая биту. Ничего рационального, сплошные рефлексы.

Слава богам – бабушка не шевелится. Сидит себе в прежней позе, пялится остекленевшими глазами в потолок. Скрюченных рук ко мне не тянет, комиссарского тела не алчет.

Лишь на полу валялся выпавший из усохшего рта зубной протез-лягушка. Именно его грохот и напугал меня до ранней седины.

Невольно перевожу глаза на распахнутый рот мертвеца и тут же замираю, до самых пят промороженный истинным ужасом. Сквозь серые старческие десны пробиваются тонкие иглы растущих зубов. Острых, голубовато-бледных, утилитарно-хищных клыков!

Не помню, как я выскочил в подъезд. В себя пришел только после того, как в руках хрустнул ключ от замка соседской квартиры, который я вновь и вновь пытался провернуть. Закрыться, запереться, отгородиться!

Эпический свет, что это было?! Я точно видел ЭТО? Мелкие акульи зубы в два неровных ряда?

В свою вменяемость я верю. Хотя рациональная частица разума крутит пальцем у виска, настойчиво внушая, что я – фантазер и такого не бывает. Я, может, и поддался бы… Будь странность единичной. Но то, что творится вокруг, нормальным уже не назвать. И в рамках этой парадигмы – я готов допустить существование ВСЕГО. Быть может, даже и ЕГО САМОГО. Великого Ктулху… А может, и вовсе… Неназываемого…

Отчаянно трясу головой, возвращаясь к реальности. Выбрасываю сломанный ключ, поудобней перехватываю биту.

К черту все!

К черту дымящийся опустевший город, к черту безумную школоту и отдельным посылом – к черту зубастых старушек!

Потопал-ка я лучше к Илье! Вон его предки – сорок лет в пустыне выживали. Ну не мог этот парень слиться за неделю невнятной катастрофы! Не верю! Кто угодно – но точно не Илья!

И, кстати, даже не заглядывая в родительскую спальню соседей, я теперь точно знаю, что значит цифра «четыре» на стене у соседской квартиры. Четыре трупа… И хрен там угадал неизвестный художник, намалевавший у моей двери кривую тройку! Мои все живы! Пока я верю – они обязательно живы!

Лифты ожидаемо не работают, поэтому спускаюсь по лестнице. Мрачновато тут… Грязные окна дают мизер света. С улицы доносится матерная разноголосица ломающихся подростковых голосов. Не знаю, стоит ли этому радоваться – но кто-то еще жив! Неумелые матюки густо разбавлены истеричными криками. Судя по всему, там кого-то бьют. Причем крепко, до животного страха за свою жизнь.

Очень хочется взглянуть на происходящее. Но заляпанные побелкой стекла для взгляда непроницаемы. А выламывать раму и высовывать наружу любопытную голову… Нет, башня у меня одна. И в нее сегодня уже и так стреляли…

Несколькими этажами ниже обреченно воет запертая собака. Хаски, что ли, с двадцатого? Или она лайка? Не, точно хаски! У нее еще на лбу характерный белый хрен между глаз. Что поделать, такой вот выдающийся у породы окрас…

Помнится, у псины еще и хозяйка такая же – фактурная, симпатичная. Старше меня на год, фигуристая и высокомерная, как Клеопатра. Но красивая, зараза. Надо будет заглянуть, спасти… э-э… собачку…

Двадцать второй этаж встречает погромом. На стенах – все те же пугающие цифры – три, семь, один и один. Тройка, семерка, туз. Очко…

Две квартирные двери выбиты, шлейфом от них – брошенное шмотье и редкая кровавая капель. Ничего серьезного – на уровне разбитого носа или порезанной руки. Мародеры-любители, ухо им в рот…

Третья дверь бестолково измочалена, но устояла. Жилище Сан Саныча – складского старшины. Насколько я знаю, телефончик слесаря по металлу батя брал именно у него. Неудивительно, что столь непрезентабельная на вид дерматиновая дверка устояла под бестолковым натиском непрофессионалов.

Относительно цела лишь последняя, четвертая дверь.

Удовлетворенно хмыкаю – я даже не сомневался, что Илья выкрутится. Уверен, что в случае массового попадания на необитаемый остров его номерок в общей «лотерее на принудительное поедание» неизменно будет оказываться последним. И не спрашивайте: «Как?!». Просто смиритесь.

Подхожу, оцениваю вмятины в жестяном полотне, качаю головой. Детский сад и сбоку бантик. Конструкция исключительно от честных и предельно аккуратных людей. Не стучать, не опираться. Испортите.

И все же стучусь. Тихим, но узнаваемым среди своих ритмом. Прислушиваюсь. Выпуклую линзу глазка перекрывает предательская тень. Конспиратор, мать его… Заслонку на глазок для кого придумали?

Делаю паспортное лицо, затем не выдерживаю:

– Илья, да рожай ты уже скорее! Не видишь, что ли – свои?!

Неуверенно лязгают металлом замки, звякает сдвигаемая цепочка. До меня доносится задумчивое бурчание:

– Свой своему поневоле брат…

Дверь распахивается, и настороженный Илья отступает в глубь квартиры. То ли приглашая, то ли заманивая.

Парень младше меня на два года, ему едва стукнуло четырнадцать. Хотя по комплекции он не тянет и на эти скромные годы. Мелкий уж больно, вечный правофланговый в классе.

Смотрит задумчиво, по-птичьи склонив голову и поправляя одним пальцем тонкую дужку круглых гаррипоттеровских очков. Растрепанный, чумазый. Ссадина на скуле, под правым глазом крупный фингал, но в остальном – вроде цел.

Оружия нет – ни в руках, ни на поясе. Хм, беспечно…

Прямо за порогом – заляпанная узнаваемой синей краской банка. Так вот кто у нас «дэд-артом» занимается? Последний ценитель математики на районе?

Колеблюсь неуловимую долю секунды. Жизнь – штука непредсказуемая, но я по-прежнему уверен – Илье можно доверять!

Шагаю вперед, демонстративно качая головой:

– Никогда не понимал людей, ставящих в жестяную китайскую дверь замки четвертого класса защиты… Занятно… Слушай, ты в нее хотя бы пальцем тыкал? Ведь это даже не сталь! Она реально консервным ножом вскрывается! Показать?

Парень едва заметно улыбнулся:

– Не надо. Верю и каюсь. Лоханулся мой батя, факт! Послушай… Саня… А это реально ты? Живой?

Я картинно приподнял бровь и задал контрольный вопрос:

– Есть сомнения? За бортом что – зомби‑апокалипсис? И, кстати, вопрос на полном серьезе, без дураков! Я ведь проснулся всего час назад. Что за хрень тут происходит, а?

Вот теперь глаза Ильи полыхнули настоящей радостью. Настороженность из подбитого взгляда исчезла, на лицо вернулась привычная улыбка. Распахнув руки, он бросился ко мне.

– Саня! В рот мне ноги! Реально живой! Ах ты ж чертов везунчик!

Я осторожно похлопал его по спине, затем взял за плечи и отодвинул на пионерское расстояние. Нет, мы, конечно, друзья-товарищи, но не до такой же степени?! Прячу смущение за иронией. Есть у меня такая черта, ага…

– Только не говори, что ты мой потерявшийся брат-близнец.

Илья счастливо оскалился.

– Круче! Я твой потерявшийся мозг! А ты – моя воля, совесть и личная харизма! Черт, Саня! Как же здорово-то! Вот теперь – заживем, вот теперь – всех нагнем!

Скептически хмыкаю.

– А кулаками у нас Алик будет?

Илья звонко хлопает себя по лбу:

– Точно! А я все думал – кем прикрыть это направление? Степанян – идеален! По крайней мере – до первого гормонального взрыва…

На лбу парня медленно проявляется красный отпечаток ладони, но он по-прежнему весел, бодр и суетлив.

Демонстративно осматриваю его с ног до головы: слива под глазом, тощие ручки-ножки, обгрызенные ногти. На затасканной футболке с трудом угадывается принт подмигивающего Эйнштейна. Лицо ученого заляпано многочисленными коричневыми пятнами. Похоже, не так давно Илюхе качественно подбили нос.