Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 13

Но такое везенье-то нечасто выходит. Охвицеров с барышнями, да чтоб не на извощике мимо проехали, немного. Чаще до извощика бегаю, чтоб всякие мелкие господа лишний раз ноги не били. За такое редко больше дают, чем полкопейки.

С торговками тоже хорошо — сбегаешь по поручению, значица, а тебе стюдню дадут. Худо ли, а?! Иль извощик какой вытянет из-под сидушки яблоко, да и даст. И на том спасибочки. А то, бывалоча, пирога кус иль однажды — рыбицу копчёную — на! С Пономарёноком и Дрыном ажно объелись тогда рыбой-то, в вечор хлёбово хозяйское, не сытное ни разочечка, с трудом влезло. Так-то!

Я чем дальше, тем больше на улицу поглядываю. Сытней там, ей богу! Хозяйка через кормит — ей-ей, немногим лучше, чем в деревне зимой. Поначалу-то она и ничего, а потом в раж вошла, барыня чисто. Тот-кто-внутри садисткой её называт, бытовой. Слово-то како хорошее к гадким людям прицепили-то зачем? Садист! Скажешь, и будто сад перед глазами встаёт. Сад, садовник, садист… Тьфу ты!

Ладно бы колотушек баба вредная выдавала, но хучь кормили бы нормально, иль мастер учил чему полезному. Ясно-понятно тогда было б, почто страдаю. Перетерпеть годочков несколько, да и в люди выйти. Ан хренушки! И зачем тогда терпеть?

Дмитрий Палыч хучь поначалу-то заступался за меня, а сейчас я и думаю — зряшно! Супружницу егойную то ишшо больше распалило, ну и пересилила зверь-курица.

Слаб он, мастер-то. Кулаком стукнуть может, и не трусло, а зудёж комарихи своей каждодневный терпеть невмочно. Да и кто я ему? Так, прислужник, за десять рублёв купленный. Для супружницы притом купленный, по ея хотению. Ну и всё, смотрит теперь сквозь меня.

Покуда думки думал, ноги сами принесли к площади. Трубной, значица. Здеся не только и даже не только еду продают, как думал поначалу-то. Эти с краешку-то сидят, но я первые дни как пришибленный был, в городе-то, дальше и не видел да не ходил. Страшно! Народищу-то сколько!

Зверями всякими торгуют. Птицой всякой, даже и бесполезной, собаками, кошками. Весело!

Конка ишшо есть. Вот, подъехала!

— Впрягають!

И то правда — конка, похожая на дырявый, но красивенный сарай, влекомый двумя лошадёнками, подъехала к Рождественской горке. Мальчишки-форейторы [31], важнющие такие, прицепили к конке свою четвёрку и с гиканьем втащили вагончик-сарайчик в гору и там снова распрягли.

Поглазев немного, потолкался меж людёв. Меня уж многие знают, без опаски относятся. Бывалоча, что и копеечку заработать дадут. Жить можно! Только вот ночевать негде по зиме-то.

Тёплышко придёт, ей-ей сбегу! Хучь в разбойники! Всё лучше, чем ноги хозяйке мыть.

Девятая глава

Толкаемся в толпе, не отрываясь покудова друг от дружки, да на людёв смотрим и себя показываем. По малолетству и безденежью больше-то мы здеся и не можем ничего, только что поглазеть.

— Гля! — Заорал под ухом Дрын восторженно, — Солдатенков на санях сидит! Ей-ей он, чтоб мне провалиться! Да никак с Иркой Соболевой?! Она ж ево отшивала, а тут гля, в санях!

— Однова живём! — Заорал Солдатенков с лепо украшенных саней, надсаживая глотку. Морда краснющая от мороза и вина, сам доволён и щаслив. Как же, перед обчеством показался, да с такой девахою! Не нищий, стал быть, мущщина, да и намеренья самые сурьёзные. В сани коль девка села, то всё — сватов ждать. Ну а как иначе-то? Не гулящая ж она!

— Эхма! — Выдохнул жарко Пономарёнок, — Нам бы хоть в складчину разок прокатиться-то!

Завздыхали… В складчину даже, то рази что у всей нашей кумпании столько денег-то найдётся, так все и не поместимся-то! Почти полторы дюжины нас в кумпании, ни одни сани таку толпу не вместят, конку рази что нанимать!

Сани нанять на масленицу никак не меньше, чем рупь с полтиной за час, а то и до пяти рублёв, бывает. Но это ого! Всем саням сани должны быть, и лошади чуть не по сто рублёв в цену!

— Дуги золочёные, да в цветах, — Цокает языком Пономарёнок, провожая жадным взглядом проехавшую тройку, — А лошади какие? Никак не меньше двух рублёв Солдатёнок заплатил!

— Во коломенские зарабатывают-то! — Восхитился Ванька Лешаков, морща лоб и складывая пальцы, — это за день-то никак не меньше… шешнадцати рублёв! Живут же!

— Живут, — Соглашаюся с ним, — Глянь-ко! На волосок же разъехались, а!? Вот кучера-то какие? Мастера!

Вздымая копытами снежную пыль, мчатся мимо гуляющей публики тройки лошадей, проезжая иногда на волосок не только друг от дружки, но и от людёв. Жутко! И весело. Снег на лицах и одёжке, а визгу-то! Девки с бабами визжат, ну да известно — ндравится им это! В охотку-то, оно чего и не поголосить-то?!

А бывает, что и мужики от неожиданности — вильнёт кто из кучеров санями нарочито, и ух! Прыгает в сторону человек, ругается. Весело!

Ну и задевает когда, так на то и масленица. Что за праздник такой, когда покалеченных нет? То-то!

— Айда на горы! — Говорю дружкам, — Здеся мы только смотреть могём, слюни пускаючи, а там и сами повеселимся.

— А и айда! — Соглашается Понамарёнок за всю честную компанию.

— Ничё себе! — Задираю голову так, что мало шапка с головы не сваливается. — Экая громадина!

— Балаганщики [32]в этом году поленилися, — Ванька нарочито хмурит брови, но вижу — врёт! Москвичи, они такие, любят прихвастнуть. Всё-то у них самое-самое!

— Ты сам меньше был в те года, а не балаганы больше!

— И то! — Смеётся Ванька беззлобно.

— Погуляем сперва, — Спрашивает Дрын, — или сразу полезем?

— Сразу!

У меня ажно зудит, так с горки скатнуться хочется. Высоченная! У нас в деревне, чтобы построить таку, всему люду работать надо неделю без продыха. Больше пяти сажен [33]высотой да где-то на полста в длину вытянулася. Ух и разогнаться-то можно!

И вторая напротив. Чтобы когда съехал, так сразу ко второй сзаду подъехал, и кругаля давать не нужно, значица. Сразу наверх заходить можно!

Постояли в очереди со всеми. Чуть не единственное время в году, когда господа не чинятся, все за ровню идут. Вона, даже гимназисты в фирменных шинелках не пытаются вперёд пройти. А уж они задаваки известные, любят носы вверх задирать!

Хотя и я б, наверное, задирал бы, если бы родители из богатых да благородных были. Сытые, одетые, выученные. Эх!

Пока думалось о всяком-разном, нам уж наверх подниматься нужно. Ступени дощатые, перильца резные по сторонам. Богато! Чисто терем ледяной, даже башенки изо льда с зубцами есть. Крепость!

Наверх когда заползли, меня ажно качнуло, в оградку вцепился. Высотища! Тот-кто-внутри проснулся прям вот кстати, а не как обычно. И опять картинка — будто откуда-то сверху на землю гляжу, и высота больше, чем с самой высоченной колокольни. А потом Тот-кто-внутри прыгает… и весело ему! Падает, а потом раз! И летит по небу как пёрышко.

Первый раз как съехали, я и не запомнил почти — Тот-кто-внутри за меня скатился. А потом и ништо, сам. Весело!

Своих-то салазок у меня нет, ну так я не один такой. Вдвоём, но ить ишшо веселей! Ух! Ажно дух захватывает, пока вниз летишь. Друг в дружку вцепляемся, и орём дурниной.

А ишшо бесплатно! Оно ить по всякому бывает — когда сами жители строят, так свои бесплатно скатываются, чужие — шалишь! Плати! У нас балаганщики расстаралися, они своё иначе отобьют.

— Идите отседова, господин хороший, — Уговаривает тоскливо пожилой городовой подвыпившего господина в богатой шубе, — законом запрещено то, выпимшим на высоту лазать. Выпил коли, так понизу ходи!

— А я желаю! — Хорохорится господин, размахивая тростью. Важнющий небось! Шуба-то бобровая, не абы что. Тысячная!

— Ён из господ, — С тоскливой неприязнью сказал Дрын, — уговаривают! Был бы из простых, так в морду только ткнул бы. Отца вот так в морду ткнули, да и затыкали опосля сапогами, а ён просто мимо шёл, пошатываясь. Домой, а не вот так вот, обчеству мешаючи.