Из родной старины(Исторические рассказы. Совр. Орф.) - Лебедев Владимир Петрович. Страница 9

— А он, Степан Турчанин, опричь тех арбузов и анису ничего не знает и оных разных и трав не знает. А он, Степан, тут же к нашей работе пристает, а взят он в твой государев сад только в прошлом году. Милосердый государь пожалуй нас, холопей своих, — вели государь нам быть у своей старой работишки, у твоего государева садового строения, кои мы сады разводили в твоем новом Красном каменном саду и на Денежном Старом Дворе, а с ним, Степаном, не вели нам быть, и вели государь ему, Степану, разводить вновь, что он знает.

Слушал Дорофей товарища и тоже усмехался радостно: мнилось ему, что после такого челобитья хитросплетенного пропадет совсем ворог их — турчанин-садовник…

— И вправду, знатно расписано. За турчанина тут вступиться некому: всем-то он чужой, нет у него ни сродников, ни друзей-приятелей. Наша возьмет, Давыдушко!

— Будем мы тогда, — молвил весело Смирнов, — всем руководить и в верхних, и в нижних садах царских; будет нам от царя великая милость.

Обернулся тут Дементьев и увидел, что поднимается по лестнице в сад тот самый ворог их — турчанин Степан Мушаков. Шел иноземец смело, прямо глядели на изветчиков его черные очи блестящие; лицо смуглое, южным зноем опаленное, было покойно. Видно, не ведал еще турчанин, что готовится ему; видно, не знал, какие ковы под него вороги подвели. Молча вошел он в сад царский, приблизился к грядам цветочным и стал их оглядывать.

— Шел бы ты прочь, — грубо вымолвил ему Давыдко Смирнов. — Тут тебе делать нечего. Тебе только арбузы садить, а цветы редкие да травы лекарственные, чай, тебе неведомы…

За товарищем подал свой голос и Дорофей Дементьев:

— Взаправду, иди-ка от нас, турчанин. Мы с малых лет к садоводству приобыкли, каждую травку, каждый цветик знаем. За то нас и царь-государь награждает. А тебе, турчанин, работать в огородах в замоскворецких!

Садовник иноземный словно бы их речей не слышал; молча занимался он делом своим. Когда же еще ближе подступили к нему Давыдко с Дорофейкой, отмахнулся он от них рукою и молвил гортанным голосом, чисто русскую речь выговариваючи:

— Оставьте меня, не творите помехи в деле моем. А пришел я сюда по указу царя государя да по приказу боярина князя Одоевского. Велено мне здесь ждать прихода государева.

Оставили его садовники, отошли и стали меж собою пересмеиваться.

— Экой турчанин несмысленный! Ждет его немилость государева, а он и глазом не моргнет…

— Вот знатно будет, когда учнет его государь на наших глазах началить!

Опять тихо стало в саду царском; только заливались щебетаньем звонким пташки-певуньи в клетках золоченых; только ветерок шуршал листвою. Разливались запахи медвяные от цветов редких, от пахучих трав целебных. Турчанин-садовник оглядывал цветы ароматные: тюльпаны, нарцисы да лилеи да гвоздику; пробовал он перстами землю — не сильно ли усохла, обрывал листки пожелтевшие, смотрел, — нет ли на цветах мошек да жучков вредных, укрыты ли корешки как надо. Косились на него недруги, друг с другом весело перемигиваючись; но ни взора не бросил на них турчанин-садовник.

Не заметил ни один из трех садовников, как подошел к ним боярин седой, князь Одоевский. Поднялся он не по открытой деревянной лестнице, а по другим каменным переходам, которые тоже вниз во дворец вели. Были те переходы с окнами, с решетками, яркими красками расписанные. Начальник приказа аптекарского в этот день сумрачен был: не любил он, когда между подчиненными его свара заводилась, доносы да жалобы раздавались.

Только в двух шагах приметили его садовники, вскочили, в пояс боярину поклонились. Поглядел он на них из-под бровей седых, нахмуренных и молвил:

— Сейчас царь-государь жалует; будет он вас судить да рядить.

Смирнов да Дементьев побелели от страха, а Степан Мушаков даже не дрогнул. Вслед за боярином пожаловал и царь Феодор Алексеевич. Был повелитель земли русской еще в молодых летах, лик его сиял кротостью, но умел молодой царь и покарать, когда надо, ослушника. Для пользы дела государева преодолевал он тогда свое сердце мягкое.

Шел царь Феодор Алексеевич по саду, любуясь цветами да зеленью яркою; был он одет в легкий шелковый опашень, в золотную шапку с меховым околом, в сапоги красные сафьянные. Следом за молодым царем выступал старший над садовниками царскими, немчин Петр Энглес; по его чертежу был разбит новый сад царский, были грядки цветочные разделаны разными узорами. На иноземце был длинный кафтан немецкий, чулки да башмаки с пряжками.

Перед государем все садовники ничком упали, земной поклон отдали. Зорко поглядел на них царь Феодор Алексеевич и потом повел свою царскую речь, не торопясь, с расстановкою:

— Осведомлен я, что началась между вами, садовниками моими царскими, ссора, и несогласие идет. Вы, Давыдко да Дорофейко, били мне челом на Степана на Мушакова: он-де никаких трав не знает и в работе садовой неискусен. Прочитавши то ваше челобитье, порешили мы испытать турчанина Мушакова, — искусен ли он в своем деле… А для того взяли мы с собою слугу нашего верного, садовода иноземного Петра Энглесова. Чини же, Петр, как мы тебе повелели…

Выступил вперед немчин, подозвал к себе Мушакова и стал его испытывать. Вынул он из кармана изрядный пучок трав сухих, выбрал сперва одну, потом другую, потом третью…

— Что это за трава будет? — начал он спрашивать турчанина-садовника. — Какая от нее польза бывает, на какую она потребу идет?

Не смутился Степан Мушаков, отвечал он бодро и верно:

— Сия трава именуется шалфеем, велика в ней сила лекарственная супротив недугов горловых да грудных. А сия — маеран-трава, сия — рута-трава, сия — кошачья мята, сия — зоря-трава…

И про каждую травку, про каждый корень доподлинно рассказал турчанин-садовник, как ее растить, как за ней уход держать, для какого лекарства она надобна, от какой болезни исцеляет. Ласково смотрел на него немчин ученый, только головою потряхивать да улыбался. А недруги Мушакова от злости под собой ног не слышали, дивились разумным речам турчанина, друг на друга с испугом поглядывали.

— Царь-государь, — молвил Петр Энглес, — сей садовник столь в своем деле искусен, что я ему и похвалы не найду. Не хуже меня знает он каждую траву, каждый корень. Неправеден был донос на него, царь-государь!

Нахмурился молодой царь, подозвать Давыдку да Дорофейку и велел немчину:

— Теперь их испытай.

Отобрал Петр Энглес некую травку и стал о ней Дементьева спрашивать. Смутился садовник и наобум сказал:

— Сия есть финикул-трава.

Покачал головою немчин, брови нахмурил и подал траву Давыдке Смирнову.

— Сия есть пижма-трава, — молвил наугад Смирнов. Норовил он лишь назвать траву помудренее, — не умел он разбираться в сухих травах да кореньях.

— Не знают, царь-государь, — молвил немчин. — Простого укропу не узнали.

Нахмурив брови, царь Феодор Алексеевич тут же на месте произнес свой суд справедливый царский:

— Вы, челобитчики неправые, доносчики лживые, будьте отныне рядовыми садовниками и в мой верхний сад новый ногою ступить не смейте. А ты, Степан, будешь теперь набольшим садовником во всех моих садах царских; кроме того, жалую тебя полотнищем сукна аглицкого да двумя рублевиками серебряными. Слушай мой наказ, боярин Василий, и все исполни в точности!

Старый боярин, начальник приказа аптекарского, молча царю в пояс поклонился. Хотел государь Феодор Алексеевич вонь из сада идти, да еще вздумалось ему неправым челобитчикам наставление дать:

— Покарал я вас, Давыдко да Дорофейко, за то, что шли вы путем лживым, ближнему яму рыли из зависти, из корысти. А кто ближнему яму роет, тот сам в нее упадет. Так старые люди говорили…

Повернулся царь и ушел; за ним немчин да боярин. Печально побрели Смирнов да Дементьев в одну сторону, радостно пошел Степан Мушаков в другую.