Двоепапство (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш". Страница 35

-Ты сделал то, на что осмеливались немногие. Это достойно уважения. Но не понял, что обрубив лернейской гидре одну из множества голов, лишь освободил место для другой, вырастающей аккурат из обрубка. Хотя… В твоём случая не было позабыто и «целебное прижигание».

- Смерть в огне, Ваше Высокопреосвященство? – уточнил тогда Отто. – Но сгорел лишь последний и то тайно, в ваших же подвалах.

- Не это. Символически. Учись разделять подобные понятия, бывший монах, бывший слуга Господа.

Борджиа скалился, ничуть не смущаясь тем. что Виттерштейн ничуть не скрывал своё разочарование в вере и даже отречение не только от данных ранее обетов, но и от Христа с Богом-Отцом. Казалось, его это только забавляло. Сперва казалось. Потом обнаружилось, что и в этом аспекте будущий король Италии видел для себя пользу.

- Вставая на дорогу мести, нельзя останавливаться. Если, конечно, ты не возжелал вновь впасть во искушение смирения и всепрощения, как учили тебя с самого детства, читая библию, жизнеописании святых, проповедуя с амвонов и на городских площадях.

- Я больше не прощаю зло!

- Нет ни зла, ни добра как таковых, - вновь звучал спокойный голос Борджиа. – Ты уничтожил виновных в смерти твоей сестры. Зло это или добро? Добро для тебя, Гретхен, множества замученных инквизицией и их несчастных, сумевших уцелеть родственников, что лишились близких и получили исковерканную душу в «награду» от слуг тех, кому всю жизнь молились. Зато для Ордена святого Доминика ты и тобой содеянное есть зло безусловное. Равно как и для всех фанатично верующих, мечтающих о том, чтобы весь мир превратился в то, что хочет устроить фра Савонарола и его последователи. Посему… Зло и добро не универсальны, а ситуативны.

- Слышать такое от служителя Господа…

- Пастве, а проще говоря, стаду овец и баранов, такое и впрямь слышать не стоит. Но ты то уже давно сбросил ошейник и разучился блеять, Отто Виттерштейн, вывший сперва барашек, затем рядовой пастух блеющего стада, а нынче ставший хищником, режущим не покорно блеющий скот, а тех, кто направляет оный. Кровь, пролитая лично, смывает многие оковы. А ещё она либо просветляет разум, либо ввергает его в пучину кровавого безумия, где кровь льётся лишь для удовольствия. Именно там находятся многие инквизиторы. Почти все из их числа. И это я тебе хочу показать и доказать.

Чезаре Борджиа действительно рассказал и показал очень многое. Не просто так – впустую этот… называть его «преосвященством» Отто перестал быстро, ограничиваясь тамплиерским титулованием – а используя монаха-отступника как глину, из которой лепил нечто нужное ему. Расшатывать веру уже не приходилось, от неё остались лишь пепел и ненависть. Направить ненависть тоже труда не составляло – Виттерштейн понимал, что приказы жечь «ведьм и еретиков» отдавали другие, а не те, кого он убил. Зато не понимал до поры, что от него хотят. Не мог же он просто отправиться и пробовать зарезать или застрелить кого-то из важных фигур в Ордене Братьев-проповедников. Это бы ничего не дало… точно не Борджиа, которые не любили простые решения. Особенно те, успех которых сомнителен.

Оказалось, что он – а наверняка и не он один – был необходим для иного. Чего именно? Как «троянский конь», вкатываемый пусть не в ворота мифической Трои, но в твердыни верхушки доминиканского Ордена. Отсюда и необходимость убедиться в полной и абсолютной ненависти к инквизиторам, и в отпадении от веры, а также в том, что хватит способностей не показывать все этого.

Вот с последним и были сложности. Отто поначалу даже представить себе не мог, что согласится на даже отсутствие действий в мгновения, когда у него на глазах станут пытать или сжигать очередную «ворожею», что неизменно станет напоминать об участи, постигшей сестру. Однако… Каждый новый разговор с главой тамплиеров постепенно менял бывшего монаха. Осторожно шаг за шагом. Вера в Христа, понятное дело, уже не могла восстановится, но вот вера в нечто иное… А он любил читать, причём и о минувших событиях также. Тамплиеры! И слухи об их знаменитом проклятии, вновь вспыхнувшие после случившегося с королём Карлом Валуа и маршалом де Ла Тремуйлем.

И не в проклятии дело, но в том, что за обвинения были предъявлены Ордену Храма. После того, что говорил нынешний Великий магистр, как-то легче было поверить в то, что и прежние также не были очень уж ревностными и смиренными служителями господа. Но не то чтоб это сколько-нибудь смущало Виттерштейна. Равно как и произносимые Борджиа слова, раз от раза становившиеся всё более еретическими... для других.

«Любые принуждения значат лишь то, что данные под давлениями и угрозами клятвы не имеют никакой силы…»

«Обман и есть обман, но обман детей есть нечто совсем уж мерзкое. А когда детям внушают мысли о греховности лишь из-за рождения – есть ли нечто более лицемерное?»

«Как относятся к тебе, так и ты относись. Зеркало - вот есть идеальное отображение того, как должно поступать на добро и зло в отношении тебя».

«Делая доброе в своём понимании, ты бросаешь добро в воду. Оно может вернуться, а может и кануть в бездну».

«Прощая врага, ты лишь побуждаешь его к подобным деяниям, идущим во вред если и не тебе, то близким. Ну или тем, кто окажется в схожем положении».

«Нет ничего предначертанного и лишь люди творцы своей судьбы… Если у них окажется достаточно сил, чтобы сойти с отведённого им пути».

Беседы, книги, «случайно» оказывающиеся в отведённой комнате трактаты. Не то довольно древние, не то современные – этого Отто не мог понять, да и не особенно стремился. Ему хватало и того, что они отвечали его мыслям, стремлениям, представлениям о мире, новых представлениях, в коих не было ничего от прежних, безжалостно растоптанных теми, к кого он верил и коими был жестоко обманут. Их он переписывал, чтобы не забыть, не упустить возможности нащупать новую истину. Каждый нуждается в некой путеводной звезде. Отступники тоже. Особенно они.

А потом… Потом его, выкованный в особой незримой кузне клинок, метнули в нужном направлении. Туда, поближе к инквизиторам, да к тому же снабдив «волшебным ключом», отпирающим множество надёжно закрытых дверей. Знали, что придётся по душе некоему Генриху Крамеру, автору «Молота ведьм». Абсолютно омерзительные, воистину бесчеловечные пыточные механизмы, доставляющие ужасные страдания, способные не просто добиться от пытуемых признаний, но и доставить несравненное удовольствие палачам.

«Железная дева» - вот что стало первым изобретением, поставленным на службу инквизиторам. Оно же привлекло внимание Крамера и не только его. А уж создателю подобного было очень легко перейти из францисканского в Орден Братьев-проповедников. Затем «пояс целомудрия», потом «маска молчания»… И каждое новое «его» - на самом деле порождение разума Борджиа или кого-то из его приближённых, возможного, того знаменитого да Винчи – изобретение опробовалось и применялось на невинных жертвах. Раз за разом. Снова и снова. Он же вынужден был носить маску! Не любителя наслаждаться страданиями – она оказалась просто не способна с достаточной достоверностью прирасти к лицу – но учёного механика, интересующегося лишь своими механизмами и их использованию во благо Веры. Кстати, именно этим «приступом вдохновения» и было объяснено бегство из францисканского монастыря. Дескать, требовалось уединение и тишина, а не постоянные отвлечения на посты и молитвы.

Да, подобное объяснение братьями-инквизиторами было принято с полным пониманием. Они и сами знали толк в самых разных радостях и «радостях». И чем более длительное время теперь уже как бы доминиканец брат Отто проводил близ инквизиторов, тем сильнее в этом убеждался. В чём в «этом»? В том, что уничтожение этих подобий человеческих станет достойным завершением его мести. И особенно смерть самого Крамера, ставшего сперва главным в Ордене святого Доминика, а потом и кардиналом, и Верховным Инквизитором милостью Папы Авиньонского Юлия II.

Доверие… Крамер мало кому верил хоть в небольшой мере, но вот своего личного творца замысловатых пыточных машин приблизил достаточно. И это было как раз то, что и требовалось от Отто. Он оставил сообщение – условное, непонятное никому, даже букв не имеющее – сразу в тройке мест, после чего стал ждать. Упорный же дождётся… сие было ведомо Виттерштейну и раньше. Он ждал, упорно ждал. И как только получил знак, сразу же нанёс удар. Не клинком, понятное дело, поскольку не был достаточно умел в обращении с оружием, хотя бить в спину и неожиданно пришлось научиться. Ядом. Сразу по самым высокопоставленным инквизиторам, смерть которых ударила бы не только по самому Ордену Братьев-проповедников, но и по Авиньону, по здешнему Святому Престолу.