Дискрет (СИ) - Тулина Светлана. Страница 15

Вчера был эпохальный день — наконец-таки окончательно утвердили и приняли в последнем чтении закон об уголовной и административной ответственности за употребление оскорбительных терминов «маленький человек» и «маленькие люди». Вместо этих унижающих человеческое достоинство ругательств для обозначения мелких как социума официально закреплено архаичное и малоупотребимое ныне, но не несущее никакой отрицательной смысловой нагрузки слово «быдло». Так же решено использовать производные от этого термина «быдлован» и «быдлоюзер» — в отношении отдельных индивидуумов. В бытовой повседневной речи разрешено употреблять самоназвание «мелкие», но из официальных документов позорное словосочетание «маленький человек» изгнано — отныне и навсегда.

Наша партия добивалась этого знаменательного события более полувека, и ещё несколько лет назад у меня буквально опускались руки, когда кто-нибудь из коллег по конторе, в которой я имел неудовольствие работать, смотрел недоумевающее, пожимал плечами и говорил:

— Ну и что здесь такого? Они же действительно маленькие…

А некоторые осмеливались добавлять еще и «простые» — конечно, только если разговор происходил наедине, терять драгоценные баллы личностного рейтинга никому из них не хотелось, а за подобную непристойность в публичном месте вряд ли бы всё обошлось простым штрафом или общественными работами на пару недель.

Но мы продолжали свою борьбу — тогда казавшуюся безнадёжной.

В старинной классической музыке, электро-периодом которой одно время увлекалась моя жена Люсиль, был такой термин — «колбаса». Это означало постоянное повторение одной и той же темы, по кругу, с минимальными изменениями. В самые тяжёлые дни мне казалось, что вся наша жизнь — такая вот колбаса, старинная заезженная пластинка, снова и снова проворачивающаяся по одному и тому же кругу и заставляющая нас наступать на те же самые грабли.

Постоянное стремление разделить людей на сверх- и недо-человеков, не важно по какому признаку, но неизменно приписывая себя, конечно же, к первой категории. Постоянная борьба за власть — и коллективное попинание тех, кому в этой борьбе не повезло, пусть ныне и обряженные в цивилизованные одежды всеобщего избирательного права для всей цветовой гаммы генетических карт., но от этого не менее омерзительное. И лицемерие, повторяющееся из поколения в поколение. Сурово осудить методы дорвавшихся до власти евгенистов, но при этом продолжать пользоваться плодами их преступных деяний, оправдывая себя тем, что так уж исторически сложилось — это ли не верх цинизма? Иногда мне и самому казалось, что мы ничего не сумеем добиться, слишком уж все привыкли и не хотят никаких перемен, даже перемен к лучшему.

И вот — свершилось.

Такое знаметанельнейшее событие! И надо же, чтобы сегодня, словно в насмешку…

Но вернусь на день назад, чтобы записать в подробностях наиболее запомнившееся.

Эта дата наверняка войдёт в историю как Великий День начала искоренения многовековой несправедливости — так думал я, окрылённый и пьяный почти без вина. Я удрал с официального торжества после первого же тоста — хотелось немедленно разделить свою радость с теми, кто заслужил её более всего.

Дома ждала жена, но она наверняка уже всё знает, из зала велась прямая трансляция. Люсиль не могла её не смотреть, ведь этот проект — наше с нею общее детище, шестой и самый любимый ребёнок, отнимавший порою куда больше времени, чем любой из пяти настоящих, и приносивший волнений не меньше, чем все они, вместе взятые. Люсиль наверняка всё уже знает, с нею мы отметим вечером, а сейчас мне следовало навестить и порадовать тех, кто вряд ли смотрел тиви.

И я отправился в Мемориал.

Когда-то эти районы называли «резервациями» или даже «спальными», но те времена, к счастью, давно миновали. Колючая проволока, в несколько рядов окружавшая когда-то участок города, ныне съедена ржавчиной дотла, и ужасные те слова тоже истрепались и вышли из употребления. Рыжие ошмётки уничтоженного временем ограждения иногда попадаются между стенами полуразрушенных домов, они меня даже радуют, эти уродливые фрагменты прошлого.

Они показывают, насколько мы изменились.

Сейчас ведь даже представить себе невозможно, чтобы какое-то пространство, будь то часть города, отдельное здание или просто клочок земли, было бы окружено колючей проволокой или забором. Однажды я попытался объяснить концепцию принудительного ограничения свободы своим детям, но не добился успеха. Они так ничего и не поняли, переспрашивая всё время:

— Но забор-то зачем? Ведь он же мешает! Ведь если забор, то как входить? И выходить как?

А потом Лайса, самая младшая, принялась смеяться и хлопать в ладошки — она решила, что папочка рассказал смешную сказку. И они все смеялись вместе с ней, и двойняшки, и старший, Тимоти — уже вполне себе такой солидный первоклассник. И я тоже смеялся, и утирал с глаз слёзы радости. Это ведь прекрасно, что дети больше не понимают такого, это даёт нам шанс, всем нам!

Забор из слов — он ведь ничуть не лучше забора из колючей проволоки. Зачастую — так даже и хуже. И потому то, что свершилось сегодня — воистину величайший повод для радости…

Я шёл по знакомой улочке между привычно обшарпанных стен полуразрушенных домов с картонками в оконных проёмах, аккуратно перешагивая кучки мусора и здороваясь со всеми встречными. И радовался каждый раз, когда со мною здоровались в ответ, или даже просто кивали. Ещё каких-то десять лет назад, когда я только начинал свою работу здесь, добиться ответного «првета» — или даже просто вежливого кивка! — от местного быдла считалось невиданным достижением. А сегодня со мною здоровается чуть ли не каждый пятый. И некоторые даже не в ответ, а сами. Сами! А ведь не все из них ходили в мою группу, раньше я не обращал внимания, а сегодня вдруг как громом среди ясного неба. Это ли не прогресс и не доказательство? Значит, и между собою они тоже могут общаться и обучать друг друга, значит, наши труды не пропадают даром!

Поистине, сегодня знаменательный день и мне есть чем гордиться.

Жену я застал в клубе.

Ну конечно же! Как я мог только подумать, что моя деятельная Люсиль в столь важный и радостный день усидит дома и будет терпеливо дожидаться мужа с работы, подобно средневековой домохозяйке! Я, очевидно, совсем потерял разум от радости, что мог такое подумать. Конечно же, ей пришла в голову та же самая мысль, что и мне — праздник будет неполным без участия в нём наших развивающихся друзей, даже мысленно я не хочу называть их подопечными, это оскорбительно.

Люсиль очень энергична, но не всегда правильно оценивает ситуацию. Вот и сейчас, сияя радостной улыбкой и широко размахивая руками, она уже включила большой экран во всю стену ауди-зала и отыскала новостной канал. И теперь пыталась втолковать что-то собравшемуся в зале быдлу — всё также радостно улыбаясь и широко размахивая руками, такая прекрасная в своём порыве, что у меня защемило в груди. Я хотел бы ещё немного полюбоваться ею от порога, но положение следовало спасать — кое-кто из быдлован уже начал проявлять первые признаки скуки и нетерпения, этого нельзя допустить, если не хочешь потерять аудиторию и закрепить негативный рефлекс, они ведь куда легче положительных закрепляются, иногда буквально с первого раза, природа, ничего не поделаешь…

Громко хлопнув в ладоши, я шагнул в зал. Резко взмахнул обеими руками вверх, через стороны. И замер, улыбаясь навстречу обернувшимся ко мне лицам.

Вот чему никак не научится Люсиль. Широкие резкие жесты чрезвычайно эффективны для привлечения внимания, кто спорит. Но ими, как и любым сильнодействующим средством, нельзя слишком увлекаться, иначе наступает привыкание, или того хуже — отторжение. Так природа устроила, и между обычным человеком и быдлованом разница не настолько уж и велика, что бы там ни утверждали евгенисты. Просто мозг обычного человека с раннего детства подвергается массовым атакам разнообразных раздражителей, по специально разработанным обучающим и формирующим методикам, а потому адаптируется со временем и может выдержать довольно массированную информационную атаку, прежде чем наступит перегрузка и отторжение. Быдловане же, несмотря на всю проделанную нами работу, всё равно остаются куда более близкими к природе, а потому быстро утомляются и теряют интерес.