Тайна Красного ириса (СИ) - Арсе Доминика. Страница 37
– Ты о ней? – Бросаю. – Вообще любовь бывает разная. Думаю, и мама, и бабушка в ней души не чаяли.
– Самой сильной любви, любви королевы нашей.
– Пфф… – не выдержала, даже вскочила, высвободившись из его объятий. – О какой любви речь? О безответной?! Знаешь, некоторые философы воспевают такую любовь, считая ее самой романтичной и наиболее сильной!
– Да? – Сделал удивленный вид.
– Ты любишь того, кто не любит тебя, такая любовь называется безответной, или считаешь иначе?
– Королева любит всех своих детей. И любовь ее детей безгранична. Даже если имеет место твое утверждение, что она нас не любит, наша любовь не зависит от сего. Эрей Валерия, тебе этого не познать.
Выдал и осекся. А у меня на душе кошки заскребли.
– Чего мне не познать? Безответной любви? А не то ли имел ввиду Улар Орифиэль? Могу процитировать его предложение, в мозгу засело, знаешь ли: «Всегда хотел игрушку вроде той, что у Мора. Той, что не сгорит и не побоится. Быть на месте нашей королевы, чувствовать хотя бы жалкое подобие того».
В глазах Эрея Авеля я впервые увидела боль.
– Вы все ее игрушки, – фыркнула раздосадованная. – Все существа созданы чтобы страдать, так другие мудреные жизнью философы говорили. Если страдаешь, получаешь боль в каких–то ее проявлениях, а значит живешь. Некоторые создания даже любят это дело, лишь бы пострадать на досуге, помечтать о неразделенной любви и грустить, грустить, грустить!
– Тебе меня не переубедить, – настаивает на своем.
Не хочу больше об этом. Ему эта тема неприятна. Хотела я о себе возмутиться, но унесло в другую степь. Стало быть, у меня к нему безответная любовь. И не без его намека так. Что ж, посмотрим, как ты запоешь после того, как тебя спасу.
Пальмира сидит на краю пропасти спиной к нам. Прямо голой попой на траве. Думает о своем. А мы молчим. Эрей Авель меня по волосам гладит, ласкает, едва касаясь, и я остываю... Не могу с ним ссорится и ставить под сомнение его веру. Не сейчас, все это пустые слова. Я намерена действовать, в голове моей план рисуется «три дэ», пока карандашом, кое–где ластиком стираю и перерисовываю, мотаю на ус события и думаю, как использовать полученные знания и навыки.
Гигант целует меня в лоб. Таю… мозг отключается на мгновение. Но лишь на мгновение… Темнеет на острове. Ведьмочка замерла, слишком долго она там. И не свойственно ей быть одной. Давно бы к нам прибежала. Но после воды с ней случилось что–то.
– Она все поняла. Источник ее предков дал след знаний, – произнес Эрей Авель и вздохнул тяжело.
– Что теперь?!
– Я должен убить ее, – произнес горько.
В горле моем все слова застряли. Поднялась, посмотрела на Эрея Авеля пристально. Неужели он способен на такое?!
– Почему?! – Выдавила. Во рту пересохло, ударил озноб, будто ветер подул, которого на самом деле нет. Это штиль, гнетущий такой, словно перед бурей.
– Один из законов нашей королевы, увидел древнего – убей, – проговорил с таким безразличием!
Нет! – Просто в голове моей это слово возникло, как красный запретный знак. За что ее убивать?! За предков, что воевали с бабочками?! Что украли там что–то…
– Нет, – выдаю и сама себе удивляюсь. Как так вышло, что я против?! Хотела же прикончить. Но это другое!
– Я не стану убивать ее сам. А просто покину этот остров с тобой, без нее, – говорит шепотом и опускает глаза.
– Это жестоко, – говорю сквозь ком.
– Да, и ты не знаешь насколько…
Делаю шаг от него. Больно в груди. А он продолжает:
– Знаешь, чем опасны небесные острова, подобные этому, ночью? …Тут появляются тени, проклятые призраки, которые могут карать лишь так, как страдала сама королева до появления в этом мире.
– Зачем все это?!
– Наказание Клесаны вершится здесь, и древняя его познает, – произнес строго. В голосе сталь. А я не могу это слушать! Клесана придумала какие–то издевательства на этих островах! И теперь сюда всех древних переправляют?!
– Я против, – обрезаю.
– Ты не сможешь ничего сделать, я не стану брать ее с собой, – отвечает строго, будто чужой.
Вот как… Разворачиваюсь к ведьмочке.
– Пальмира! – Кричу и чувствую, как гигант крылья расправляет за моей спиной.
Поднялась девочка, обернулась. Тьма накрывает остров, вижу только силуэт ее. Перехожу на ночное зрение. Девушка улыбается, а в глазах слезы стоят. Говорят эти глаза, что слышала все и смирилась со своей участью. И не оделась она уже, потому как смысла в этом не было, или так проклятье захотело, подготовило к наказанию. А может все началось, когда она воды коснулась. Страшно осмыслить…
Подаюсь к ней. Эрей Авель за предплечье придерживает.
– Ты уже ничего не сможешь изменить, – произносит ласково.
Как же погано. Силы оставляют меня. Знаю, еще пара минут, и нас тоже постигнет кара. Что мне делать?! Образы в голове мелькают, я помню, что говорилось в записи, в том самом откровении старика сектора пятьдесят девять. С Клесаной, маленькой девочкой сделали что–то очень плохое в ее мире, она бежала и тем спаслась. Но лишь благодаря свойствам своей расы и экспериментальной медицине подземных жителей сумела выкарабкаться. А эта – всего–то человек. И детство в попе играет, она маленькая, вечно маленькая девочка со своими шалостями. Кого она убила?! Да не помню такого! Невинное существо смирилось… Что она думает о нас сейчас?!
Какой–то демон ей нужен. Зачем? Да чтобы любил ее и защищал. Как Эрей Авель меня… нет, и это только грезы. Не сбыться, не свершиться. А мне не понять… до тех пор, пока не пойму ЕЕ. Клесану.
– А ведь никого никогда не убивала, – мой голос дрожит.
– Не убивала, но не тебе судить, – ответил спокойно. – Она станет мученицей, как многие ее предки, и сама превратится в тень.
Ага. Сперва надругаются, затем изуродуют, а потом дадут еще пожить, чтобы она умерла сама от ран или от голода. Этот сценарий на камне писан том, что неподалеку из травы вылезает. И нитями пронизано в воздухе над островом звуками, что шепот напоминают. Все вижу, все читаю теперь. Просачивается предостережение для меня, невинной, не древней, своей…
Остров буквально начинает стонать. Сперва отголоски, затем уже будто сама трава медленно и вымученно протягивает звуки мук. Лезут призраки из недр острова. Вода живая больше не бежит, черная смола вместо нее поблескивает в последних лучах уходящего солнца.
– Время кончилось, – говорит с тревогой. – Без тебя я не уйду. И тогда умрем вместе.
Как же я опасалась такого выбора…
– К черту твою Клесану, владыка, – фыркаю и вырываюсь из объятий, в мгновение нарастив мышцы.
Прыгаю к Пальмире, наращивая черные крылья. Хватаю ее, обессилевшую маленькую девочку и прыгаю прочь с этого намечающегося ада. Что бы ты не подумал любимый, пошел к черту, придурок…
Не соображаю адекватно. Так бывает, когда сердце противится, а мозг гнет свою линию. Сейчас у меня такое же бесцветное зрение, как и у него всегда. Вот только искажено все, будто под линзой разнородной, глаза мои слезы застилают. Сквозь сумасшествие и воющую боль ищу маяк. Башня огонек свой дает, не далеко мы от нее. А дам и замок мой рядом.
Пальмира, я домой тебя везу, там тебя никто не достанет. А дальше сама разберешься, нужно ли тебе все это.
Купол синий накрыл мой замок – это защита от любых воздушных сил противника. Опасаюсь, но пробую прорваться. Свою распознали, даже крылья черные не рассыпались, а частицы так вообще возрадовались, словно в пещерах я. Во дворе цветущем приземляюсь. Оживает сказка, для меня. Но не мила она мне больше. Чувства давящие мою грудь душат.
Дворецкий возник передо мной с улыбкой благоговейной, будто я не черная бестия с акульими зубами. Он–то видит все, как в «матрице». Ну, я так думаю.
– Позаботьтесь об этой девочке, – хриплю, протягивая ведьмочку, потерявшую сознание.
– Да, госпожа, – отвечает мягко.
Голем белый перед призраком возникает и принимает девочку бережно.
– У замка враг, – говорит вдруг тревожно Комаз. – Принять меры?!