Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель. Страница 44

— Я очень аккуратно веду дела с клиентами, у меня записана точная дата, когда мы возобновили обслуживание, — говорила Ноэми. — Миссис Розен спорила о цене, но в конце концов мы договорились. Больше года прошло, прежде чем она нам вручила ключ и стала уходить из дому на то время, пока золушки убирались. Поскольку она была такая щепетильная и недоверчивая, мы всегда посылали к ней одних и тех же сотрудниц, которые знали, какой у сеньоры пунктик.

— Но в пятницу пошли не они, а ты с сестрой, — уточнил Боб.

— Она задержала оплату за два месяца; мы собираем чеки каждые две недели, а она подписала последний в начале декабря, — пояснила Алисия. — Мы хотели ей сообщить, что не сможем больше ее обслуживать: она не только задерживала оплату, но и плохо обращалась с уборщицами.

— Как это?

— Например, запрещала им открывать холодильник или пользоваться туалетом, боялась подцепить от них какую-нибудь заразу. Прежде чем подписать чек, всегда жаловалась: то якобы пыль за комодом не вытерта, то в посудомоечной машине ржавчина, то на ковре пятно… вечно что-нибудь да не так. Один раз чашечка разбилась, так она с нас удержала сто долларов: посуда, говорит, старинная. Она собирала зверюшек из стекла, к которым не позволяла притрагиваться.

— В среду ей прислали очередную, — кивнул инспектор.

— Наверное, ту, особенную. Иногда она их покупала по Интернету, иногда у антикваров. Те, которые по подписке, всегда прибывали в конце месяца в коробке с названием магазина.

— Сваровски? — уточнил инспектор.

— Именно так.

Петра все записывала на магнитофон и делала кое-какие пометки в блокноте, а Ноэми с Алисией тем временем показывали Бобу Мартину список клиентов, отчетность и доску, на которой висели ключи от квартир, где производилась уборка: их вручали только самым старым, самым проверенным сотрудницам.

— Только у нас есть ключ от квартиры госпожи Розен, — сказала Алисия.

— Но кто угодно мог снять его с доски, — заметил инспектор.

— Я не дотрагивался до этих ключей! — вскричал Уго Домингес, не в силах больше сдерживаться.

— Вижу, ты принадлежишь к Южанам, — проговорил инспектор, окинув его взглядом с ног до головы и отметив синий шейный платок, который сестрам, по-видимому, не удалось с него снять. — Наконец-то, Уго, тебя уважают, хотя и не за твои гребаные заслуги. Теперь никто не рискнет на тебя наехать, правда? Ошибаешься: я рискну.

— Чего тебе надо от меня, гребаный пшик?

— Благодари свою мать за то, что я не допрашиваю тебя в участке, мои ребята не очень-то церемонятся с типами вроде тебя. Ты сейчас расскажешь мне, минута за минутой, все, что ты делал на прошлой неделе с пяти часов вечера во вторник до полудня среды.

— Это из-за старухи, которую убили. Я даже не знаю, как ее звать, я тут ни при чем.

— Отвечай на вопрос!

— Я был в Санта-Розе.

— Точно: он не приходил ночевать, — вмешалась Ноэми.

— Тебя кто-нибудь видел в Санта-Розе? Что ты делал там?

— Не знаю я, кто меня видел, мне дела нет до такой байды. Я гулял.

— Поищи себе алиби получше, Уго, если не хочешь, чтобы тебя обвинили в убийстве, — предупредил инспектор.

Понедельник, 13 февраля

Петра Хорр носила короткую мальчишескую стрижку, не красилась, всегда одевалась одинаково: ботинки, черные брюки, белая хлопчатобумажная блузка; зимой — плотная толстовка с логотипом рок-группы на спине. Единственной уступкой тщеславию были пряди, выкрашенные в цвет лисьего хвоста и пронзительно-яркий лак для ногтей, как на ногах, так и на руках, хотя ногти она стригла коротко, поскольку занималась боевыми искусствами. Она сидела у себя в кабинетике и красила их светящимся желтым лаком, когда явилась Элса Домингес, наряженная, словно для мессы, на каблуках, в старомодной горжетке, и спросила инспектора. Ассистентка объяснила ей, подавляя вздох досады, что шеф возглавляет расследование и вряд ли уже вернется в участок.

В последние недели ее обязанности в основном заключались в том, чтобы прикрывать Боба Мартина, который исчезал в рабочее время под самыми невероятными предлогами. Но чтобы и в понедельник сгинуть без следа — это уже предел всему, думала Петра. Она потеряла счет женщинам, которые восхищали Боба Мартина за время их знакомства, вести этот счет — занятие скучное и бесполезное, но так, навскидку, их бывало по двенадцать — пятнадцать в год, то есть по одной в двадцать восемь дней, если арифметика не подводит. Мартин не был в этом плане особо разборчив и волочился за любой, какая ему подмигнет, но до тех пор, пока не появилась Айани, в списке его подружек не числилось подозреваемых в убийстве и ни одной не удавалось отвлекать его от работы. Хотя как возлюбленный Боб Мартин определенно имел серьезные недостатки, думала Петра, его служба в полиции была безупречной, не зря же он в таком еще молодом возрасте достиг вершины карьеры.

Молодая ассистентка восхищалась Айани, как могла бы восхищаться игуаной, животным экзотическим, интересным, опасным, и понимала, что иные мужчины способны были бы потерять из-за такой женщины голову, но это было непростительно для начальника убойного отдела, который владел информацией, достаточной для того, чтобы ей не доверять, да что там — арестовать ее на месте. В этот самый момент, когда Элса Домингес входила в его кабинет, комкая в руке бумажную салфетку, инспектор в очередной раз был с Айани, возможно, в той же постели, которую она месяц тому назад делила с покойным мужем. Петра считала, что Боб Мартин не делал тайны из своих похождений частично из беспечности, а частично из тщеславия: его мужскому самолюбию льстила слава о любовных подвигах, ему нравилось оповещать о них свою ассистентку, но если он думал вызвать в ней ревность, то терял время попусту, решила она, дуя на ногти.

— Я могу вам чем-нибудь помочь, Элса?

— Я насчет Уго, моего сына… Вы встречались с ним позавчера…

— Да, точно. И что с ним такое?

— Были у него проблемы, зачем отпираться, сеньорита, но он никому не причинил зла. Этот его вид, цепи, татуировки — только мода, больше ничего. Почему его подозревают? — спросила Элса, вытирая слезы.

— Среди всего прочего потому, что он принадлежит к банде с весьма скверной репутацией, у него был доступ к ключу от квартиры госпожи Розен и он не имеет алиби.

— Не имеет чего?

— Алиби. Ваш сын не смог доказать, что он был в Санта-Розе в ночь убийства.

— Да ведь он и не был там, оттого и доказать не может.

Петра Хорр спрятала лак в ящик стола и схватила карандаш и записную книжку.

— И где же он был? Хорошее алиби может спасти его от тюрьмы, Элса.

— Пусть лучше его посадят в тюрьму, чем убьют, так мне кажется.

— Кто его убьет? Расскажите, Элса, в чем замешан ваш сын. Торговля наркотиками?

— Нет-нет, так, по мелочи: марихуана, «мет». Уго во вторник занимался совсем другим, но не может говорить об этом. Знаете, что бывает со стукачами?

— Представляю.

— Но вы не знаете, что сделают с ним!

— Успокойтесь, Элса: попытаемся помочь вашему сыну.

— Уго рта не раскроет, но я скажу, только чтобы никто никогда не узнал, что это я вам все выложила, сеньорита, иначе убьют не только его, но и всю мою семью уничтожат.

Ассистентка провела Элсу в кабинет Боба Мартина, где никто не мог подслушать их разговор, отправилась в коридор к кофемашине, вернулась с двумя полными чашками и приготовилась слушать. Через двадцать минут, когда Элса Домингес ушла, позвонила на мобильник Бобу Мартину.

— Простите, шеф, что прерываю вас в ключевой момент допроса подозреваемой, но лучше бы вам одеться и быстренько приехать сюда. У меня для вас новости, — объявила она.

Вторник, 14 февраля

Через сутки после разрыва отношений с Индианой Алан Келлер захворал и две недели страдал от кишечного расстройства: такой же понос прохватил его несколько лет назад, во время поездки в Перу, — он тогда испугался даже, что его настигло проклятие инков, ведь он скупал на черном рынке сокровища доколумбовой эпохи и незаконно вывозил их из страны. Келлер отменил все свои встречи, не смог написать обзор выставки в Музее Почетного легиона — культ красоты в Викторианскую эпоху — и не попрощался с Женевьевой ван Хут перед ее отъездом в Милан, на сезонный показ мод. Он похудел на четыре килограмма и выглядел уже не стройным, а истощенным. Его желудок не принимал ничего, кроме куриного бульона и желе; он ходил пошатываясь; по ночам мучился бессонницей, если не принимал снотворное, а если принимал, то его осаждали чудовищные кошмары.