Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель. Страница 59

Обескураженная, Индиана протянула руку через столик и прикрыла ему рот:

— Ты уверен, Алан?

— Я никогда и ни в чем не был так уверен!

— А я — нет. Месяц назад я бы согласилась не раздумывая, но сейчас сильно сомневаюсь. Со мной кое-что произошло…

— Со мной тоже! — перебил ее Келлер. — Что-то, что открыло мне мою душу и наполнило меня силой, беззаконной и великолепной. Не могу объяснить тебе, что я чувствую: я полон энергии, готов преодолеть любое препятствие. Я начну все снова и пойду вперед. Я живой, живой, как никогда! Я не могу вернуться вспять, Индиана: это первый день моей новой жизни.

— Никогда не могла понять, шутишь ты или говоришь серьезно, Алан.

— Совершенно серьезно, на этот раз никакой иронии, Инди, правда, и только правда из розового романа. Я тебя обожаю, любимая! В моей жизни нет никакой другой любви, Женевьева ничего для меня не значит, клянусь всем святым!

— Речь не о ней, а о нас. Что у нас общего, Алан?

— Любовь, что же еще!

— Мне нужно время.

— Сколько? Мне пятьдесят пять лет, времени у меня не в избытке, но, раз ты этого хочешь, придется ждать. День? Два? Пожалуйста, дай мне еще один шанс, ты не раскаешься. Мы бы могли поехать на виноградник, все еще мой, хотя ненадолго. Закрой свой кабинет на несколько дней, и поедем.

— А пациенты?

— Бога ради, никто не умрет без магнитов и ароматерапии! Прости, я не хотел тебя обидеть, я знаю, как важна твоя работа, — но почему ты не можешь позволить себе несколько дней отдыха? Я столько сил приложу, Инди, что ты сама в меня влюбишься и станешь умолять поскорей пожениться, — улыбнулся Келлер.

— Если дойдет до такого, тогда и вручишь мне это, — ответила Индиана и вернула ему коробочку от Bvlgari, даже не открыв.

Март

Пятница, 2 марта

Аманда дожидалась отца в крохотном кабинете его ассистентки, стены которого были увешаны фотографиями Петры Хорр в белой пижаме с черным поясом — ее выступления на соревнованиях по боевым искусствам. У Петры был рост метр пятьдесят, она весила сорок восемь килограммов, но могла поднять в воздух верзилу и качка, вдвое более массивного, и бросить его далеко. С тех пор как девушка поступила на работу в убойный отдел, ей выдавалось мало случаев использовать эти умения, крайне полезные для того, чтобы защищаться в тюремном дворе, где возникали драки не менее яростные, чем в мужских тюрьмах. В двадцать лет, отсидев добавочный срок, назначенный Рэйчел Розен, Петра вышла на волю, а за следующие два с половиной года объехала всю страну на мотоцикле. Если Петра, в детстве заброшенная, раннюю юность проведшая среди преступников, и сохранила какие-то иллюзии, то среди этих нескончаемых дорог затерялись и они. Единственным стержнем бродячего существования оказались боевые искусства, с помощью которых она защищалась и зарабатывала себе на жизнь.

Приехав в какое-нибудь местечко, Петра искала бар, уверенная, что даже в самом бедном и захолустном селении таковой найдется; садилась у стойки и смаковала единственную кружку пива. Вскоре какой-нибудь мужчина — или даже несколько — подходил к ней с недвусмысленными намерениями; она же, если не попадался кто-нибудь по-настоящему неотразимый, что случалось очень редко, отговаривалась тем, что она лесбиянка, и тут же вызывала самого мощного на рукопашный бой. Правила простые: разрешается все, кроме использования любого оружия. Образовывался кружок, делались ставки; все выходили во двор или в какой-нибудь тихий закоулок, где Петра снимала кожаную куртку, разминала под грубый мужской хохот свои детские ручки и ножки и объявляла, что пора начинать. Сначала мужчина попросту пер на нее, уверенный в себе, широко улыбаясь, но замечал вскоре, что девушка смеется над ним, ускользая, будто ласка. Тогда он терял терпение и, подстегиваемый насмешками зрителей, начинал драться всерьез, размахивая тяжелыми кулаками. Поскольку в намерения Петры входило дать публике спектакль, все честь по чести, чтобы никто не ушел разочарованным, она какое-то время играла с нападавшим, как тореадор с быком, уворачиваясь от ударов, выматывая соперника, и наконец, когда он, обливаясь потом, впадал уже в нешуточную ярость, применяла один из своих коронных приемов, и здоровяк падал на землю, увлекаемый силой собственного веса и натиска. Окруженная почтительным изумлением, она собирала ставки, надевала куртку и шлем, садилась на мотоцикл и пулей вылетала из селения, не дожидаясь, пока повергнутый боец оправится от унижения и бросится в погоню. За один бой она могла заработать двести — триста долларов, этого хватало на пару недель.

В Сан-Франциско она вернулась с новоиспеченным мужем на заднем сиденье мотоцикла, нежным, смазливым наркоманом; они поселились в убогом пансионе, и Петра начала работать где придется, а муж играл на гитаре в парках и тратил то, что она зарабатывала. Ей было двадцать четыре года, когда муж ее бросил, и двадцать пять, когда она получила место офисной служащей в департаменте полиции, после того как одолела Боба Мартина тем же способом, который довела до совершенства за время своих скитаний.

Дело было так: в баре «Камелот», где полицейские собирались после дежурства немного расслабиться, опрокинув пару стаканчиков, клиентура была настолько постоянная, что всякое новое лицо привлекало внимание, что уж говорить о заносчивой девчонке. Бармен заподозрил, что она несовершеннолетняя, и не хотел наливать пива, пока девчонка не покажет удостоверение личности. Петра взяла бутылку и повернулась к Мартину и прочим, которые ее оглядывали с ног до головы критическим оком. «Что смотрите? Хотите что-то у меня купить?» — спросила Петра. Потом устроила так, чтобы спровоцировать на бой самого удалого, как она потом сама говорила, и таковым, по всеобщему согласию, оказался Боб Мартин, но на этот раз ей не удалось подбить мужчин на то, чтобы сделать ставки: это было противозаконно и они не хотели рисковать послужным списком, так что свою демонстрацию она провела из чисто спортивного интереса. Совершенно не обидевшись на поражение, не обращая внимания на насмешки товарищей, Боб Мартин поднялся с пола, отряхнул брюки, пригладил волосы, крепко пожал девушке руку, искренне поздравил ее с победой и предложил работу. Началась оседлая жизнь Петры Хорр.

— У папы с Айани связь? — спросила у нее Аманда.

— Откуда мне знать! Спроси у него сама.

— Он не признается, но глаза блестят при каждом ее упоминании. Айани мне нравится куда больше, чем Полячка, хотя я не думаю, что из нее выйдет хорошая мачеха. Ты ее знаешь?

— Она приходила сюда пару раз делать заявление: красивая, ничего не скажешь, но я не знаю, как твой папа с ней управится. У Айани дорогостоящие вкусы, она — сложная натура. А твоему папе нужна женщина простая, которая любила бы его и не доставляла проблем.

— Такая, как ты?

— Не наглей. Мои отношения с инспектором — строго профессиональные.

— Как жаль! Я бы ничего не имела против того, чтобы ты стала моей мачехой, Петра. Сменим тему: ты поговорила с Ингрид Данн?

— Поговорила, но дело дохлое. Если она позволит тебе присутствовать на вскрытии, твой папа ее разорвет на куски.

— А зачем ему знать?

— Не вмешивай в это меня, сама все устраивай с Ингрид.

— По крайней мере, ты могла бы достать для меня копии отчетов о вскрытии Ричарда Эштона и Рэйчел Розен.

— Твой дед уже видел их.

— От него ускользает самое основное, я бы хотела их видеть собственными глазами. Ты не знаешь, будут ли делать анализы ДНК?

— Только Эштона. Если дети смогут доказать, что Айани укокошила мужа, им достанутся денежки. Что касается Розен, оказывается, она скопила триста тысяч долларов, но завещала их не сыну, а «ангелам-хранителям».

— Это еще кто такие?

— Организация, не ставящая целью обогащение. Эти добровольцы патрулируют улицы, предотвращая преступления. Движение началось в Нью-Йорке в конце семидесятых, когда по улицам было просто небезопасно ходить. Они сотрудничают с полицией, ходят в униформе, в красных куртках и беретах, могут задерживать подозрительных лиц, но не имеют права носить оружие. Теперь такие «ангелы-хранители» имеются и в других странах и, кроме патрулирования, занимаются молодежным образованием, открывают мастерские, чтобы предотвращать преступность.