Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель. Страница 73

— Передам, если смогу, но готов поклясться, что Индианы с ним нет.

— Не нужно клятв, сначала поговорите с вашим другом. Вы — сообщник беглеца, препятствуете правосудию и так далее. Скажите Миллеру, что, если Индиана не позвонит мне до восьми часов вечера, отвечать будете вы.

— Не надо мне угрожать, Блейк, я на вашей стороне.

— Да-да, простите, Педро. Я немного нервничаю, — пробормотал дед и закашлялся, чтобы скрыть тревогу, от которой спирало дыхание.

— С Миллером поговорить нелегко, он передвигается с места на место, но я попробую. Ждите моего звонка, Блейк, я позвоню из автомата, как только что-нибудь узнаю.

Аларкон провел Блейка Джексона по коридору, соединяющему «Дельфин» с соперничающим клубом «Саут-Энд», чтобы он вышел не из той двери, в которую вошел, а сам направился на пляж, где можно было спокойно поговорить. Позвонил другу, объяснил ему ситуацию, и, как он и ожидал, Миллер заявил, что ничего не знает об Индиане. Сказал, что в последний раз говорил с ней из лофта в пятницу, 9 марта, в день, когда был обнаружен труп Алана Келлера. Миллер, пока скрывался, тысячу раз был готов позвонить ей, даже рискнуть всем и объявиться в Холистической клинике, потому что непроницаемое молчание, разделявшее их с Индианой, становилось с каждым днем все более невыносимым. Ему было необходимо увидеть ее, обнять, повторить, что он любит ее больше всего на свете и никогда от нее не откажется. Но он не мог превратить ее в сообщницу. Ему нечего ей предложить, сначала нужно поймать убийцу Алана Келлера и восстановить свое честное имя. Он рассказал Аларкону, что, уничтожив содержимое компьютеров и готовясь покинуть лофт, он позвонил Аманде: Индиана-то наверняка оставила мобильник дома или забыла его зарядить.

— Они были вместе, я смог поговорить с Индианой, объяснил ей, что не убивал Келлера, хотя и ударил его, что верно, то верно, и теперь должен скрываться, потому что меня считают виновным.

— Что она ответила?

— Сказала, что не нужно ничего объяснять, что она никогда во мне не сомневалась, и умоляла пойти в полицию. Я, разумеется, отказался и взял с нее обещание не выдавать меня. Был не самый удачный момент для признания, Келлер несколько часов как умер, но я не смог удержаться и заявил, что обожаю ее и, когда все выяснится, буду изо всех сил стараться, чтобы она полюбила меня. Но это теперь не важно, Педро. Теперь главное — выручить ее.

— Она отсутствует всего несколько часов…

— Она в серьезной опасности! — воскликнул Миллер.

— Думаешь, ее исчезновение связано со смертью Келлера?

— Без сомнения, Педро. И, исходя из характерных черт убийства Келлера, я уверен, что этот же человек совершил и другие преступления.

— Не вижу никакой связи между Индианой и этим серийным убийцей.

— В данный момент и я не вижу ее, но, поверь, Педро, эта связь существует. Мы должны немедленно найти Индиану. Свяжи меня с Амандой.

— С Амандой? Девочка очень расстроена, не знаю, чем она может тебе помочь.

— Сам увидишь чем.

Апрель

Воскресенье, 1 апреля

Главный инспектор, одетый в спортивный костюм, в сопровождении дочери, которая отказалась оставаться дома и тащила с собой в сумке Спаси-Тунца, отправился в Норт-Бич. Из машины позвонил Петре Хорр, рассказал, что происходит, прекрасно осознавая, что в воскресенье у ассистентки выходной и она не обязана помогать, и попросил скинуть ему имена и телефоны всех целителей из Холистической клиники, а также пациентов Индианы и в придачу данные о Педро Аларконе: все это было записано и хранилось в убойном отделе с тех пор, как Миллер был объявлен в розыск. Через десять минут он припарковался в двойном ряду машин перед зеленым зданием с окнами цвета куриного помета. Главный вход оказался открыт: некоторые целители принимали и по выходным тоже. В сопровождении Аманды, которая будто бы вернулась в детство — шла понурив голову, сосала палец, натянула капюшон куртки до самых бровей, вот-вот готовая расплакаться, — инспектор вприпрыжку поднялся на два этажа и по стремянке залез на чердак к Матеушу Перейре, попросить у него ключ от кабинета Индианы.

Художника явно сдернули с постели, он явился голым, прикрывая срам ветхим полотенцем, обернутым вокруг бедер; растаманские косички торчали во все стороны, как змеи на голове горгоны Медузы, а на лице застыло отсутствующее выражение человека, покурившего что-то более крепкое, чем табак, и забывшего, какой нынче год; но такая небрежность не отнимала гордой стати у этого мужчины с влажными глазами и чувственным ртом, красивого, как бронзовая скульптура Бенвенуто Челлини.

Чердак бразильца казался бы на своем месте в какой-нибудь трущобе Калькутты. Перейра мало-помалу воздвиг себе это жилище между баком с питьевой водой и пожарной лестницей с той же свободой, с какой творил свое искусство. В результате возник живой организм, постоянно меняющийся, состоящий в основном из картона, пластика, полос цинка и оргалита; пол где-то цементный, где-то кое-как прикрытый линолеумом или продранными коврами. Внутри жилище представляло собой лабиринт искаженных пространств, которые предназначались для различных целей и могли преобразиться в мгновение ока, стоило убрать кусок клеенки, отодвинуть ширму или попросту переставить по-другому коробки и ящики, составлявшие бо́льшую часть обстановки. Боб Мартин с первого взгляда определил его как пристанище хиппи, душное, грязное и, без сомнения, нелегальное; но про себя должен был признать, что у него имелось своеобразное очарование. Дневной свет, сочащийся сквозь полосы синего пластика, делал жилище похожим на аквариум; большие картины первозданных цветов, в холле смотревшиеся агрессивно, здесь, на чердаке, казались инфантильными, а кавардак и грязь, где-нибудь в другом месте вызвавшие бы омерзение, тут казались художественным беспорядком.

— Держите полотенце как следует, Перейра, со мной дочь, — предупредил Боб Мартин.

— Привет, Аманда, — поздоровался художник, становясь так, чтобы гости не увидели плантацию марихуаны за загородкой, сооруженной из шторок для душа.

Боб Мартин прекрасно все увидел, да и распознал специфический сладковатый душок, которым пропитался весь чердак, но сделал вид, будто это его не касается, ведь он пришел сюда по другому делу. Он объяснил причину своего несвоевременного визита, и Перейра сообщил, что говорил с Индианой в пятницу вечером, когда та выходила.

— Она сказала, что посидит с друзьями в кафе «Россини», а домой поедет, когда на улицах станет посвободнее.

— Она называла имена друзей?

— Не помню; по правде говоря, я не очень-то вслушивался. Индиана вышла последней. Я запер главную дверь часов в восемь, может быть, в девять… — задумчиво протянул Перейра, не испытывая особого желания предоставлять информацию полицейскому: Индиана, должно быть, затеяла какую-нибудь эскападу, бывший муж хочет отыскать ее, и он, Перейра, не собирается облегчать ему эту задачу.

Но инспектор был настроен решительно, с таким лучше сотрудничать или, по крайней мере, делать вид, и Перейра натянул свои вечные джинсы, взял связку ключей и повел гостей к кабинету номер восемь. Открыл дверь и по просьбе Мартина, который не знал, что они обнаружат внутри, остался в коридоре вместе с Амандой. В кабинете Индианы царил порядок, полотенца сложены в стопку, на массажном столе — чистые простыни; склянки с маслами и эссенциями, магниты, свечи и ладан — все готово к понедельнику, к новым сеансам; растеньице, которое подарил бразилец, стояло на подоконнике, по всей видимости недавно политое. Из коридора Аманда разглядела ноутбук на столе в приемной и спросила отца, можно ли его открыть, пароль она знает. Боб Мартин объяснил, что так можно стереть отпечатки пальцев, и спустился к машине за перчатками и пластиковым пакетом. На улице он вспомнил о велосипеде и прошел за угол дома, к чугунной решетке, где все их оставляли. С содроганием убедился, что велосипед Индианы так и стоял прикованный к этой решетке. Инспектор почувствовал во рту вкус желчи.