Выгодный риск - Чиж Антон. Страница 11

Прочие не могли. Пушкин стал прощаться.

– Всегда рады видеть вас, – сказал управляющий, пожимая на прощание руку. Ладонь его была мягкой и гладкой. Пушкин обещал воспользоваться приглашением. Непременно. В ближайшие дни…

Выходя из особняка, в дверях он посторонился, пропуская мастерового. По виду – из слесарной мастерской, с деревянным ящиком, полным инструментами. Страховой полис так популярен, что и рабочий класс к нему тянется. Того и гляди, вот-вот наступит эра всеобщего процветания. Пока же пролетарий из слесарной задел чиновника сыска плечом и обдал запахом, в котором машинное масло густо смешалось с перегаром.

Хорошо, что Пушкин не признавал классовых различий.

Ехать в санях месье Жано счел излишней экзотикой. Он указал носильщику на пролетку и проследил, как извозчик затягивает веревкой его чемоданы, чтобы ничего не потерялось по дороге. После чего запрыгнул на пассажирский диванчик. Русский мороз не смущал, а бодрил предвкушением. Пропущенная на перроне стопка согревала. Жано ценил мудрость русской традиции.

Забравшись на козлы, извозчик обернулся.

– Силь ву пле… Экселент хотел… «Националь»… «Дюссо»… «Метрополь»… Бон шанс… Силь ву пле, месье, – называл он самые дорогие гостиницы, в которых ему платили по двугривенному за каждого доставленного гостя, и добавил с улыбкой: – Выбирай, не томи, харя басурманская…

Заграничный гость не должен был понимать по-русски. Маленькая дерзость для извозчика была особым развлечением.

– Есшай в «Билло», лубесни мой, – ответил француз.

Улыбка слетела с усов извозчика. Пассажир оказался не так прост. Такого не повезешь через пол-Москвы, набивая цену. Чего доброго городового кликнет…

Извозчик наметил самую короткую дорогу на Большую Лубянку: мимо Триумфальных ворот на Большую Тверскую-Ямскую улицу, с нее на Тверскую, а оттуда по Никольской. Почти по прямой…

Москва предстала месье Жано такой, какой он себе представлял по многочисленным рассказам русских туристов. Огромный, сумбурный, тесный, суетливый, спешащий, ленивый, добродушный, хитрый, занесенный снегом, морозный, но очень домашний город. Пролетая мимо затейливых фасадов Тверской, а потом заехав по краю на Красную площадь, кишевшую народом и торговыми лотками, Жано подумал, что этот город не терпит равнодушия: в него надо влюбиться или презирать. Он еще не решил, какие чувства увезет с собой. Зависит от того, чем закончится его авантюра.

В «Билло», гостинице удобной, но рассчитанной на гостей средней руки, иностранцы в ней редко останавливались, месье Жано попросил самый скромный номер. Когда мальчик-носильщик оставил чемоданы, первым делом вынул подробную карту Москвы с путеводителем, изданную в Париже, и стал изучать. Город напоминал паутину, которая раскинулась по обе стороны извивающейся реки. Множество переулков, проездов и вообще безымянных улочек путало. Месье Жано еще дома подробно изучил и запомнил карту. Оставалось привязать печатные линии и круги к настоящим улицам и площадям.

Он взглянул на карманные часы. До намеченной встречи было чуть больше двух часов. Как раз достаточно, чтобы прогуляться по окрестностям. Не меняя дорожный костюм, месье Жано вышел на улицу и не спеша пошел обратно по тому маршруту, которым вез извозчик.

По Большой Лубянке спустился на Лубянскую площадь, обойдя со стороны Софийки и Театрального проезда, вышел на Никольскую, которая привела его на Красную площадь. Углубляться в толпу месье Жано не стал, а свернул в Иверские ворота и оказался на Воскресенской площади. Перейдя ее, вышел на Тверскую. Гуляя по главной улице Москвы, как сообщал путеводитель, месье Жано тщательно рассматривал витрины и даже заходил в некоторые магазины. Не столько ознакомиться с местным товаром, сколько оглядеть из магазина улицу. По привычке он проверял, нет ли слежки.

Обнаружить кого-то, кто упорно следовал за ним, Жано не смог. Что-что, а филерить Актаев умел. Держался на правильном расстоянии, не упуская объект и не выдавая себя. Даже когда месье Жано резко перебежал на другую сторону Тверской, не потерял его. Потому что заранее был на той стороне.

Большой Ново-Песочный переулок ютился в дальнем углу Пресненской части, зажатый между Новинским и Проточным переулками, самым краешком упираясь в набережную Москвы-реки. Дом вдовы Ферапонтовой представлял собой двухэтажную постройку неизвестной архитектуры. Как будто сложенный из того, что было. В переулок выходили два ряда окон, вход со двора.

Пушкин прошел через проем ворот, которых не было, и оказался во внутреннем садике. Нижнее крыльцо вело в квартиру первого этажа. Лесенка на второй заканчивалась деревянным крылечком. Соседи жили вместе, но со своим входом. Чиновник сыска не поленился бы постучать в обе двери, но неподалеку дворник тыкал в снег лопатой. Наведение порядка обер-полицмейстером обошло стороной мирный уголок. Потому дворик утопал в холмах, наваливших за зиму.

На зов пришлого господина дворник откликнулся с охотой. Подошел, оперся о лопату и дружелюбно кивнул. Форменный фартук беленого холста обрел цвет сырого асфальта и, видимо, не стирался никогда. Что Охрушева ничуть не смущало.

– Доброго денечка, господин хороший, – сказал он, являя редкое среди дворников дружелюбие к незнакомцам.

– Мое почтение, – ответил Пушкин, не желая сразу пугать полицейским чином. – Где мадам Ферапонтова проживает?

Дворник как-то сразу погрустнел.

– Как сказать: проживает…

– Так и скажи: первый этаж или второй.

– Уже нигде не проживает, – с тяжким вздохом сообщил Охрушев.

– Когда уехала?

– Как посмотреть… Переехала в полицейский дом Пресненского участка… Такая беда.

– Арестована? – спросил Пушкин, что было самым логичным, но невероятным.

– А вы ей, господин, кем будете?

Чтобы закончить словоблудие, Пушкин назвал сыскную полицию. Чем привел Охрушева в некоторую строгость. Дворник даже лопату стал держать, как ружье.

– Вот, значит, как… Уже и до сыскной докатилось… Что делается…

– Прошу отвечать, что с Ферапонтовой.

Дело оказалось наипростейшим: умерла вдова. То есть окончательно…

– Как нашли тело? – спросил Пушкин, уже думая, что планы придется изменить: надо заглянуть в полицейский дом Пресненской части.

– Так и нашли… Поутру вышел снег мести, а она лежит, бедная…

– Где лежит?

Черенком лопаты Охрушев указал под лесенку:

– Вот там и лежала, горемычная… Вышла подышать воздухом на крылечко, поскользнулась, упала – и поминай, как звали… Так я сразу Ревунова кликнул, городового нашего, у него пост за воротами… Осмотрел ее, говорит, померла давно, меня оставил сторожить, сам карету санитарную побежал вызывать…

– Пристав был? Осмотр проведен?

– Чего осматривать, – удивился Охрушев. – Несчастный случай, одним словом… Зимой чего не случается… Его благородие сам не поехал, помощника своего Татаринова прислал… Тот протокол составил, как полагается… Квартиру опечатал… Такие вот обстоятельства…

Пушкин подошел к лестнице.

– Покажи, где точно находилось тело.

Дворник вновь использовал рукоять лопаты в качестве указки.

– Тут она, сердешная, лежала…

Пятачок около лестницы был плотно утоптан. Ничего разобрать невозможно. Судя по еле заметному уцелевшему бугорку снега, Ферапонтова не скатилась по ступенькам, а упала через перила. Пока следы не затоптали окончательно, еще можно было бы установить. Теперь – только предполагать.

– Как лежала вдова?

Охрушев сначала не понял, что от него хотят, но потом не поленился и лег в снег, картинно раскинув руки и ноги. Поза мало походила на ту, в какой обычно лежит упавшее с высоты тело. Обильная фантазия, как обычно, мешала фактам. Очень важным фактам.

– Ферапонтова была присыпана снегом? – спросил Пушкин, прикидывая, когда закончился вчерашний мягкий снегопад.

– Вот уж не припомню, – ответил дворник, вставая и отряхиваясь. – Лежала себе и лежала… Может, и под снегом…