Сталки. Лес (СИ) - Кузнецов Данил Сергеевич. Страница 26

Всё ли у них на самом деле? Или, может, их отношения закончатся, так толком и не начавшись? Ксюня говорила, что ещё не готова зайти дальше, чем сейчас, и Лас не знал, случится ли это когда-нибудь, а если да, то при каких обстоятельствах? Юноша не хотел терять такую подругу — никаким образом: ни погибать самому в битве с мутом или, не приведи Первосталк, своими спутниками, ни отдавать её кому-либо другому. Ксюня была единственной для него, и без неё он уже не мыслил своей жизни.

«Ладно, поживём — увидим, — подумал он, придя к такому выводу. — Пока что мы счастливы вместе, и надеюсь, так оно и останется».

В этот момент Лас опомнился и вернулся к реальности. Хвала Первосталку, всё по-прежнему было тихо. Подсталкр прикинул, сколько прошло времени с его заступления в караул, и понял с удивлением, что его смена почти закончилась; скоро надо было будить Плюща, которому на этот раз выпало дежурить в середине ночи.

Ласу следовало немного подождать, и он, дохаживая вокруг «лагеря» последние круги, снова подумал о Ксюне. Правда, теперь его занимало другое: как это всё будет, когда она, наконец, отдастся ему? Воображение Ласа рисовало ему такие картины, от которых он распалялся всё сильнее и сильнее, приходя в неудержимое возбуждение, и вскоре был вынужден зайти ненадолго в кусты, словно бы по нужде (ну, так оно отчасти и было), чтобы освободиться от этого приятного груза.

Придя в себя, Лас понял, что уже пора будить Плюща, и почувствовал навалившуюся усталость от дневного перехода и бессонного куска ночи. Зевая, он подошёл к спящим, легонько толкнул ногой Плюща, а когда тот, просыпаясь, заворочался, Лас с облегчением плюхнулся рядом на своё спальное место и быстро заснул.

В эту ночь ему снилась Ксюня. Как, впрочем, и во все следующие до возвращения из похода и даже ещё чуть-чуть после.

* * *

Деревня Сталочная, 30-й год после Звездопада, 38-й день лета, вечер.

Цвет неба — оранжевый на западе, где садилось солнце, переходящий при движении на восток в зеленовато-синий, — никак не соответствовал настроению Ксюни, одиноко сидящей на берегу реки и глядящей на воду, в которой отражалось всё это буйство красок.

Было тепло и свежо: днём всё-таки прошёл дождь, собиравшийся ещё накануне, — но Ксюня словно не замечала этого, погрузившись в пучину тоски по ушедшему в поход другу.

«Он ушёл не навсегда, — пыталась успокоить себя сталочка, — а всего лишь на два — три десятка дней; скоро он вернётся, и тогда у нас всё будет ещё лучше, чем прежде… Может быть, даже…» Ксюня оборвала себя, не смея думать о том, что, возможно, позже будет у неё с Ласом.

Но, несмотря и на такие ободрительные мысли, девочка продолжала грустить; знание того, что однажды они с Ласом снова будут рядом, не могло заменить ей возлюбленного. А воды Сталки, на которые она не переставала смотреть, всё текли и текли мимо…

Тихий звук чьих-то лёгких приближающихся шагов босыми ногами по траве отвлёк Ксюню от её занятия и заставил повернуть голову в сторону деревни, откуда приближался этот почти неслышный шелест.

Это была Лина — на вид такая же, как и до их знакомства с подсталкрами, но на самом деле (Ксюня это знала) довольно сильно изменившаяся, но в какую сторону, — Ксюня не хотела этого знать.

— Скучаешь? — без приветствия начала разговор Лина, подходя к ровеснице и садясь на низкий берег рядом с ней. — Я вот тоже маленько это… Что, Старик твой сильно обрадовался, когда твой дружок в поход ушёл?

Ксюня не ответила — просто вздохнула.

Вчера и сегодня, чтобы отвлечься от мыслей насчёт Ласа, она с головой ушла в повседневные дела и свою обычную работу. Старик иногда был дома, где сидел на лавке либо ел то, что готовила Ксюня, иногда — бродил по деревне, предаваясь своему обычному безделью. И сегодня, совсем недавно, когда они оба одновременно находились в доме, Старик посмотрел на занятую делом Ксюню и ехидно так произнёс: «Вот, правильно! Этот твой ушёл, и теперь ты, надеюсь, за своей работой про него забудешь». Сталочка, услышав это, вскочила, бросила своё занятие, закричала: «Нет! Я никогда его не забуду! И работаю я не для этого! И вообще — отстань от нас!» — и в слезах убежала. Походила по селению, успокоилась — и пришла на берег, где наконец-то предалась своей тоске.

И вот всё это Ксюня вложила в тот негромкий вздох, который Лина поняла по-своему — сказалось, видно, влияние Квильда:

— Что, боишься, что его там, в лесу, муты задерут или свои же прикончат? Ну, ничего, кроме него, и другие в деревне есть; если пропадёт, другого найдёшь…

— Не найду, — всхлипнув, ответила Ксюня. — Он один такой для меня… И не смей о нём говорить! — вдруг со злостью и слезами в голосе крикнула она Лине, вскакивая на ноги. — Что ты вообще можешь знать о нас, о нём?!

— Да всё! — также на повышенных тонах заговорила Лина, вставая напротив Ксюни. — Я его первая полюбила, а ты увела его у меня! Я с Квильдом связалась только затем, чтобы вам обоим отомстить! Я для твоего ненаглядного Ласа пустое место! И он дурак, что связался с тобой! Я ненавижу вас обоих!..

Лина не закончила свою пламенную речь, так как Ксюня, покраснев от слёз, гнева и обиды, с низким для неё горловым рыком вцепилась ногтями в лицо бывшей подруги. Та, естественно, стала отбиваться, царапая противнице ладони и выкрикивая в её адрес проклятия.

— Гадина! Со своим Квильдом сговорилась, чтобы нам с Ласом жизнь портить! — провизжала Ксюня, заезжая мыском голой ступни Лине между ног.

— Дура! — ответила та, качнула головой вперёд и попала противнице прямо в нос, тут же брызнувший красным во все стороны.

— Сама дура! Считаешь всех ниже себя со своим факнутым Квильдом! — сказала Ксюня; схватив соперницу за плечи, скинула её в реку и, отвернувшись, пошла прочь, никем не поддерживаемая и не понимаемая, утирая рукавом льющуюся из носа кровь.

А Лина, откашлявшись и отфыркавшись, побарахталась немного, плывя по течению, и выбралась обратно, на берег, уже на другом конце деревни, ужасно злая и мокрая. «Ксюня за это мне ответит! — думала она — Обязательно! Вот только когда и как?..»

Тут в её небольшой аккуратной головке начал складываться долгожданный план мести — за всё, начиная с праздника Конца года. Только этот план требовал возвращения Ласа, и Лина решила, что подождёт — а потом сделает всё, что в ем силах, чтобы разрушить жизнь этим двоим, которые так, по её мнению, грязно с ней обошлись.

* * *

Лес (39 врестей к северу от Сталочной), примерно в это же время.

Отряд продолжал продвигаться на север, к загадочному Краю леса. Сегодня закончились припасы, которые все взяли с собой из деревни, поэтому днём пришлось остановиться, найти с помощью Ласа какого-то мута, загнать и убить его, часть зажарить, немного от этой части съесть, а остальное положить в заплечные мешки велков, которые (в смысле — велки, а не мешки) взяли на себя контроль за питанием группы; обеспечение питьевой водой, напротив, было индивидуальным: каждый нёс с собой пару десятков лёгких деревянных фляг, большая часть которых была ещё полной, а в остальные можно будет залить дождевую воду, — естественно, когда будет дождь.

Лес не становился ни гуще, ни реже — он просто был, такой же, как и везде. Тучи, сгущавшиеся вчера над отрядом, прошли стороной, так что было и нежарко от тенистых крон, и сухо.

Лас утром, днём и ближе к вечеру бросал взгляд на шкалу вредомера — и с лёгким удивлением, смешанным с интересом, обнаружил, что уровень невидимого «загрязнения», достигнув максимума на первых врестях пути, теперь постепенно уменьшался, обещая в скором времени совсем сойти на нет: при последнем измерении прибор отстукивал лишь жалкие две трети вреда. Но об этом Лас никому не сказал, а только вздохнул, поражаясь непостижимости того, что принёс на их землю Звездопад.