Война (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 6

Его красиво очерченные губы улыбнулись в ответ, и он весело щёлкнул языком.

— Какой из меня вышел бы слуга, если бы я не мог делать таких мелочей для моей возлюбленной посредницы? — спросил он всё так же с весельем в голосе. — Если это священный долг, то я и его выполню с радостью, моя самая Грозная Владычица.

Когда она рассмеялась опять, в этот раз ещё громче, он поднял ладонь и голову, по-прежнему улыбаясь в этой своей сухой манере.

Затем его улыбка померкла, мелодичный голос сделался смертельно серьёзным.

— Ты шутишь, Кассандра, но на деле в наших словах имеется нечто реальное. Однако я не назвал бы это «поглаживанием твоего эго», скорее помощью в избавлении от фильтров на твоих глазах — фильтров, навязанных теми, кто ниже тебя, и теми, кто желал, чтобы ты оставалась в неведении и не понимала, кто ты есть на самом деле.

Его глаза ожесточились. Его голос тоже посуровел.

— На самом деле, меня невообразимо злит, насколько твоя самооценка была искажена животными и низшими существами.

Посмотрев на неё, он поджал губы.

— Все существа страдают от боли, Война Кассандра. Посредники — ещё больше, чем остальные. С болью приходит мудрость и рост… сама жизнь рождается через боль, — его губы хмуро поджались. — Но ты подвергалась бесчисленной лжи… откровенной лжи о том, кто ты, каково твоё место в мироздании. Миллионы, миллионы маленьких дьявольских обманов вдалбливались в тебя твоей же семьёй — твоей человеческой семьёй и духовной — и это просто за пределами моей способности прощать. Мелочные, завистливые, контролирующие манипуляции и газлайтинг [1]. То, как эта избалованная, нарциссичная Мост, постоянно обращалась с тобой, заставляет меня злиться не только на неё, но и на всю Семёрку и Адипан, которые определённо должны были понимать, что происходит.

В его глазах отражалось освещение корпуса через иллюминатор, и он нахмурился.

— Я знаю, ты, наверное, устала слышать это от меня, Кассандра, — добавил он. — Но я так счастлив и благодарен за то, как быстро и легко ты преодолела десятилетия психологического насилия и откровенного промывания мозгов. Я с немалой гордостью признаю свою роль и помощь тебе в достижении этого. Мне даровали благословение прийти на помощь самой могущественной из Четвёрки. Любая мелочь, которую я сейчас могу сделать, чтобы помочь тебе вспомнить свою истинную сущность, сбросить эти годы токсичного программирования и стыда — я сделаю это с удовольствием. Я воспринимаю это так же, как передачу навыков, которые я приобретал всю жизнь, чтобы подготовить тебя к твоей работе здесь.

Наконец, он улыбнулся, склонив голову набок.

— …Эти вещи доставляют мне такое удовольствие, которого ты не можешь себе вообразить, моё дорогое дитя. Это истинный источник моей любви и гордости. И, конечно, моей гордыни.

Касс издала очередной фыркающий смешок, весело щёлкнув языком.

Но к её лицу прилило тепло. Ей всё ещё трудно было принимать его слова, не реагировать на его фразы смущением или отгораживанием своего сердца.

Даже теперь она не могла не обратить всё это в шутку.

— Твоя гордыня до ужаса походит на лесть, — она улыбнулась. — Если таковая и существует, ты её хорошо скрываешь.

— Да? — он снова улыбнулся. — Я думал, что веду себя довольно очевидно.

Она рассмеялась, качая головой.

Но она не отвернулась от него. Она продолжала изучать его лицо, пока он стоял на фоне сине-зелёного океана, освещённый лампами субмарины вопреки тьме. Её взгляд на мгновение привлекла акула, которая проплыла мимо судна.

На миг Касс ощутила её разум, ту медленную примитивную волну любопытства в адрес подводного существа, которое было настолько крупнее её.

Затем видимый чёрный глаз акулы сделался белым, жёлтым в свете ламп субмарины, а после этого она как нож метнулась в тёмные глубины океана.

Всё ещё обдумывая слова видящего, Касс ощутила, что её улыбка меркнет.

— Ты на самом деле не веришь в это, — сказала она.

Её голос посерьёзнел.

— …Я понимаю, почему ты хочешь, чтобы я относилась к себе лучше. Правда, понимаю. Я верю тебе, дядя, когда ты говоришь, что у меня было искажённое восприятие себя, что я не видела своего настоящего потенциала и не понимала своей роли в грядущих событиях. Но ты на самом деле не веришь в то, что говорил обо мне и остальной Четвёрке? — посмотрев на него, она виновато добавила. — Теперь мне лучше. Правда. Тебе не нужно льстить мне, дядя, серьёзно. Ты можешь сказать мне правду.

Видящий не дрогнул. Его лицо оставалось бесхитростным, вежливо любопытствующим.

— Правду о чём? В каком отношении? — только и спросил он.

— Ты не можешь на самом деле думать, что я самая могущественная из Четвёрки, — Касс скрестила руки, глядя мимо него на косяк рыб, на их серебристые бока, мелькавшие в свете ламп. — Не в сравнении с Элли. Определённо не в сравнении с Ревиком… твоим драгоценным Нензи.

Её последние слова невольно окрасились некой горечью.

Да, она завидовала тому, как старик относился к Ревику. Она знала, что старику это известно, но не могла окончательно отделаться от этой ревности.

В конце концов, старик выбрал его первым. Он был скандально известным Syrimne d’Gaos, которого старик тренировал с младых лет. Хоть он сражался со своим предназначением в начале, хоть нет, но ведь Ревик в итоге поставил человеческий мир на колени.

Он также был верным, пока эту верность у него не украли.

Тонкие губы мужчины приподнялись в заметной улыбке, словно это он тоже услышал.

Касс подавила ответную улыбку, но услышала в своём голосе резкие нотки.

— Я сказала что-то смешное, дядя? Или у тебя просто настроение хорошее?

— Улыбка вызвана иронией, — сказал он, мягко щёлкнув языком. — Моя дорогая Война, настойчивость моей лести в твой адрес — это продукт того же самого промывания мозгов, на которое я только что жаловался, — он положил бледную ладонь на металлический край окна и покачал головой. — Я говорил вполне серьёзно. И может, я заблуждаюсь относительно себя самого… и своих мотивов… я вполне уверен, что вижу тебя абсолютно ясно, Война Кассандра.

— Я человек, — напомнила она ему.

— Ты была человеком, — мягко поправил он. — И то только для невзыскательного взора. Как и наш почивший брат Щит, если помнишь.

— Он был элерианцем.

— Был, — согласился видящий. — Ты тоже забываешь, кто ты?

В ответ на её молчание он задумчиво постучал длинным пальцем по изогнутому органическому окну.

— Твой брат, Щит, выбрал реинкарнацию в той же форме, что и ты, — сказал он. — По схожим причинам, подозреваю. Это показывает силу духа, моя дорогая, а не обратное… готовность пожертвовать ради всеобщего блага.

Его губы изогнулись в очередной лёгкой улыбке.

— …Более того, ты говоришь о Щите так, будто он превосходит тебя. Ты же знаешь, что ты выше по рангу, чем твой брат, да? В отличие от Четвёрки, которые фактически являются равными товарищами, по сравнению с нашим другом Галейтом ты считаешься более древней душой. Будь он жив, ты бы вполне корректно называла его младшим братом, а не дядей или отцом.

Он приподнял одну бровь, его тон сделался чуточку холоднее.

— …и он бы преклонял перед тобой колено. Добровольно. Благоговейно. Совсем как это сделаю и я, Война Кассандра, как только этот период твоего обучения закончится.

— Семья, — пробормотала Касс, глядя мимо него в овальный люк.

— Семья, да, — задумчиво сказал видящий. — Воистину. Они палка о двух концах, разве нет, дражайшая Война? Люди, за которых мы несём наибольшую ответственность. И всё же они, скорее всего, разобьют нам сердце… даже попытаются нас разрушить. Парадоксально, но они же нуждаются в нас больше всего, когда падут. Временами нам даже приходится уничтожить их, чтобы спасти их души.

Воцарилось очередное молчание.

Касс скрестила руки на груди.

Её разум обдумывал его слова. Они причиняли боль её сердцу, но она чувствовала в них правду. Она чувствовала эту правду где-то за пределами своего разума — в какой-то части её света, которая понимала больше. Она училась слушать ту часть себя, даже когда ей не нравилось, что та говорила.