Семнадцатая осень после конца света (СИ) - Старых Зоя. Страница 12
- Я ничего не могу сделать, - сказал он, собираясь произнести явно что-то другое.
Аркано усмехнулся.
- Я давно не беру денег за свои услуги.
- Да они и не нужны, теперь-то.
- На виселице не пригодятся, - поддержал доктор. – Вы, шериф, вижу не очень-то хотите меня на нее отправлять, но выбора особого не имеете. Пусть так. Давайте каждый делать свое дело и не жаловаться.
- Дело? – переспросил Винсент. – Думаешь, это у меня дело такое?
- Конечно, - Аркано улыбнулся. – И у меня тоже странное.
- Странное…
Винсент очень отчетливо ощущал, что еще минут десять такого общения, и он вскочит, раскроет перед доктором дверь тюремной избы, да еще посоветует, какое брать в конюшне седло для его кобылы. Пора было прекращать. Вот только запирать Аркано в камере тоже нельзя, кто-то должен приглядывать за Джерри.
Очевидно, борьба нашла отражение в его лице, потому что врач еще раз проверил состояние Джерри и сам ушел в камеру.
- Так лучше? – спросил он не весело, но явно ехидно.
- Не издевайся, - Винсент сделал большой глоток слишком горячего отвара.
- Не собираюсь, - врач растянулся на топчане и громко вздохнул.- Не в том, знаете ли, положении. Напротив, я доволен. Давненько у меня пациентов не было.
Винсент скривился. Охота разговаривать отпала окончательно.
7
Сид ехал со сдвинутой с лица повязкой, от этого постоянно болела голова, но ради хоть на треть большей уверенности стоило потерпеть.
Оставить Ричи на хуторе он решился только утром, когда проснулся после невиданной ужасности кошмара, под топчаном, изо всех сил вцепившись в собственный опрокинутый рюкзак. Огляделся – напарника в комнате не было, но стояли его вещи. Сид посмотрел на них, хмыкнул охрипшим голосом, а потом вынул из-за пазухи задаток, данный вчера Биллом, разделил на две равные части и одну пересыпал в карман ричиной сумки.
Первый час Изверг тянул, тряс головой и вообще, всячески выражал свое недовольство. Сид успокаивал его, то сильнее сжимая округлые, даже слишком, бока шенкелями, то почесывая уже обросшую бурым мехом конскую шею.
- Мне и самому не нравится, - признался он, когда не желавший ничего слушать Изверг принялся резко останавливаться и загибать длинную шею, чтобы добраться зубами до сидовых коленей. – Кусай, кусай, заслужил.
Лошадь недоуменно посмотрела на него, пару раз лениво грызанула надежно защищенную толстыми штанами коленную чашечку хозяина и на том успокоилась. Сид принюхался, на всякий случай проверяя, не вызвано ли недовольство коня какими-то внешними причинами. Нет, степь была пуста, даже от хутора они уже удалились настолько, что не долетали никакие запахи.
А все-таки, Ричи был глазами. Сейчас, когда парень, наверное, все еще спал в обнимку с занозистой мебелью, это ощущалось очень сильно. Сид понял, что все-таки привык к напарнику, все-таки полагался на него, так же, как на коня и чуть больше, чем на старый, вечно отказывающийся стрелять карабин.
Впрочем, обходился же он без Ричи когда-то давно. Например, когда почти не видя, объезжал злобного гнедого в белых носочках жеребчика, который потом, уверив хозяина, что примирился, устроил настоящую бойню и сломал Сиду два ребра. Отлежавшись на каком-то постоялом дворе, Вереница приступил к делу по новой, и с тех пор с Извергом уже не расставался. Конь тоже мог служить глазами, если того хотел. Во всяком случае, всякую мерзость видел издалека и старался обходить или поднимал восстание, если хозяин все-таки упорно правил прямиком к источнику опасности.
Опасностью даже не пахло.
На многие километры вперед была просто степь, защищенная от большинства отребья тем самым, что прилегала вплотную к Юго-западу. Кое-где, возможно, еще стояли наполовину переломанные, уже давно без проводов, столбы высоковольтки, а на них очень любили отдыхать летающие волки. Но их бы Сид почуял еще раньше, чем Изверг – увидел.
Вереница утер нос, который с непривычки начал мерзнуть и того гляди, мог потечь. Этого еще не хватало. Насморк, впрочем, на нюх особенно не влиял, но голова бы точно разболелась еще сильней.
А все потому, что даже малейшая снежинка – и та имела запах. И каждая деталь изверговой сбруи, и каждый лоскуток его собственной, Сида, одежды, и ружейное масло, которым он две недели назад смазывал карабин, и каждый патрон в патронташе, и каждое дуновение ветра, даже спрятанная под снегом сухая степная трава. Запахи сплетались, превращаясь в цветастые, глазам больно, какие яркие узоры, рисовали собой целые картины, большинство из которых Сиду было вроде бы и не нужно. Но раз нос вместо глаз – приходилось изучать, не закроешь же его посреди степи, в одиночку. Нужно было теперь привыкать жить без повязки, все время.
Кошмара Сид не помнил, он никогда их не запоминал. Просто потом, увидев хоть что-то, встретившееся во сне, обнаруживал сразу готовое предупреждение. В этот раз хватило сумки Ричи, чтобы бросить напарника и уехать. Поедет тот с Сидом – не жилец. Сид не был гуманистом, вообще, относился к проблеме жизни и смерти расслабленно, как всякий, для кого она стала ежедневной рутиной, но и губить за просто так друга не хотел. Да и на встречу с судьбой обычно ездили в одиночку.
Сид понукнул коня, который, пользуясь задумчивостью хозяина, постепенно переходил с размашистой рыси на ленивый джог. Изверг обиженно зарычал, но снова ускорил шаг. Сид зевнул – все-таки до чего же паршиво после кошмаров – и подобрал поводья.
А ветер переменился. Раньше тянул с хутора, пусть уже и очистился от дыма и вони свинарника, но теперь, стоило спуститься с холма, подул с Юго-запада. Сид расширил ноздри, стараясь вынюхать его сразу весь, с пылью мертвых городов, обледеневшими болотами и чем-то еще незнакомым.
- В чем же тут судьба, а? – пробормотал Сид.
Изверг, тварь бессловесная, с ответом не нашелся, но отчего-то забеспокоился. Сид почувствовал, как заходила ходуном мохнатая конская шкура. Жеребец принялся вырывать из рук всадника поводья, крысился, словно на мертвеца. Только мертвого Сид не чуял, как и живого. Но что-то было, у него и у самого волосы на затылке норовили приподняться, и удерживала их от этого только тяжелая коса, перемотанная кожаной лентой.
Сид успокоил коня, заставив того скакать вперед. Изверг явно не успокоился, не мчался, а скорее прыгал неловким летающим волком. Вереница и сам нервничал, не зная, следует ли немедленно выхватывать карабин или же выпрыгивать из седла и зарываться в землю. Заранее. Правда земля уже промерзла, а расковыривать ножом – долго.
Он не то, чтобы боялся. С тех пор, как помер дед, а было Веренице тогда двенадцать, рассчитывать Сиду было не на кого, и он всегда считал, что бояться – это роскошь для тех, кому есть за кем спрятаться. Бабы, вот они прятались за мужиков, в книгах пишут, до Этого некоторые даже работали и воевали, но уж точно не теперь. А мужики… Сид решил, что они тоже прятались, но так как прятаться за себе подобных было постыдным, предпочитали церковь и того, ради кого она, вроде бы, и задумывалась.
- Ну, тихо! – рыкнул Сид на Изверга, который так и норовил остановиться и побить задом.
И Изверг послушался. Остановился так внезапно, что Сид изрядно ударился причинным местом об луку седла, а сочно ругнулся, уже сидя задницей на снегу.
Конь стоял, уперев все четыре копыта в землю, прижав уши и выпучив глаза. Сиду одной секунды хватило, чтобы понять – не иначе, как землетрясение. Больше ничего Изверг так кардинально не пугался.
В степи подземные толчки не опасны. Доводилось Сиду читать о землетрясениях, которые разрушали целые города. До чего же ерундой казались те истории, ведь города разрушены и так, остается только доламывать, с чем прекрасно справляются ветра и тающий каждую весну снег.
Вереница поднялся, отряхнул штаны и, морщась от неприятных ощущений в ушибленной области, поковылял к Извергу. Были у него опасения, что конь перепугается и сбежит вместе с седлом и всеми притороченными к нему припасами. Только Изверг стоял и крупно дрожал. С растянутых съехавшими удилами губ капала окрашенная кровью пена.