Люди Красного Яра(Сказы про сибирского казака Афоньку) - Богданович Кирилл Всеволодович. Страница 32

Идя от Ишинея, Афонька гадал: так ли речи с князцом он вел. Не посрамил ли чести русской и князца не изобидел ли каким худым словом.

«А ежели чо не так, — осердился Афонька, — то пущай посылают кого умнее. Чо я им, семь пядей во лбу у меня, чо ли?! Я казак, ратник, а не какой умник ученый. Как чуял — так и молвил».

Долго еще ворочался Афонька на кошме, пока сон не застлал ему туманом глаза.

Несколько дней Афонька томился, ожидая, когда его вновь позовут к Ишинею и будет ли от Ишинея ответ? И каков тот ответ будет?

Дни стояли жаркие и душные. Трава в степи горела, киргизы тревожились: скоту есть нечего станет — беда будет.

Афонька бродил с товарищами по знойному и пыльному улусу, пил холодный верблюжий кумыс. От него, если много выпить, кружилось в голове, как после вина. Раза два он порывался идти до князя — неприлично-де мне, послу, так долго ответа дожидаться, но удерживался. Ладно, подожду еще. Дело-то для них не простое, решить — отходить ли от русских насовсем или опять им на верность присягать.

Но вот пришли к Афоньке Ишинеевы люди и сказали, что Ишиней ждет его. Афонька воспрянул духом, пошел, но говорили все вокруг да около. Ишиней ровно бы чего-то ждал, чего-то не договаривал и, не давши никакого ответа, вновь отпустил Афоньку.

Еще три-четыре дня протомился Афонька. Он уже осерчал и, не дождавшись, когда князь призовет его, сам пошел к нему. Киргизы, которые всегда следом за ним ходили, закричали, мол, нельзя так, да и князя нет. Но Афонька махнул на них и решительно зашагал к Ишинеевой юрте.

У юрты ему дорогу преградили киргизские ратные люди и подтвердили, что князя нет. Афонька в досаде ударил шапкой оземь. Потом поднял ее, отряхивая от пыли, и тут раздался конский топот. Стражники у юрты стали кланяться, зло поглядывая на Афоньку. Афонька оглянулся. У юрты стояли несколько вершников и среди них был Ишиней. Лицо у него было усталое, покрыто потом и пылью, одежда тоже в пыли.

Афонька поклонился и сказал:

— Прости, князь, что без зова шел к тебе.

Ишиней легко спрыгнул с коня.

— Приду, когда позовешь, хоть завтра, — продолжал Афонька.

Ишиней положил ему руку на плечо.

— Слушай, алып, ты мой гость. Идем сейчас.

— Так ты же, князь, с дороги.

— Ничего, идем.

Он махнул всем — уходите — и, откинув полог, вошел в юрту. Хлопнул в ладоши, к нему подбежал слуга с тазом и рушником. Ишиней плеснул в лицо, утерся, прошел в глубь юрты и сел на свое место, указав, чтобы Афонька сел рядом.

— Завтра я, князь, думаю домой съезжать, — промолвил Афонька.

Ишиней промолчал, потом, не размыкая сомкнутых век, тихо спросил:

— И решения моего, алып, не дождешься? С чем же ты придешь в Кызыл-Яр-Туру?

— Да что, князь, с тем и приду. Доведу до тайши Кызыл-Яр-Туры, что Ишиней ответа не дает, а время моего посольства иссякло.

— И что из этого станется?

— Всякое может статься. Может и до худого дойти. Наш государь хоть и милостив, но до времени. Он и осерчать может, — осторожно выговаривал Афонька.

Ишиней молчал. Тогда Афонька, склонившись к князю и положив ему руку на колено, молвил:

— Помнишь, как-то я тебе сказал, есть у русских присловье: «Худой мир лучше доброй ссоры».

— Помню, — нехотя ответил Ишиней, — помню, алып. Ведай же — войны я не боюсь. Не страшусь ваших воинов. Мои воины бесстрашны, как и ваши.

— Что ж, то верно. Вы воины храбрые, — ответил Афонька. — Но помни, Ишиней, опричь воинов — ратников и ваших и наших, — есть иные, кому сеча — слезы. Вот, наприклад, свершите вы набег на наши земли — наших пашенных крестьян да ясашных татар с жены и детьми в ясырь угоните, а кого и жизни лишите. Мы ваши улусы погромим — ваших жен и детей в полон емлем. Вот ведь как.

— Ведаю про то и потому войны с вами не хочу и ради наших женщин, детей, пастухов и иных людей. И не из страха перед московским царем великим был верен ему, а из дружбы и за помощь против Алтын-хана. Я, Ишиней, волен в своих решениях, но я еще не знаю, что хотят мои лучшие улусные люди. Я с ними должен держать совет. Поэтому, алып, сейчас я тебе ничего не отвечу. Твое дело: съезжать завтра без моего ответа, что можно счесть будто Ишиней войну затеял, или ждать еще три-четыре дня. Но войны я не хочу, хотя и не боюсь ее.

— Я буду ждать, — твердо ответил Афонька, — у нас пашенные люди в ваши набеги гибнут и ваши пастухи да иные люди работные, не говоря уж о женщинах и детях.

Афонька ушел и стал ждать.

В улусе было шумно, толкотно. Ишиней, почитай, каждый день собирал своих лучших людей, и те подолгу сидели у него в юрте, а выходя, о чем-то меж собой перекорялись. Сам Ишиней был зол и сердит. Раза два князь съезжал с улуса, через день-два возвращался, разгонял куда-то гонцов. В улус то приезжали новые люди, то опять уезжали. Гудело все и шумело, как в растревоженном улье.

Афонька уж и счет потерял, сколь времени минуло с тех пор, как он с острога выехал. «Поди-ка, мнят там, что и в живых меня нету».

Но вот как-то рано поутру его позвали к Ишинею. Два киргиза, как и в первый раз, шли вместе с ним к юрте князя, вежливо под локти поддерживая. И следом опять же несколько человек шло для почету. А за Афонькой оба казака важно вышагивали. В юрте Ишиней сидел с теми же своими лучшими людьми.

Поклонившись Ишинею, Афонька сел напротив него. Русского посла угостили кумысом из чашечки, белой и тонкой. Афонька все боялся ее раздавить, — до того тонка была, скло не скло, а навроде его, только не прозрачная. Потом говорили про жару, про то, что давно дождей не было, как бы не спалило все. Поговорили про коней, и тогда Ишиней спросил, не хотели бы в Кызыл-Яр-Туре купить у него коней? Он по дружбе русскому воеводе мог бы продать. Афонька ответил, что коней купить могут и за ценой не постоят. Могут купить на деньги и на товары. Кони казакам очень нужны, да и пашенным мужикам, и посадским людям тоже.

— Ну что же, — сказал тогда Ишиней, — коли так, то можно будет поехать в Кызыл-Яр-Туру: у нас есть много продажных коней, и мы будем рады продать их русским храбрым алыпам. Если почетный гость согласится, то завтра мы и отправимся в путь.

— Ладно, — ответил Афонька, ликуя в душе. — Завтра, так завтра.

Ни про шерть, ни про ясак, ни про что иное речи больше не было.

Утром, поднявшись чуть свет, Афонька увидел, что юрта Ишинеева собрана и многие иные тоже. По улусу вьючили скарб разный на лошадей. Бегали взад-вперед киргизы, перекликались громко, ревели верблюды, ржали лошади, мекали бараны и овцы.

Пока он глядел на эти сборы, к нему подошел Атобай, ведя в поводу коня.

— Едем, казак Афонаси! Ишиней с людьми ждет тебя.

— Это не мой конь, — сказал Афонька, поглядев на рослого, отличного от низкорослых киргизских коней, жеребца. Не здешних, видать, кровей жеребец тот был.

— Это тебе подарок от Ишинея, — пояснил Атобай. — И это, — он подал Афоньке новехонький куяк и шлем киргизской работы. Такой доспех в великой цене был у казаков.

— И твоим казакам по коню подарил князь. А ваши кони следом пойдут, с табуном вместе.

— Благодарствую Ишинею за добро!

В свой черед Афонька одарил Атобая на прощанье одекуем и наборной уздечкой и просил передать его небольшие подарки: опояски, одекуй тем, кто носил казакам пищу, ходил с ними к Ишинею.

Вскорости Афонька с казаками, Ишиней и десятка полтора его людей помчались от улуса на Красный Яр.

Ехали быстро, не в пример тому, как Афонька сюда добирался. На условных местах их ждали подставы. Пересаживались на свежих коней и снова скакали, задерживаясь лишь на короткие ночлеги. У Афоньки от такой езды мутилось и все кости болели, но виду не подавал. Киргизам же такая езда была не в диковину.

К утру пятого дня, почти никого не встречая на пути, они уже подходили к Кызыл-Яр-Туре. Здесь, оставив Ишинея с его людьми и своих двух казаков как бы в залог, Афонька один поскакал к острогу, чтоб упредить воеводу о прибытии Ишинея и чтобы кто по дурости не помыслил на киргизов наброситься, помыслив, что те в очередной набег появились.