Гений - Лангеланн Хенрик. Страница 4

— Ну и?..

— Если бы я спросил напрямую, то вряд ли он сказал бы мне что-нибудь полезное. Но Жан-Люк тут же предложил сделать LILO^[2] с типографией на Альнабру.

— Что это такое?

Кристиан слегка пригнулся.

— Ты, умник, знай, что за несколько месяцев до того, как я начал работать в СМГ, руководство решило построить новую газетную типографию на Альнабру, а это миллиардное вложение, которое просто выходит за рамки здравого смысла. Через несколько лет уже никто не будет читать газеты на бумаге, все будут читать новости с экрана. Но Жан-Люк увидел другой вариант: он предложил мне так называемый лизинг, то есть сдать всю типографию иностранной компании на несколько лет в полное пользование. Это будет как покупка с правом обратного выкупа, а потом можно получить эту же типографию обратно, за ежегодную выплату. Пригласили даже торговый банк «Голдман Сахс», чтобы он нашел подходящих американцев, и «Делуа и Туше», они делают оценку стоимости всей типографии. Кроме того, норвежская адвокатская фирма сотрудничает с американской и…

Внезапно он потерял нить в своих рассуждениях и остановился.

— Ты с кем-нибудь еще говорил об этом? — спросил Эрленд наконец.

— О проекте «Сехестед», ты хочешь сказать? — Кристиан улыбнулся, зная, что брат наверняка спросит, что это за название такое. — Нет, ты первый.

— Тогда каким образом… — Эрленд нахмурился. — Каким же это, интересно, образом ты думаешь начинать это свое LILO без…

Кристиан перебил его:

— Просто объяснил Бьёрну Ягге и Конраду Брошу, что LILO — это способ, которым СМГ сможет управлять акционерными капиталами.

Эрленд долго и задумчиво смотрел на старшего брата. Наконец он заговорил, с усилием и медленно подбирая слова:

— А это не связано с чем-то другим, а, Кристиан?

Кристиан перестал жевать.

— Например?

Эрленд стянул с носа очки в тонкой стальной оправе и посмотрел брату прямо в глаза.

— Не связан ли этот твой проект с чем-то более значительным, чем желание разбогатеть?

— Для меня, что ли? Да, это связано с желанием обеспечить себе финансовую состоятельность, будущее для Сары и Ханса-Кристиана и… — Кристиан не закончил фразу, увидев, какое у брата выражение лица. Не намекал ли тот на болезнь Альцгеймера, которой страдала мать? Знал ли он, что…

— Если говорить прямо, не в отце ли тут дело? — неожиданно выдал Эрленд.

— В отце? — Кристиан напрягся.

— Да, да, все эти твои грандиозные планы о захвате «Ашехоуга» и «Гюльдендаля» и о норвежской издательской отрасли! Не хочешь ли ты просто отомстить? Положа руку на сердце, Кристиан, может, ты хочешь вернуться к этому из-за того, что случилось с папой?

Об этом они еще никогда не говорили. Каждый переживал те события в себе. А вдруг Эрленд прав? Может, именно из-за отцовского банкротства он так неудержимо стремился осуществить свой план?

Отцу было тридцать восемь, когда, после десяти лет преподавания французского языка в школе Персбротен он решил открыть издательство. И в 1979 году издательство «Сигнатур» увидело божий свет. Кристиану тогда было тринадцать. «Сигнатур» выпускало произведения классиков французской литературы — Бальзака, Золя, Гюго, Пруста, Флобера, а также современную литературу. Особую слабость отец питал к так называемому новому роману и прямо с ходу переводил таких писателей, как Натали Сарро, Ален Роб-Грилле, Мишель Бутор, Маргарет Дюра, Роберт Пинж, Жан Рикардо, Маргарет Юрсенар, Клод Олье, — имена, которые для Кристиана звучали как труднопроизносимый набор звуков и которые он давным-давно забыл. Но он хорошо помнил, как отец любил пересказывать им свои «французские опусы».

— Скандинавы, очевидно, еще не доросли до моих изысканных французских опусов, — говорил он грустно и с насмешкой.

Кристиан до сих пор ясно помнил веселый взгляд его припухших от ночного чтения глаз.

Издательство продержалось девять лет. В 1988 году, когда Кристиан перешел на второй курс Высшей торговой школы в Бергене, отец поставил все на карту, выпустив эксклюзивное издание лирики Сен-Джона Персе. Персе получил Нобелевскую премию по литературе через три года после Альберта Камю и за пять лет до Жан-Поля Сартра, и отец был уверен, что вытащил козырного туза. Но в то время как книги Сартра и Камю, выпущенные другими норвежскими издательствами, прекрасно расходились, книга Персе провалилась с сокрушительным треском, и «Сигнатур» было уже не спасти.

Кристиан был твердо уверен в том, что отец умер именно из-за этого. И то, что мать потребовала развода прямо во время описи имущества, тоже не облегчило его жизнь. Конечно, было немыслимо трудно находиться рядом с отцом в тот период, когда после круглосуточной работы в собственном издательстве он оказался не у дел. Но Кристиан так и не смог простить мать. Она могла бы проявить немного терпения. Даже сейчас, когда она находится в доме для престарелых, куда ее поместил Эрленд, прикована к инвалидному креслу, разрушенная болезнью Альцгеймера, горечь не отпускала его.

Лично он в инвалидное кресло не сядет никогда, это точно. С нейропсихологическими результатами все было ясно. Доктор Рейнертсен уверенно сказал, что два-три года — больше он гарантировать не может. Но до такого овощного существования он никогда не опустится. После последнего визита к врачу Кристиан решил, что в сто раз лучше сделать так, как отец. Особого ужаса при этой мысли он не испытывал.

После развода отец переехал в однокомнатную квартиру на Фрише. Кристиан ненавидел ходить туда. При одной только мысли о бетонном подъезде с застоявшимся запахом кошачьей мочи на него накатывала волна омерзения. В 1990 году, спустя два года после банкротства и за несколько дней до отцовского сорок девятого дня рождения, случилось то, что в семье было принято называть «несчастный случай». Однако Кристиан уже тогда все понял: слишком мало походила на несчастный случай авария, в которой отцовская машина просто налетела на горный утес на шоссе Е18 на Холместранде. Ни малейших следов торможения обнаружено не было.

Кристиан никогда не отличался особой любовью к чтению, но после отцовского банкротства у него появилась страшная аллергия на все, что хоть отдаленно напоминало художественную литературу.

Теперь же, когда у него появился проект «Сехестед», конечно, все будет по-другому. Кристиан отхлебнул «Перье» и начал говорить о чем-то совсем другом, при этом думая про себя, что Эрленд-то прав. Да, это касалось не только будущего, но и прошлого.

Чтобы подлизаться к жене, Кристиан, после того как три дня подряд возвращался с работы довольно поздно, пообещал прийти домой к обеду, в половину шестого, и не просто так, а еще и заехать по дороге в ИСА и сделать покупки. Поэтому он решил уйти с работы уже в полпятого. Но ланч с Эрлендом продлился дольше, чем он рассчитывал, и на часах было уже почти пять, когда он вышел из офиса на самом верхнем этаже в Ибсеновском квартале. Кристиан на лифте спустился в фойе первого этажа, как обычно, буркнул «Добрый вечер» вечерней охране из секьюрити, хотя ему казалось, что мощный парень выглядел отвратительно со всем этим пирсингом на лице (с содроганием отметил, что ночной страж ввинтил еще один болт в нижнюю губу), и прошел к парковке. Его новехонький «Вояж» стоял на закрепленном месте. Иногда он приезжал на работу на машине, а не на велосипеде.

Кристиан раздраженно сунул ключ зажигания, чтобы уже, наконец, отправиться домой, в Нордберг. Как он мог забыться в «Габлере» — ведь он всегда так тщательно следит за временем! Он прекрасно знал, что Эрленд никогда не обращает внимания на то, сколько времени обедает, вряд ли ему надо что-то делать, помимо своей диссертации. К счастью, они больше не разговаривали о детстве, но короткий разговор об отце расстроил Кристиана.

«Да, черт возьми, придется трудно, если еще ко всему прочему заезжать в ИСА, — думал Кристиан, пока его машина медленно тащилась вдоль старого пивоваренного завода Фруденлунда. Он надеялся, что дальше, к Адамстуен, вечерняя пробка рассосется, но уже у кругового перекрестка машина встала прочно. Он в третий раз бросил обеспокоенный взгляд на часы на приборной доске и побарабанил по рулю. — Тесса, между прочим, целыми днями торчит дома. Могла бы и сама сгонять на своем „пежо“ в ИСА или послать Ибен».