Не склонив головы - Калачев Владимир Сергеевич. Страница 30

Один из руководителей немецкого подполья концерна «Динкельбарх-верке» — гамбургский коммунист Франц Лебе предложил установить деловой контакт с русскими товарищами.

С предложением Лебе согласились. Его знали как опытного конспиратора. Франц Лебе прибыл на заводы концерна по заданию Центрального Комитета, за его плечами не один год партийной работы. И если уж Франц торопит, значит, надо действительно спешить. Кроме того, без определенного риска при попытке наладить связь с русскими так или иначе не обойтись.

По предложению Лебе наладить связь с русскими людьми поручили Эрнсту Генле. Как научный сотрудник центральной лаборатории и ближайший помощник ее руководителя — доктора Майера, он имел свободный доступ во все цехи завода. Вместе с тем считали, что Эрнст вне подозрений у гестаповцев.

…На следующий день после бомбежки завода Эрнст находился в лаборатории сборочного цеха. К вечеру он увидел, что цеховую лабораторию будут убирать от мусора русские рабочие. Эрнст решил воспользоваться этим, чтобы еще раз без помех понаблюдать за ними. Случай помог Эрнсту сойтись с Луговым и Органовым.

— Все получилось так неожиданно, — рассказывал потом Эрнст своим товарищам. Мне повезло, помог случай…

— Не совсем так, — попыхивая своей короткой трубочкой, возразил Франц Лебе. — К этому, так называемому случаю, мы все готовились.

— Да, это так, — согласился Генле.

— И мне думается, вам, Эрнст, следует теперь удвоить бдительность, у нас нет гарантий, что гестапо не обратило внимания на события в лаборатории. Во всяком случае, нам необходимо некоторое время выждать, понаблюдать. Сейчас это, на мой взгляд, совершенно необходимо.

Прошло недели три. Однажды, засидевшись в своем кабинете, доктор Майер решил зайти в отделение к Эрнсту, где работал теперь вечерами и русский профессор. Когда доктор вошел, Аркадий Родионович и Эрнст, увлеченные работой, не заметили появления своего шефа. На столе Органова лежала маленькая по формату, но ясно вычерченная схема. Русский профессор и ассистент Генле с помощью таблиц и графиков вычисляли коэффициент полезного действия незнакомой Майеру резонансной системы магнетрона. Присмотревшись к ней, Майер понял, что это все относится к передающему устройству локационной станции, по-видимому, очень большой мощности.

— Простите, профессор… — Майер указал на схему. — Это очень любопытно…

Органов побледнел. Эрнст в замешательстве отошел к окну. Но Майер ничего этого не заметил, он по-настоящему заинтересовался схемой.

— Профессор, возможно, это нескромно с моей стороны, но скажите, пожалуйста, ваша работа имеет отношение к тем изысканиям, о которых в свое время кое-что сообщалось в печати?

Аркадий Родионович невольным движением руки закрыл схему.

— Вы не ошибаетесь. Но, доктор, это предназначается не для войны…

Когда Эрнст обернулся, доктора Майера в лаборатории уже не было. Органов продолжал стоять возле стола.

Эрнст посмотрел на распахнутую дверь, за которой скрылся Майер. И ему вдруг показалось, что в глубине коридора промелькнула человеческая тень, Эрнст невольно направился к двери. Одновременно с ним к двери подошел Герберт Хюбнер.

— Поздно, поздно работает, дорогой Генле! прищурив глаза, сдержанно произнес Хюбнер. Он бесцеремонно отстранил Эрнста и вошел в кабинет.

— О-о! И герр профессор здесь? — делая удивленное лицо, почему-то радостно воскликнул Хюбнер. Его глаза воровато осмотрели стол…

— Герр Хюбнер, извините, но мы заняты, — довольно резко сказал Эрнст.

— Простите, помешал, — с трудом сдерживая злость, проговорил Хюбнер и, круто повернувшись, вышел.

В лаборатории снова воцарилась тишина.

— Аркадий Родионович, — окликнул ученого Эрнст. — Не тревожьтесь…

Профессор Органов посмотрел на Генле, вынул из папки сложенные туда при Хюбнере бумаги и переложил их во внутренний карман пиджака.

В этот вечер они больше не работали…

Новый шаг к решению проблемы, над которой Органов трудился уже много лет, он сделал здесь, в плену. Аркадий Родионович вполне отдавал себе отчет, что и в том незавершенном виде, в котором выписаны принципиальные схемы, данные анализов и опытов — рукопись дает ответ на многие сложнейшие вопросы, не решенные еще учеными и крупнейшими специалистами по радиолокационной технике.

Какую ценность представляют записи расчетов и результатов многолетних изысканий, видно и по тому, что они, по существу, позволяют подойти вплотную к созданию необычайно мощных радиолокационных передатчиков, которые смогут помочь человеку проникнуть в глубину космического пространства. Но и это — не предел. Органов страстно верил в тот день, когда человек пошлет в океан вселенной межпланетные корабли, управляемые с помощью радиоволн. Порукой тому были замечательные достижения советских ученых, с которыми ему пришлось работать до войны в одном из крупнейших научно-исследовательских учреждений. Аркадий Родионович знал, что его советские коллеги сейчас тоже работают над теми же проблемами, над которыми трудится и он, и Органов был уверен, что они на верном пути и обязательно придут к тем же выводам, к которым пришел он сам. Однако на это потребуется время, большое напряжение сил… Как сейчас могли бы помочь им его открытия в области радиолокационной техники… Но он находится далеко, очень далеко от своих товарищей, он — в плену…

При одной мысли о том, что его схемы и расчеты могут попасть в руки врагов, Аркадию Родионовичу становилось страшно. Он несколько раз уже порывался сжечь рукопись, так как хранить ее в лаборатории становилось все опаснее. Особенно встревожило профессора недавнее сообщение Эрнста и неожиданное появление в лаборатории ассистента Хюбнера. Аркадию Родионовичу давно казалось подозрительным назойливое любопытство этого научного сотрудника центральной лаборатории. И хотя Органов не мог вспомнить что-нибудь такое, что могло бы подтвердить его подозрения, тревога не проходила.

Органов совсем было решился уничтожить все свои бумаги, но в самый последний момент рука ученого дрогнула. Совершить это оказалось не так легко. Совсем недавно Эрнст Генле рассказал профессору об успехах советских войск на фронте. От оккупантов освобождены Одесса, Севастополь и много других населенных пунктов на юге. Эту весть Эрнст сообщил и Луговому. Новое наступление советских армий подняло дух людей, измученных каторжным трудом в неволе. И русские товарищи снова поверили, что доживут до радостных дней освобождения, Общий подъем настроения у товарищей, записки Лугового, проникнутые оптимизмом и бодростью, помощь Генле в работе — все это повлияло на решение Органова. Он страстно хотел сберечь свою рукопись, чтобы со временем передать ее в руки советских ученых. Но как сохранить бумаги? Каждую минуту могут заподозрить… Произведут обыск… И Аркадий Родионович решил уничтожить их, переписав лишь наиболее важные расчеты на небольшие листки, которые легче было бы спрятать.

Вскоре Органову предоставилась такая возможность. На нескольких страничках уместились не только наиболее важные формулы и расчеты, но и самым тщательным образом были вычерчены сложные схемы…

Только после того, как Аркадий Родионович спрятал свою новую маленькую рукопись, он вздохнул с некоторым облегчением.

Все последующие дни Органов находился в приподнятом настроении и трудился с особым вдохновением.

События последнего времени серьезно тревожили Лугового. Он припомнил, как произошел арест Органова, допрос, которому подвергли его, Лугового, в гестапо, недавний, совсем неожиданный арест Красницина и еще двоих русских товарищей из его тройки… И все чаще у Лугового возникала мысль о возможности провокации со стороны нацистов.

Луговой решил понаблюдать, постараться проверить людей. Ведь никаких данных о предательстве пока не было. Но как ни внимательно присматривался Луговой к людям, заподозрить кого-либо он не имел основания. Это были товарищи, прибывшие на завод вместе с ним. Немало невзгод пришлось перенести «завербованным» рабочим. И в трудной, долгой дороге, когда их везли в Германию, и на работе в цехе, особенно в первые дни, Петр Михайлович успел хорошо узнать людей. Конечно, сказать, что все они были людьми решительными, готовыми мужественно бороться с врагом, Луговой не мог. Среди них находились и более слабые духом, потерявшие надежду вернуться на Родину. Таких было немного, но они были. Однако людей, способных пойти на предательство, Петр Михайлович не видел.