Твой последний шазам (СИ) - Мартин Ида. Страница 7

На экране её телефона была их старая фотография. Ей лет двенадцать, ему восемь. Оба по-детски худые и трогательные, щурились от солнца на крыльце загородного дома. Он в чёрном концертном костюме. Она в пижаме с пони и его виолончелью в руках.

— Можешь полистать. Там ещё есть.

Но я вернула телефон.

— Вы должны будете пожениться потом?

— Всё это родительская чепуха. Не беспокойся. Он же в тебя влюблен. До этого Тёма был влюблён всего один раз. Лет в пятнадцать. Но там как-то неудачно получилось. Поэтому сейчас он совершенно не в себе, и тебе нужно это правильно использовать. Ради него, ради вас. Да что ты так расстроилась? — Полина участливо взяла меня за руку. — Просто поговори с ним. Скажи, что подумала, и сейчас вы не можете никуда ехать. Скажи, что ему стоит задуматься о будущем, о работе. Дай-ка сюда свой телефон.

Я достала мобильник и протянула ей.

— Вот тебе мой номер. Если будут какие-то вопросы или проблемы — звони, не стесняйся. Вместе обсудим и решим. Хорошо?

Я выползла из машины и чуть было не забыла свои сумки. Внезапно ни оказались очень тяжелые.

Мама сидела на кухне и у неё громко орали новости из Ютуба. Родители хоть и избавились от телевизора, смотреть политические ужасы не перестали.

«Российская экономика не растет, доходы населения сокращаются… Зарплаты постепенно падают и будут продолжать падать… Напомним, что к две тысячи двадцатому году аналитики прогнозируют новый глобальный кризис…».

— Вита?! — мама нервно остановила ролик и сразу взялась за сумки. — Сколько стоила печенка?

— Не помню.

— Ну, Виточка, я же просила смотреть на цены.

— Там где-то чек есть.

Она что-то говорила ещё про творог и молоко, но я почти не слышала.

— Пойду прогуляюсь.

Появление Полины тяготило. Деньги, работа, будущее…

Нам с Артёмом было просто хорошо вместе.

Каждый день я приходила будить его в десять, мы жарили тосты, пили кофе и сидели в своих телефонах. Не каждый сам по себе, а вместе. Это совсем другое. Макс тоже завтракал с нами, и тоже сидел в телефоне, но он был сам по себе.

А бывало, когда Артём ленился и отказывался вставать, я запускала к нему в комнату Лану, и та скакала по кровати и лизала его до тех пор, пока он не поднимался, чтобы выставить её за дверь. После чего хватал меня, кидал на кровать, и мы пол утра не вылезали из неё, не в силах оторваться друг от друга.

Во всей квартире у них стояли кондиционеры и царила блаженная прохлада, выходить на улицу не хотелось, но Макс всё равно вытаскивал нас куда-нибудь. То в парк, то в конюшни, то в Серебряный бор — купаться. А по вечерам мы отправлялись или в кино, или в гости к знакомым Артёма, или просто гуляли по городу.

Мне и не нужно было никуда уезжать. В моём сердце ещё не освободилось место для новых переживаний и впечатлений, оно было с лихвой переполнено происходящим.

Мама считала, что Артём для меня «слишком взрослый», «слишком красивый», «слишком раскрепощенный», и что я совершенно помешалась на нём. Её сильно смущали и пирсинг, и тату, и его, так называемый, «жизненный опыт», но даже она смогла «закрыть на всё это глаза» и оставить нас в покое.

О том, что деньги могут закончиться, я никогда не задумывалась. В нашей семье говорить о деньгах было не принято. Мама с папой воспитывались ещё в то время, когда погоня за достатком считалась неприличной и, хотя мама постоянно жаловалась на цены в магазинах, жили мы всегда благополучно.

Артём же, в общепринятом понимании, был типичным мажором и сорил деньгами без сожаления направо и налево. Однако делал он это не от глупости или чрезмерных запросов, а нарочно, как бы со зла, из-за постоянного чувства вины, связанного со смертью родителей. Приличное наследство жгло ему руки и совесть.

Это было сродни его вечной тяги к риску и саморазрушению.

Акробатические выходки на узком парапете многоэтажки, лихое катание на роликах по проезжей части между машин, постоянные провокации агрессивно настроенных компаний, зажигательные танцы на краю перрона перед прибывающим поездом.

Он рисковал всё время. Нарочно и совершенно бездумно.

Раз притащил откуда-то машинку для мыльных пузырей. Большую чёрную металлическую коробку, внутри которой вращалась выпускающая фонтан пузырей лопасть, и договорившись с дворником, мы отправились на крышу соседней многоэтажки опробовать её.

Было часа четыре, солнце жарило нещадно, рубероид под ногами плавился, пахло горячим цементом и резиной, но вид с крыши открывался изумительный и, когда машинка заработала, и пузыри, переливаясь, взмыли вверх, произошло маленькое чудо. Мы все втроем несколько минут стояли, запрокинув головы и, затаив дыхание, следили за сверкающими шариками.

А потом они оба начали дурачиться. Макс гонялся за пузырями, то лопая их, то пытаясь поймать целыми, Артём же, забравшись на узкий парапет, встал спиной к краю крыши и попросил меня сфотографировать его в облаке парящих пузырей.

Малейшее неловкое движение, и он легко мог сорваться вниз. Ухватиться было не за что, и в случае чего ни я, ни Макс добежать бы не успели.

— Слезь, пожалуйста, — попросила я.

— Всё нормально, — беспечно отмахнулся он.

— Артём, я тебя очень прошу.

— Ой, ну хватит. Давай фоткай, и я слезу.

— Пожалуйста!

— Не будь ребенком, — его любимый аргумент. — У меня всё под контролем.

Поднял руку и помахал.

Перед глазами пронеслась картинка, как он в мгновение ока исчезает с той стороны.

Я обернулась на Макса, но тот вместо того, чтобы поддержать меня, тоже заскочил на этот бортик и точно так же балансируя руками, двинулся навстречу Артёму.

— Но я не хочу!

Артём нарочно занёс ногу над пустотой.

— Если я упаду, в моей смерти будешь виновата ты.

Больше часа я гуляла по пыльным, изнемогающим от жары улицам, а когда вернулась, увидела его на лавочке возле подъезда. Он сидел в домашней майке, тапочках, с чашкой дымящегося кофе. Ждал.

— Где ты была? — отставив кофе, потянул за руку и усадил рядом.

— Гуляла.

— Кто это тебя отпустил? — шутливо нахмурившись, убрал мои волосы с шеи и поцеловал.

— Просто подумать хотела.

— Что-то случилось?

— Нет.

— Ладно, рассказывай. Я же вижу, — он откинулся на спинку лавочки.

— Знаешь, я тут подумала… Не нужно нам никуда ехать.

Тут же выпрямился:

— Как это? Я уже всё решил.

— Сейчас не самое лучшее время… Столько всего…

— Чего всего?

— Проблем разных.

— Да что случилось-то?

— Пусть всё идёт, как идёт. Можно же так?

— Можно и так, а можно лучше.

— Лучше не будет, — не решаясь поднять глаза, я взяла его за свободную руку и поводила пальцем по ладони. — Когда пытаешься сделать лучше, всегда нарушается то, что есть. А я боюсь что-то менять.

— Ты напоминаешь свою маму, которая тоже боится всего подряд.

— Не правда!

— Правда. Сначала ты не хочешь ничего менять, а потом тебе страшно выйти из дома.

— Дело не во мне.

— В чем же ещё? — он недоверчиво усмехнулся.

Я старалась смотреть куда угодно: на фонарный столб, на застрявший в ветвях деревьев белый пакет, на мужчину в сетчатой майке, лишь бы не на него.

— Тебе стоит больше заниматься. Репетировать. Нужно много работать, чтобы вернуть форму и достойно заявить о себе, — на автомате повторила я слова Полины.

— Что…о…о? — положив руку мне на затылок, он развернул мою голову к себе. В глазах читалось безграничное удивление.

— У тебя полно дел, а я отвлекаю.

— Ты на что-то обиделась?

— Конечно, нет, — в подтверждении я прижалась к нему и, с трудом пробубнила в плечо. — Ты должен думать о будущем.

— Чего ты такое болтаешь? — первое удивление прошло, и в его голосе послышалось недовольство. — Слушай, Витя, какие-то темы у тебя подозрительные. Кто с тобой разговаривал? Мама? Костров?

Ситуация хуже не придумаешь. Врать я совсем не умела.

— Просто я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо.