Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 26

Девчонки проводили их затравленными взглядами.

А назавтра Бобров решил заняться вновь прибывшими. С милетцами никаких проблем не возникло. Они были готовы работать где угодно и кем угодно при оговоренной достойной плате и относительно нормальных жилищных условиях. Причем любые жилищные условия, которые мог предоставить Бобров, всяко были лучше милетских. Уж Александр Филиппович постарался. Критские женщины тоже были пристроены довольно быстро. И даже без вмешательства Боброва. Двоих сразу же забрала Ефимия. Кухня расширялась, жителей в поселке становилось все больше, и их надо было кормить и имеемые повара не справлялись. Одну саму старшую (ей было лет тридцать пять) взял к себе Петрович. Женщина упомянула в разговоре, что была знахаркой. Вот Петрович и решил, что сочетание народной древнегреческой медицины и представляемой им традиционной медицины дадут что-то новое и доселе неизведанное. Да и Меланье помощь требовалась.

Когда осталось только десять малолетних девчонок, Бобров задумался. Кандидаты в неофиты смотрели на него со страхом и с надеждой. Многочисленные рассказы команды, похоже, были правдивыми. Перед девчонками стоял высокий светловолосый мужчина, засунув большие пальцы рук за широкий пояс, поддерживающий странного покроя синие штаны с цветной строчкой по швам. На поясе справа висела коричневая кобура (девчонки уже знали, что там скрыт механизм именуемый «револьвер»), а слева ножны с большим тяжелым ножом.

Мужчина выглядел совершенно непохожим на их деревенских мужчин — невысоких, курчаво-черноволосых и по-мелочному злобных. Он не походил также на работорговцев (толстых и неопрятных), и на членов команды судна, на котором они плыли. Он немного походил на того, кого все в команде называли командором. Тот и сейчас стоял рядом с деспотом и что-то ему доказывал.

— Ну и что мне с вами делать? — поинтересовался деспот у подобия девчачьего строя.

Строй помалкивал. Девчонки не смели давать советы самому деспоту.

— Ладно, — наконец решил он. — Тейя, забирай их себе. Поливка, прополка. Справятся, небось. Только маленьких нагружай исключительно по их желанию. Им еще в куклы играть.

К девчонкам подошла рослая женщина с грубыми чертами лица, но смеющимися глазами.

— Идемте, цыплята, — сказала она.

… — Орут, прошипел, оборачиваясь, шедший первым Тумос.

Здоровенный бывший раб, два года назад выкупленный Андреем, работавший на виноградниках поместья и одним из первых записавшийся с Бобровым в Африку. Стефанос прислушался. Далеко впереди действительно кто-то вопил.

— Ну и слух, — с уважением подумал он оТумосе, а вслух сказал. — Вы, двое, остаетесь с мулом. И смотрите, никуда, ни ногой. Остальные, за мной.

Стефанос сдернул с плеча карабин. Патрон уже был в стволе.

Перед ними расстилалась всхолмленная саванна с пышными купами деревьев, преимущественно разных акаций, густой высокой травой и торчащими из нее редкими пиками термитников. По саванне бродили многочисленные стада, неохотно уступающие дорогу маленькому отряду. Если Тумос обладал прекрасным слухом, скорее всего, благодаря большим оттопыренным ушам, то еще один член отряда видел не хуже того «зоркого сокола», о котором говорил Бобров. Он и заметил на одном из термитников «украшение» в виде сидящих на его вершине трех человек. Тумос подтвердил, что именно оттуда доносятся вопли на непонятном языке. Он припомнил, что именно так иногда выражался Бобров.

— Так это наверно Серегос! — воскликнул Стефанос. — В Кимберли только он знаток этого языка. Но почему он оказался здесь? Ведь отсюда до Кимберли примерно две недели пути. Неужели что-то случилось?

Стефанос уже хотел было скомандовать: «Бегом!», но «зоркий сокол» вовремя предостерег его.

— Подожди. Не зря эти трое залезли на термитник. Наверно на земле их кто-то поджидает. Кто-то, с кем они не смогли справиться, даже имея ружья. Давай отойдем вон туда. Отсюда рассмотреть подножие термитника мне мешает кустарник.

Они осторожно, озираясь чуть ли не каждом шагу, отошли на сто метров вправо и «зоркий сокол» заявил совершенно определенно:

— Похоже, это огромный носорог.

Носорог буйствовал, и от термитника отваливались целые глыбы. Еще немного усилий и толстокожий гигант достанет наконец этих мелких отвратительных двуногих. Чем Серега с компанией так насолил носорогу, Стефанос мог только догадываться, но, судя по тому, с каким остервенением тот пытался добраться до людей, обиделся он сильно. Термиты, чей дом рушился прямо на глазах, конечно, пытались противодействовать, но бронированный убийца попросту не обращал на них внимания. Термиты пытались воздействовать и на Серегу со спутниками, и даже с большим успехом. Они справедливо полагали, что если бы те не взгромоздились на термитник, тот бы не подвергся нападению и разрушению. И сейчас термиты всеми возможными способами пытались доказать людям, что они зря тут сидят. А те отмахивались, предпочитая скорее терпеть укусы, нежели подвергнуть себя сомнительной участи быть втоптанным в пыль.

Носорог был так увлечен своим делом, что не заметил подкрадывающегося к нему нового врага. Зато Серега по праву старшего восседающий на самой макушке термитника и чувствующий себя так же уютно как сидящий на колу, заметил идущий цепью отряд Стефаноса и едва не свалился на спину носорога от радости. Его спутники тоже выразили радость по поводу грядущего избавления, но махать руками не могли, ибо держались, а орать опасались. Хотя носорог, скорее всего, по-гречески не понимал.

Термитник уже держался на честном слове и его обитатели, прекратив борьбу, хватали скарб и разбегались кто куда, когда прогремел залп четырех карабинов. Две тяжелые пули из четырех достали до сердца. Носорог прекратил свои поползновения, постоял в нерешительности и тяжело завалился набок.

Серега издал торжествующий вопль и прыгнул с макушки термитника прямо на колонну отступающих термитов. Один из солдат, охраняющих колонну, в отчаяньи тяпнул его за ногу, но тот даже не заметил. Он схватил в охапку подошедшего Стефаноса и стиснул его так, что тот захрипел.

— Вот если бы ты так тискал носорога, — сказал он, потирая ноющие ребра.

Когда Серега более-менее успокоился и смог связно выражать свои мысли, он сказал:

— Мул, гад, удрал вместе со всеми запасами. Где его теперь искать?

— Мула недам, — поторопился сказать Стефанос. — Мне ж еще не меньше двух недель ходу.

— Да я не прошу. Просто, понимаешь, обидно. Хорошо еще, что я ему алмазы не доверил.

— А что, много намыли?

— Да уж достаточно, — Серега достал из-за пазухи мешочек и вытряс на ладонь полтора десятка блестящих камушков. — Людей маловато, — пожаловался он. — Мы бы может и больше намыли.

— Шеф сказал, — ободрил его Стефанос, — что ужтеперь-то народа точно больше будет. Саныч со следующим рейсом обещал несколько десятков привезти. И еще, краем уха слышал, так что особо не уверен, но говорят, что мы сами теперь камни будем шлифовать, а это якобы совершенно другие деньги.

— Да ладно, — Серега даже про носорога на время забыл. — Правда, что ли?

— Олимпийцами клянусь!

— Ого-го! — Серега едва ли не подпрыгивал. — Ну все, Стеф, теперь у нас не только два города, у нас государство будет. Да мы ж теперь Де Бирсы. Слушай, мы тогда побежали. И хрен с ним, с мулом. Поймаете, ваш будет.

Серега повернулся, чтобы смыться, но Стефанос придержал его за рукав.

— Постой. Рог отрубим.

Серега вытаращился непонимающе.

— Я не успел сказать — Саныч договорился насчет рогов носорога. Говорят, что за один рог полведра драхм отсыпают.

Серега молча смотрел как люди Стефаноса отрубают носорогу оба рога.

— Ну давай, — Стефанос хлопнул его по плечу. — Может еще успеешь. Хотя я прошлый раз тоже так думал.

Бобров никак не мог вспомнить кто же из присутствовавших на прощальном, так сказать, банкете высказал эту идею. Сам он мог поклясться хоть чем, ну, или на крайний случай, хоть кем, что это точно был не он. Да и Златка с Апи могли подтвердить. Уж они-то вина точно не пили в силу беременности первой и менталитета второй. Под подозрением оставались Смелков, Петрович, дядя Вася, Андрей, Никитос с супругой и Евстафий. Из всех вышеперечисленных с большой степенью вероятности могли предполагаться только Смелков и Петрович, как напрямую причастные к грандиозной операции с алмазами и к тому же обладающие специфическим чувством юмора. Но Смелков отвечал за век двадцатый. Или уже двадцать первый? Бобров понял, что с неразбавленным вином в больших количествах пора завязывать. Когда начинаешь вспоминать какое на дворе тысячелетие, это может означать только одно… Бобров передернулся. А не хотелось бы. Вообще, чтобы что-то вспомнить, надо начинать издалека и цепочка ассоциаций обязательно подтянет тебя к искомому. Бобров послушался сам себя и решил начать прямо с нового 333 года до нашей эры.