Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 30

— В общем, где-то на шестьсот-семьсот тысяч, — сказал он неуверенно. — Долларов, естественно.

Бобров и Вован переглянулись. Вован подумал про вторую шхуну. Бобров подумал про еще две.

— А что ты скажешь на это? — Бобров развязал завязки лежавшего на столе кожаного мешочка, на который ранее с интересом поглядывал Смелков, перевернул его и слегка встряхнул.

На столешницу высыпались и покатились по ней десятки камешков, похожих на осколки обкатанного морем стекла. Юрка разинул рот.

— Не может быть, — сказал он после томительной паузы.

Бобров довольно хохотнул, Вован прищурился, а Петрович зябко потер руки.

— Ну и сколько теперь? — спросил Бобров ехидно. — На твой взгляд.

— Честно? Не знаю, — повинился Смелков. — По каждому камешку надо говорить отдельно.

— А не знаешь, кто обещал оборудование для огранки, и может даже самого огранщика?

— Ну я, — упавшим голосом сказал Смелков. — Мужики, не поверите, замотался. Но теперь-то да. Вот прямо завтра и займусь. Теперь-то денег точно на все хватит.

— Ты там смотри, — предостерег его Бобров. — Будь поосторожней. А то ведь выйдешь прямо на центральный рынок и начнешь орать «А вот кому алмазы! Прямо из Южной Африки!» Это у нас тут все просто и незатейливо. А там у вас слишком много желающих приобщиться. Начиная от бандюков и кончая Де Бирсом, который никак не пожелает терять свою монополию.

— А у вас тут никак нельзя продать? — осторожно поинтересовался Смелков.

— Ага, — заметил Вован. — Конечно можно. За доллары.

Когда задумчивый Смелков, не забывший, однако, прихватить с собой камушки, погрузился в воды бухты, наказав предварительно ждать его через неделю, Петрович сказал:

— А ведь Юрка интересную мысль выдал. Почему бы нам не поторговать здесь нашими бриллиантами?

— Да думал я об этом, — с досадой сказал Бобров. — И даже имел беседы с купцами. Да, конечно, мы со своими шлифованными по методу двадцатого века алмазами будем иметь успех и гарантированный сбыт в основном из-за непривычности огранки. И даже будем получать бешеные деньги. Но в серебре и золоте. Вся наша беда в том, что системы ценностей четвертого века до нашей эры и двадцатого века нашей эры никак не связаны. То есть мы не сможем полученное здесь богатство адекватно реализовать в двадцатом веке. Если еще проще, то золото и серебро мы можем продавать только в качестве лома, да и то до первого постового. Ну, или бандита. Или, значит, довольствоваться тем, что здесь есть. Дворцы, пиры, женщины, лошади, рабы. В общем, местная разгульная жизнь. И подавляющему большинству наших людей это подходит. Наверно потому, что они ничего другого не знают. А вот Златке и Апи уже нет. Да и вообще всем, кто с нами осваивает южную Африку этого уже мало. Они познали вкус цивилизации двадцатого века, и им подавай электричество, горячую и холодную воду в квартиру, канализацию, развлечения в виде кино и музыки, огнестрел и средства передвижения. И заметьте, нам с радостью все это продадут в двадцатом веке, но за адекватные деньги, то есть за доллары, евро или франки. А чтобы их получить, надо здесь продать наш товар. А это алмазы. Круг, можно сказать, замкнулся. Петрович посмотрел вокруг без энтузиазма и спросил:

— Но ведь не алмазом единым?

— Что касается доставки, то алмазы проще всего. Хотя дальше идет сплошной криминал. Все остальное — габаритное и гораздо дешевле. Но со сбытом проще. Тут все от Юрки зависит.

— И что же теперь? Нам придется жить во дворцах, услаждать взоры и слух пением и танцами красивых женщин, вкушать гастрономические изыски, но не иметь телевизора и теплого сортира?

Бобров молча кивнул.

— Вот же, — с досадой сказал Петрович. — Когда у меня был телевизор, я его практически не смотрел. А как его не стало — просто жить не могу.

Целую неделю в поместье царило уныние — не уныние, но какое-то тревожное ожидание. Причем касалось это Боброва, Вована, Петровича и, в несколько меньшей степени, дядю Васю. Златка и Апи тоже должны были тревожно ожидать, но у них оказались другие заботы — они возили девчонок в город Херсонес, который хоть и был сильно меньше Сиракуз, но тоже выглядел настоящим городом в отличие от южно-африканского Новгорода. Девчонки хоть и были маленькими и неразумными, уже понимали, что качество жизни не зависит от размеров города. Так что белизна и изящество портиков, а также качество отделки скульптур в их понимании не могли сравниться с горячей ванной, электрическим освещением и видеомагнитофоном. И Златка и Апи, подумав, вынуждены были с ними согласиться, но как женщины взрослые и замужние, а значит положительные во всех смыслах, посоветовали быть осторожнее в оценках и при посторонних избегать сравнений.

Смелкова ждали с утра, а он появился поздно вечером. Часовой даже принял его за одно из воплощений бога Нерея и едва не проткнул насквозь. Смелкова спас вовремя появившийся Евстафий, который популярно объяснил часовому, что Смелков на Иерея ну никак не тянет.

Многие еще не спали. Уж Бобров-то, при наличии таких жен, точно.

Юрка прокрался к Бобровской спальне и поскребся в дверь. Ему открыла совершенно голая Апи, почему-то не удивившаяся и не завизжавшая. Она посмотрела на Юрку с секунду и отошла, качнув грудями. Юрка понял, что его акции упали ниже уровня пола, если такие девушки, будучи совсем обнаженными, его напрочь игнорируют. Но тут появился Бобров с намотанной на чресла простыней, и вечер сразу заиграл всеми красками.

Так, по крайней мере, показалось Смелкову, пока Бобров полоскал его морально и физически. Юрка едва успел вставить несколько слов между теми изысками ораторского искусства, которые Бобров, скорее всего, почерпнул у своих греческих визави. Причем, эти несколько слов пришлось повторить два раза. После второго раза Бобров резко заткнулся и убрал руки. А после нескольких секунд раздумья повернул голову и крикнул:

— Апи!

Девушка тут же возникла у него за спиной, но Смелкова постигло жестокое разочарование — она была, как и Бобров, задрапирована простыней. Бобров сказал ей вполголоса несколько слов и Юрка расслышал:

— Саныч… Петрович… Вася… таблинум.

Апи умчалась, а Бобров попросил подождать и прикрыл дверь. Обратно он появился через минуту, уже без простыни, но в шортах. Следом за ним из двери высунулась Златка. Но, в отличие от Апи, высунулась частично — только голова и часть плеча. Голого, понятное дело.

— Привет, Юр, — сказала она. — Что там у тебя такого, что Бобров пренебрег своими женами?

Смелков замялся. Златкиного язычка он серьезно опасался. Но его выручил Бобров.

— Спрячься, — сказал он Златке. — Продует.

Когда все приглашенные, недоуменно переглядываясь, расселись и Апи, все еще в простыне, притащила здоровый кувшин с вином, а Млеча стопку стаканов и, пользуясь этим, обе уселись в сторонке, со своего места вскочил Смелков. То, что он донес до публики, заставило публику забыть как о сне, так и о сексе и дружно сосредоточиться на Юркиной речи.

А Юрка говорил о вещах ожидаемых и в то же время фантастических. Оказывается, за прошедшую неделю он успел побывать в Виннице, где на развалинах завода объединения «Кристалл» умудрился завербовать одну из немногочисленных огранщиц, оставшихся не у дел. Причем завоевал он ее в упорной борьбе, пообещав не пятьсот долларов, как сулили конкуренты, а сразу пять тысяч. Женщина, понятное дело, поплыла и об условиях почти не слушала, сходу подписав контракт.

— Мужики, вы уж меня не подведите, когда я вам ее доставлю.

Мужики дружно замотали головами.

Кроме всего этого Юрка продал десяток добытых камней и на вырученные деньги приобрел подержанное оборудование для огранки, вручил аванс завербованной женщине, и у него еще осталось примерно двадцать тысяч долларов.

В общем, обалдевшее собрание постановило завтра же начать строительство мастерской, Боброву и компании отбыть в южную Африку для увеличения добычи, Юрке поискать выходы на Де Бирс, чтобы не иметь впредь головной боли со сбытом, а часть бриллиантов реализовать на рынках Древнего мира.