Зов Лавкрафта (сборник) (СИ) - Кабир Максим. Страница 54

— Да ну. — Она махнула рукой. — Не у всех такие проблемы, как у меня. — Показалось, или вместо «проблемы» она сказала «особенности организма»? Фомин погнался за этой мыслью, словно собака за собственным хвостом, и прослушал часть сказанного, — …дает шанс родить. Понимаешь?

— Пожалуй, что нет. — Он попытался встать, но стены кухни закружились перед глазами. — Слушай, я что-то…

— Устал? — Когда она оказалась рядом? Снова эти пальцы, которые пробирались под воротник, гладили шею, зарывались в волосы. Фомин представил, что они проникают под кожу, мимо нервов и мышц, все глубже, пока Света не забирается в его тело, как в перчатку, и от этой мысли почему-то стало тепло и уютно. — Ты, наверное, долго добирался, вымотался весь. Пойдем, я тебя уложу.

Он не сопротивлялся. У кровати она освободила его от одежды, позволила рубашке и джинсам упасть на пол. «Какой милый животик ты отрастил». Он не обижался, чувствуя себя естественно — вот он, обнаженный мужчина, а она — женщина, и все, что произойдет между ними, это диалог двух тел. Ощущения проходили через его позвоночник, к копчику, и в какой-то момент показалось, что они разорвут его. Фомин был готов, он повалил Свету на кровать и хотел войти в нее одним движением, но пальцы обхватили его член и направили ниже. Сопротивление плоти, тугое кольцо, обхватившее головку. Она раскрылась ему навстречу, выгнула спину, вцепилась в загривок. Разгоряченные тела пахли мускусом. В какой-то момент Света уселась сверху и задвигалась, ускоряя темп, пока у Фомина не возникло ощущение, что его насилуют. Почему-то она не снимала рубашку; он хотел забраться под ткань, встретить упругие груди, острия сосков, но Света мягко вернула его руки себе на бедра. Должно быть, Фомин очень хотел спать, потому что мозг порождал микросны в такт шлепкам ее ягодиц. Кадр: старушка молится перед деревьями, их ветви похожи на щупальца (со мной). Кадр: город, окруженный зеленой стеной, и эта стена живая, она подступает со всех сторон (что-то). Кадр: огромные стволы, каждый шириной с квартал, уходят в небо, их крон не видно. И сквозь этот чудовищный лес продирается что-то невообразимо огромное (не так). И так далее, и так далее. Апокалиптические видения сменяли друг друга все чаще, пока не слились в единую киноленту бреда. И когда Фомин понял, что уже не выдерживает этот бесконечный поток образов и ощущений, его член вытолкнул семя, а вместе с семенем ушли и образы. Осталась лишь тьма, начало и конец сущего, и Фомин висел, распятый в пустоте, ему было и уютно, и зябко. Он не помнил, сколько времени провел так, в забытьи, но когда очнулся, обнаружил, что Света никуда не делась. Сыто ворча, она водила бедрами по его животу, взад-вперед, а ниже треугольника каштановых волос не было половых губ, там розовел рубец. Фомин хотел закричать, но мог лишь только глотать воздух. А потом сознание отправилось в спасительное забвение, где уже не было ни тьмы, ни Светы.

Из небытия проступили контуры незнакомой мебели, серый прямоугольник окна, книжные полки. С минуту или две Фомин созерцал чужую комнату, не понимая, где находится и как сюда попал. Память подкинула картинки-гифки: женская фигурка у автомобиля, ночная прогулка, чай на кухне, и… Что это было? Мысли со скрипом ворочались в черепной коробке. Неужели он видел кошмары наяву?

Ответ был очевиден, но в него не хотелось верить. Фомин встал, откопал в одежде у кровати футболку и трусы, надел их и проковылял в туалет. Сидя на унитазе, он попытался набрать номер Ирины Павловны. «Все хорошо, я нашел Свету, мы уже потрахались, и это было нереально». Из динамика донеслось монотонное гудение, как если бы хор тянул одну ноту. Голова отяжелела, прилипла к черной коробочке. Фомин сидел, зачарованный, до тех пор, пока не понял, что трубка уже молчит, а пластик нагрелся от уха. Он встал и тотчас же повалился на холодный кафель, а в ноги и мошонку впились тысячи иголок. Задница болела, будто он провел на унитазе… час, два? Экран смартфона не горел, лишь коротко вспыхивал индикатор, извещая о том, что батарея разрядилась. Сердце тыкалось в ребра.

Шаркая, словно старик, он вышел из туалета. Дом встретил тишиной: ни бормотания телевизора, ни голосов за стеной. Такое ощущение, что здесь никто не жил. Или все ушли, например, на богослужение. Фомин доковылял до двери в подъезд, на всякий случай глянул в глазок, потом щелкнул замком и нажал на ручку. С грохотом, от которого душа ушла в пятки, дверь открылась. Снаружи никто не ждал. Площадка с лестницей были пусты.

Еще можно уйти. Но он же обещал, что заберет Свету. Фомин чертыхнулся и закрыл дверь. Он вернулся в комнату, нашел зарядное устройство, воткнул провод в разъем смартфона. Пока тот заряжается, можно перекусить и решить, как быть дальше.

Кухня уже не казалась такой уютной. Нутро холодильника явило овощи в пакетах, банку с молоком, суп в кастрюльке. Ни тебе «Домика в деревне», ни «Мираторга», вообще ни одного логотипа. Пока варево булькало и фыркало на плите, Фомин проинспектировал шкафчики. На обратной стороне одной из дверец обнаружился знак, похожий на пару вил, сросшихся основаниями. Символ вызывал ряд неприятных образов. Дальше продолжать поиски не захотелось; может, рисунок охранял от нежеланных гостей? Быстро же ты стал мистиком, сказал себе Фомин и выгреб содержимое шкафчика на свет.

Обычные баночки, по пол-литра каждая. Ни одной этикетки. Внутри — молодые листья папоротника, похожие на зеленых улиток; маслянистые ветви, переплетенные между собой; прозрачные корешки с розовыми прожилками. Все что угодно, только не чай. В груди зашевелилась гадина, обвила сердце. Фомин выключил газ, а потом с размаху влупил по стене. Поверил, попался!

Как ни странно, боль в разбитом кулаке помогла мыслить трезвее. Надо убираться, дело воняет керосином. Фомин наскоро перекусил, забрал телефон и надел ботинки. Он уже взялся за дверную ручку, как вдруг услышал шаги и голоса в подъезде. Направляются сюда, к гадалке не ходи. Если попытаться выскользнуть, звук открываемой двери выдаст с головой. Фомин скинул обувь и вернулся на кухню.

Когда гости зашли в квартиру, Света застала его на кухне, склонившимся над плитой.

— Привет. Проголодался? — Она чмокнула его в губы. — Прости, я думала, что быстро управлюсь, хотела продуктов на обед купить, но друзей встретила. Знакомься, Сережа и Лида.

Они как раз показались в коридоре. Красивая седая женщина и сварливый старикан.

— А мы уже знакомы. — Воскликнула Лида. — Молодой человек спрашивал у нас, где магазин.

— Отлично. — Света не выглядела удивленной. — Андрюш, сейчас я буду готовить, а вы пока посидите в комнате. — Она извлекла из холщовой сумки две бутылки без этикеток.

— Конечно, солнышко, — ответил Фомин, зная наперед, что не притронется к ее стряпне. Он наклонился к одной из бутылок. Внутри плескалась темно-красная жидкость. — Это вино?

— Да. Наше, самодельное. — Лида улыбнулась и достала бокалы с ближайшей полки. — В этом году Матерь порадовала нас виноградом.

— Но ведь сейчас май. — И виноград в этих краях не растет, добавил про себя Фомин.

— Самое время. — Лида увлекла его и Сергея в комнату. — Сезон плодородия. Не обратили внимания, пока сюда ехали? У нас и персики подоспели, и яблоки, и…

— Когда я приехал, было уже темно.

— О. — Она откупорила бутылку и разлила вино по бокалам. — Что ж, тогда советую вам остаться. Здешние…

— Нет, спасибо, не пью. — Фомин отстранил протянутый бокал. — И знаете, я ненадолго. Приехал, чтобы забрать Свету.

— Зачем? — спросил Сергей. До чего же у него все-таки противный голос. Как у бабы.

— Ее мама волнуется, что дочь пропала и не отвечает на звонки. — Фомин принялся мерить комнату шагами. Старики сели на диван и наблюдали за ним.

— Пусть тогда мама приезжает, — наконец нарушила молчание Лида. — Свете здесь хорошо.

— Слушайте, не я это придумал, — отмахнулся Фомин, — мое дело маленькое: верну человека домой, и пусть сами разбираются…