Понь бледный (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич. Страница 20

— Извините, господа приспешники капитализма, — сказал Сталин, приникая к полу, вместо того, чтобы броситься вперед, на замерший золотой клин, — Но сейчас здесь начнется черт знает что…

Черт знает что началось еще до того, как удивленные пегасы успели понять смысл его действий. Уже почти остановившийся бронированный вагон от чудовищного удара подпрыгнул на рельсах, как деревянный фургон. Это было похоже на прямое попадание «Зверобоя» осколочно-фугасным снарядом. Оглушительный грохот, треск каркаса, звон лопающихся креплений. Сталину казалось, что он оказался внутри игрушечного поезда, на который опустилась чья-то многотонная подошва. Его швырнуло в сторону, сильно приложив ребрами о скамью. Сверху посыпались клочья обивки, деревянная щепа, еще какой-то мусор.

Удар пришелся в самый центр вагона. До того, как внутренности заволокло пылью и дымом, Сталин успел заметить, как прочнейший бронированный корпус изгибается от ударной волны в самой середке, как плывут, точно резиновые, прочнейшие стальные стены. Все окна в один миг оказались выбиты, на полу захрустело стеклянное крошево. Он еще успел заметить, как разлетаются в стороны пегасы в золотых кирасах, легко и беззвучно, как вырезанные из дерева детские игрушки…

И только потом их догнал звук.

БХ-XX-ХЖЖЖЖБАМ!

У Сталина потемнело перед глазами, когда ударная волна дошла до его стороны вагона. Его подняло в воздух и швырнуло об стену, отчего последние остатки мыслей подобно осколкам стекла захрустели где-то в самом низу кувыркнувшегося сознания. Ужасно болели ребра. Ныло отбитое бедро. На зубах скрипел сор вперемешку с пылью и собственной кровью. Кажется, все кости в его теле лопнули, как опоры моста от близкого падения огромной бомбы.

— Эй, усатый! Не время дремать! Революция в опасности!

Что? Кто это сказал? Что вообще происходит вокруг?

Кто-то оторвал его от искореженного, поплывшего ступеньками, пола. Грубовато, но в то же время мягко. И встряхнул, как ребенка. Он с трудом открыл глаза и удивился тому, что он еще способен что-то видеть. Он чувствовал себя контуженным танкистом, которого силой вытащили из дымящегося танка и швырнули оземь. Мир, который он видел секунду — минуту? час? год?… — назад, перестал существовать. Теперь состоял из маслянистого едкого дыма и боли. Чего из них было больше, Сталин определить пока не мог. Он лишь понял, что находится в какой-то покосившейся коробке, зияющей прорехами и заваленной великим множеством предметом. Как дом после бомбежки, весь интерьер которого взрывной волной оказался сорван со своего места и хаотично перемешан.

Огромный сейф впечатался в стену, да так и застыл, из его чрева сыпались на вздыбившийся пол тусклые монеты. Смятая золотая каска, лежащая на боку, с клочьями шерсти внутри. Разломанная пополам скамья. Выломанная из петель дверь, почему-то дымящаяся. И озадаченное голубое лицо пегаса в обрамлении яркой радужной гривы, глядящее на него сверху.

— Товарищ Рэйнбоу!..

— Вставай, усатый! — Рэйнбоу Дэш радостно рассмеялась, — Этот удар я назову Рэйнбоу Бум!

— Твой Рэйнбоу Бум, да в Смоленскую бы область… — пробормотал Сталин, пытаясь утвердиться вертикально, — Сколько бы эшелонов под откос пустили…

Чудовищной силой сверхзвукового удара вагон почти переломило пополам. Огромные проломы зияли в его стенах, и света, проникавшего внутрь, было достаточно для того, чтоб разглядеть безвольные тела в золотой броне, незначительно выделяющиеся на фоне груд золотых же монет. Никто не двигался, лишь плыл по воздуху удушливый запах гари.

— Мы увидели, что поезд останавливается, — Рэйнбоу Дэш скромно тряхнула разноцветной челкой, — И тогда я решила, что пришло время сделать что-то суперское. Это было достаточно суперски, усатый?

— Д-да, — сказал Сталин, делая осторожный шаг, — Вполне достаточно. Но времени терять нельзя. У Принцессы была ориентировка на меня. И в Кнатерлоте уже должны забить тревогу. Надо собирать золото и бежать. Возможно, у нас совсем мало времени…

— ВОЗМОЖНО?

На секунду ему показалось, что контузия не прошла даром, перед глазами вновь потемнело, как при близящемся обмороке. А потом он пожалел о том, что не потерял сознания раньше.

В центре вагона воздух как будто стал плотнее и загустел. А еще стал обжигающе-холодным, напомнив злой московский март и беснующуюся за окном метель. В нескольких шагах от Сталина и Рэйнбоу Дэш открылась непроглядная чернота — словно идеально-ровное окно в глубокий космос. Сталин на мгновенье пожалел, что рядом нет товарища Короленко — он бы это оценил…

— ВОЗМОЖНО? ВОЗМОЖНО?! ВЫ ДУРАКИ! СПЛОШНЫЕ КРУГЛЫЕ ДУРАКИ!

Сталин не сразу понял, в какой момент космическое пространство превратилось в лошадиную фигуру. То ли она выступила из темноты, то ли сама была темнотой. И она была огромна. Даже больше Стражей Принцессы. Она возвышалась над ними, невероятно грациозная даже в неподвижности, с развивающейся на ветру гривой и гордо поднятой головой. Царская осанка. Сталин, которому довелось видеть вживую многих императоров и королей, только сейчас в полной мере понял смысл этого словосочетания. Каждая ворсинка шерсти была проникнута особой силой, точно намагниченная. Настолько, что даже смотреть было мучительно-больно. На ее лбу Сталин увидел самый настоящий магический рог. А на спине — сложенные мощные крылья.

«Не пони, — решил он, беспомощно моргая, — И не пегас. Единорог? Но они не бывают столь большими…»

Эта странная пони была пронзительно-ультрамаринового цвета, который мог в одно мгновенье показаться ледяным фиолетовым, а в другое — почти лазуревым. Она была цвета самого космоса, бескрайнего, ледяного и опасного. Грива, немного более светлого оттенка, царственно колыхалась огромной иссиня-черной океанской волной. На узком черном нагруднике Сталин разглядел аккуратный лунный полумесяц. От мерцающего взгляда загадочной гостьи кровь замерзала в жилах, как бензин в танках студеной январской ночью. А ее голос был самим вакуумом, в котором тонули мысли и чувства.

— В КАНТЕРЛОТЕ ПОДНЯТА ТРЕВОГА! СЮДА УЖЕ ВЫЛЕТЕЛИ ВАНДЕРБОЛТЫ! МЕСТНАЯ СТРАЖА ПОДНЯТА ПО СИГНАЛУ! ВЫ ГЛУПЫЕ И СМЕШНЫЕ ЖЕРЕБЯТА, ТАК ГОВОРИТ ВАМ ПРИНЦЕССА ЛУНА!

— Вот что, товарищ… — Сталин чувствовал, что его голос слаб, под стать телу, но крепкое плечо Рэйнбоу Дэш помогало ему удерживаться на ногах, — Если вы явились сюда свести счеты, лучше приступайте немедленно. Пока я не шлепнул вас своим копытом по царственному… кхе… кхе… носу.

Огромные мерцающие глаза уставились на него в упор. Словно ему в душу заглянула ледяная полярная ночь, от дыхания которой все вокруг съеживается и чернеет.

Сталин выдержал этот взгляд, с трудом удерживая тело от падения в непроглядную бездну. Он знал, что должен выдержать. Потому, что ощущал — в этот краткий миг, наполненный оглушающим грохотом чужого голоса и едким дымом, решается что-то важное. И еще — потому, что коммунисты не сдаются. Даже перед лицом вечной ночи.

— ТЫ ГЛУПЫЙ. НО СМЕЛЫЙ. ПРИНЦЕССА ЛУНА НЕ БУДЕТ СВОДИТЬ С ТОБОЙ СЧЕТЫ, СТАРИК. ПРИНЦЕССА ЛУНА ПОМОЖЕТ ТЕБЕ.

Ее рог охватило едва видимое, но грозное свечение. И искореженный, зияющий прорехами вагон вдруг вздрогнул, как живой, стал ворочаться и отрываться от земли. Но что было дальше, Сталин уже не видел.

Потому что в этот момент сам упал в бездонную ледяную ночь.

Глава шестая

Нужный Сталину дом оказался старым, блеклым и даже каким-то невыразительным — в противоположность ярким, как новенькие конфеты, аккуратным домам Поннивилля. Пожалуй, даже излишне скромным и потрепанным. Конечно, конспиративная квартира не должна привлекать внимания, но в акварельных реалиях Эквестрии внимание как раз привлекала невзрачность.

Поймав безразличный взгляд застывшего на перекрестке стражника, Сталин мысленно улыбнулся — его собственная невзрачность действовала пока наилучшим образом. Проходя мимо витрины цветочного магазина, он мельком изучил собственное отражение. Благодаря особой зебринской краске его шерсть, прежде серая, стала отливать рыжиной. На его вкус, оттенок был излишне претенциозный, броский, в прошлой жизни он никогда бы ни надел костюма такой расцветки — было в ней что-то стиляжное, западное, кичливое… Но прошлая жизнь закончилась окончательно и бесповоротно. Оставалась только эта, в которой он был пони. А в новой жизни приходилось искать новые методы.