Университет Трех Виселиц (СИ) - Лис Валерия. Страница 84

А Владыка, явственно посерев лицом, тяжело и устало прикрыл глаза.

- Иэм - вымолвила Велея едва слышно, и у Кукловода на мгновение столь горько изогнулись губы, что Ниррийский с ужасом и обалделым недоверием вдруг подумал, как же это некогда чумазая приблуда, избитая плетями и клеймленная с позором, умудрилась вынуть сердце из этой полубожественной груди? И теперь держала его так крепко, даже, наверное, в той самой тряпичной руке, которую он так отчаянно сжимал - Перестань.

- Ты любишь меня - проговорил Кукловод негромко, но Ниррийскому почудилось, что он почти оглох тут же, что, однако, не помешало ему стиснуть запястье Его Величества ещё сильнее, хотя куда уж дальше - Любишь. Время не имеет значения, малютка Мара. Ты любишь меня - и однажды ты это признаешь. А ты - он повернул голову к Повелителю, все так же неподвижному, и без единой кровинки в лице - Не считай, будь любезен, что все завершено. Позвольте откланяться.

И, разумеется, никаких позволений не ожидая, тут же и откланялся. Просто пропал, как и не было его. Только всколыхнуло слабо вампирские рыжие локоны.

Повелительницах покачнулась. И тяжело осела на аттаманку, глядя на мужа огромными, бездонными глазами, все того же неизменно непонятного цвета. Лицо её, мертвенно-бледное, вмиг осунулось.

- Велея - прошептал Владыка, и вампиру сию же секунду сделалось жутко неловко, словно он украдкой взялся подглядывать в приоткрытую дверь супружеской спальни.

- Чего вы, в самом деле, встали? - очень кстати, игромогласно прервал эту в высшей степени неловкую паузу, продолжив с того самого места, на котором его столь бесцеремонно прервали внезапным замораживанием, придворный архимаг - Что за задерж.....

И осекся, узрев, наконец, собственную Повелительницу.

Вполне даже и вероятно, что я ошибаюсь. Но для меня тёплый и сухой воздух всюду и вечно пахнет почему-то именно сосновой смолой. Умом-то, конечно, я понять могу, что не так это, но отчего-то умозаключения на обонятельные эти заблуждения никак не влияют, сколько лет на свете уже живу.

Вот совершенно везде, где бы я не ощущала эти самые тепло, и легкую, хрустящую суховатость окружающего прогретого воздуха - тотчас мне пахнет сосновым лесом в летнюю жару.

А сейчас, едва лишь учуяв этот смоляной аромат, я тут же разнюхала в его нотах и яблочный привкус.

- Пирог - странным, не своим каким-то голосом, просипела, и слепо протянула в никуда руку - Вы мне пирог обещали, господин ректор.

Он молчал. Лишь едва уловимо жило рядом со мной, где-то близко-близко, его осторожное дыхание.

Никогда ранее, с самой встречи с ним в стенах Виселиц, я не помыслила ни на один миг, что мне грядёт именно с ним вот эта вот грозовая тишина, что так знакома всем, кто не знает, с чего начать говорить. И начинать ли разговор вообще?

- Если ты хочешь задать мне тот самый женский ваш вопрос о чувствах - не трудись - весьма неожиданно прервал мои бессвязные и бредовые метания его милость, прекратив партизански безмолвствовать поблизи. Извечный женский вопрос?

- Чего? - я подозреваю очень сильно, что это не тот самый вопрос, но другого нынче я в запасе покамест не имела. Всегда ведь есть вероятность, что к истинно женским вопросам нужно ещё и самой дойти, а я пока, наверное, ещё только на пути.

Судя по движению воздуха, он встал и приблизился.

- Глаза открыть ещё не получается? - совершенно буднично вопросил, без всяких туманных иносказаний.

Откровенно сказать, и сама не в курсе, получается ли с глазами у меня сейчас чего-то. Мне с самого того момента, как я утонула в черных водах мэтра Лиотанского, отчего-то кажется, что я ими больше не вижу. Ну, то есть, они вроде бы и есть, и я не ослепла. Но видеть ими не могу.

- А ты попробуй веки приподнять. Только осторожно - вежливо предложил невидимый господин ректор совсем близко.

Я послушно попробовала.

У его милости был разбитый нос. Но это, несомненно, был точно он, собственной персоной.

Я удивленно подняла брови. И хотела было уже сказать что-нибудь легкое, может быть, даже и язвительное, почему б и нет? А вместо искрометных замечаний, крайне сейчас уместных и нужных, и совершенно вразрез с моими личными пожеланиями, по щекам почему-то побежали, будто по команде неведомой, слезы, градом, и прямо не унять их. Только попытаюсь стиснуть зубы и зажмуриться - как опять ничего, а слезы льются и льются.

Он легко, с неизъяснимой простотой, приподнял меня - и ткнул себе в грудь. Я обняла его судорожно, трясясь всем телом, и тут же ужасаясь в мыслях этой необъяснимой истерике. И все плакала и плакала, а он, чуть покачивая и себя, и меня, упёрся подбородком мне в макушку, молча, и без всяких слов.

- Вы...вы...

- Я не знаю - прошептал, не дождавшись, покуда я доикаю свой невысказанный вопрос, сотни вопросов и просьб- Я и сам не знаю, что это, Монгрен. Люблю ли я тебя как дитя? Как женщину? Как всю свою семью? Я не знаю, бусинка. Хотел бы сам понять окончательно. Но ответ не приходит, хоть и жду я его уже давно. Ты как часть меня, но я все тщусь уразуметь, что же именно это за часть. И что мне делать. Но только все так же не знаю.

Стало ли мне легче и проще от этих слов?

Не знаю. Вот прямо пошесть незнаний и непониманий. Куда не кинь оком - все мутно, непонятно, и крайне туманно. И никто ни о чем не в курсе.

- Я не могу просить тебя подождать, пока я изволю понять, в чем же дело, и где тут собака зарыта. Никогда не думал, что у меня есть такое право. Но единственное, Монгрен, что я точно знаю - ты не сумеешь прогнать меня из своей жизни, даже если изо всех сил своих возжелаешь. Хорошо это, или плохо - время покажет. А пока давай-ка ты отдохнёшь. И потом побежишь проведывать своего чокнутого влюблённого демона.

- Полудемона - хрипло поправила я, растирая по щекам упрямые слёзы - Он Полудемон, ваша милость.

Его милость хмыкнул вполне бодро, и даже в некой степени глумливо.

- Удивительно легко бывает об этом позабыть, до того назойлив наш Роррей.

Наряд, пожалованный мне для целительных лежаний в праздном безделье, смущал меня безмерно.

Не то, чтоб я всерьёз ожидала, что в постели мне позволят валяться в штанах и тунике, к примеру. Это было бы и неудобно, коль на то пошло.

Но! Мне ведь довелось три года прожить в тесном соседстве с мавкой. Ну, не полностью целиком мавкой, однако же замашки и вкусы у неё были, да и есть, я думаю, абсолютно точно мавьи.

И, что касается ночных одеяний - тут мне довелось повидать всякого! Оттого и удивить меня трудно. Однако ж тёмные эльфы, то бишь, эти самые дроу - они, по всей видимости, некогда приняли какой-то своеобразный вызов, не удивлюсь, если как раз от мавок.

И в соревновании этом воображаемом уверенно взяли первый приз.

Потому как наряд мой почивательный переплюнул все, ну вот совершенно все, что только довелось мне перевидать в мавьих закромах бездонных.

А ведь поначалу, на самый первый взгляд - ничего такого. Вполне себе приличная вещица.

Ткань неизвестного мне названия и происхождения по тону была точь-в-точь как голая кожа. Ну, возможно, чуть подсвеченная светом неяркой свечи, о, как я завернула!

Но так в самом деле выглядело, да.

Целомудренной длины, аккурат до середины колена, и скромным выкатом на груди. Кружево бретелей лежало на плечах невесомо и едва заметно - казалось, эту сорочку вообще ничто не держит.

Совершенно полностью, до крайности, обнаженная спина. И такая же полупрозрачная кайма кружева по краю подола.

В руках держишь - прелестная, очевидно дорогая, и благородная вещь. Ничуть не прозрачная, очень достойно все.

Но вот стоит в неё облачиться....

Я словно бы только вышла из воды, нагая, лишь в легком росчерке пены над коленями. Ткань светилась немилосердно, не то, что не скрывая - все как-то разнузданно преподнося и обрамляя удачно.

В таком даже спать стыдно. Прям в зеркало взгляну на себя - и краснею мучительно тут же, до самых пяток.