Колодец Ангелов (СИ) - Медянская Наталия. Страница 4

— Я чего, — уточнил Антя осторожно, — нравлюсь тебе?

— Нравишься, — серьезно кивнула Леденцова, — как человек нравишься. Вот потому я никогда не стану пробовать на тебе эту… продукцию. Понимаешь, Тошка… — она печально подперла кулаком подбородок и уставилась на блестящую под солнцем Волгу, — дружба имеет дурацкое свойство умирать, когда переходит в любовь. Вот, допустим, поругаемся мы, так ведь всё равно помиримся. А с любовью так не выйдет. Даже если помиришься, какой — то кусочек отношений будет потерян. Любить — это как гореть свечой на ветру…

Антон удивленно разглядывал точеный профиль подруги — на мгновение показалось, что Катька даже выглядеть стала старше. И Калистратов подумал, а так ли он был неправ, сочиняя про Леденцовские амуры?

— Впрочем, — девушка оторвалась от созерцания весенней природы, — если вдруг захочешь кого очаровать, или там наоборот, отвратить, обращайся. Как другу, сделаю тебе хорошую скидку.

И Катерина с видом кошки над сметаной отправила в рот спелую клубничину.

— А как ты это делаешь?

Перед мысленным взором Антона проплыла полузабытая картинка из какой-то детской книжки — носатая ведьма, помешивающая зелье в котелке.

— Духи, мыло, — дернула острым плечиком Леденцова, — прости, но в технологию вдаваться не буду. Семейная тайна, знаешь ли.

— Послушай, Кать, — юноша слегка покраснел и поскреб ложечкой скатерть, — ты, наверное, снова разозлишься, но я считаю, что так неправильно. Заставлять кого-то делать то, что он сам ни в жизнь бы не сделал.

Леденцова вскинула ровные бровки и усмехнулась:

— Не скажи. Всё не так просто. Бывает, что человеку нужен толчок, чтоб осознать некоторые вещи.

— Погоди!

Антон поспешно вытащил из кармана вибрирующий телефон и страдальчески скривился. Розовые символы на экране заметно прибавили в размере, а обилие знаков пунктуации указывало на непомерное волнение Калистратовой-старшей.

«Антон!!! — гласило послание. — Что случилось?!! Почему не отвечаешь?!! Мама волнуется!!!»

Прынц покосился на Катьку, с любопытством вытянувшую шею, и понуро начал набирать ответ.

— Маменька? — посочувствовала Леденцова, а потом тихо хихикнула:

— Слушай, Тошка, неужели и теперь ты станешь вести себя, как зануда-отличник? Я имею в виду, давай мы тебя надушим чем-нибудь эдаким, чтоб маменькина любовь пошла на убыль?

— Кать, — Антя поднял страдальческий взгляд, — мою маменьку никакие феромоны не возьмут, вот увидишь. Я лучше её по-старинке успокою, напишу вот, что экзамен сдал.

— А врать, по-твоему, хорошо?

— Так я правда, сдал… пока ты…

Катька вытаращила глазищи и нахмурилась:

— Значит, пока я, можно сказать, была на грани жизни и смерти, у тебя хватило чёрствости…

— Да, нет, он сам пришел. Логик. Ну, и поставил автоматом.

— А мне? А я? — Леденцова задохнулась от возмущения. — Как иголки тыкать, так в меня, а как автоматом, так тебе?!

— Да погоди ты! Уверен, он и тебе выставит. Его Малкевич знаешь как за жабры взял? Говорил, что это всё инновации виноваты. Ты, правда, коси на то. Скажешь, перезанималась.

— Я ж брошенка, забыл? — в Леденцовой, похоже, с былой силой взыграла обида, но тут, на Калистратовское счастье, на крыше ожил монитор интервизора.

«Твои руки словно крылья, а глаза, как сегидилья…» — взвился к весеннему небу звонкий тенор, а на экране возник чернявый красавчик в распахнутой на груди белоснежной рубашке. Парень кокетливо стрелял глазами, у подножия сцены бесновались молодые девицы, а внизу экрана бежала неоновая надпись «Кристиан Грэй. Теперь и в твоем городе! Дата концертов…»

— Бред какой-то, — фыркнул Калистратов. — При чем тут сегидилья? Они хоть знают, что это такое?

Посмотрел на Леденцову и удивленно сморгнул. Щеки девушки заливал нежный румянец, а сама она смотрела на патлатое чудо, точно голодающий на огромный сливочный торт.

— Какая разница… — пробормотала Катька, — это иносказательно. И вообще… красиво…

Антя от такого поворота на мгновение потерял дар речи. Кристиан Грэй на мониторе исполнил зажигательный танец с выворачиванием коленей. Вполне возможно, что пресловутую сегидилью.

Катька тряхнула волосами и с решительным видом вытащила из кармана миниатюрный салатовый «Эверест» — последнее слово отечественной мобильной индустрии. Мелодичный сигнал, и на ладони девушки выросла изумрудная голограмма — лопоухая голова незнакомого Антону абонента.

— Лёвушка, — пропела Леденцова, — мне срочно нужны билеты на концерт Грэя.

Под вопросительным Катькиным взглядом Калистратов отчаянно затряс головой, но подруга была неумолима: — Два. Желательно ближе к сцене.

— Кать, да ты чё, — растерянно бухнула голова, — билеты еще за две недели расхватали!

— Лёва, котик, — прищурилась Катерина, — меня не интересует, когда были раскуплены билеты. Я сказала, мне нужны два. Возле сцены. Или Аллочка тебе уже надоела?

— Шантажистка! — горестно возопил лопоухий. — Ладно, я попробую. Будь на связи.

— Вот, — Леденцова захлопнула крышечку телефона. — А ты говоришь — неправильно. Аллочка, между прочим, профессорская дочка. И в жизни бы не посмотрела в Лёвкину сторону. А так — и парень счастлив, и мне хорошо.

— А девушке? — Антон угрюмо глянул на подружку.

— Девушке тоже. Антя, она влюблена, и это главное. А каким образом — что за разница?

— Всё равно, — вздохнул парень, — так нечестно. Я бы хотел, чтобы девушка сама в меня влюбилась.

— Ну-ну, — фыркнула Катька, — то-то, смотрю, они на тебя гроздьями вешаются.

— Ничего. Я подожду.

Леденцова пожала плечами и отодвинула пустую креманку:

— Пошли?

— Погоди… — Антон, наконец, решился. Может, он и сошел с ума и ему мерещится всякое, но уж лучше знать наверняка. — Кать. Я спросить хотел. А… перед тем, как ты в обморок упала, ничего не заметила?

— А с чего б мне ещё поплохело? — вытаращилась на сокурсника Катька. — Знаешь, как я перетрухала? Думала, правда что с бабулей случилось. Это потом, в лазарете уже, сообразила, что меня в очередной раз на «слабо» взять пытаются.

— Чего-о?

— Долгая история, — Леденцова обреченно махнула рукой и полезла за сигаретами. — Но, если вкратце, родичи озаботились моей непростой судьбой и разыграли дурацкий спектакль, только бы вернуть меня в лоно семьи.

— А тебе не кажется, что это как-то слишком? — Антя вспомнил глаза незнакомой девушки. Она актриса? Или…

— Стоп. Бабушка? — Калистратов обалдело уставился на подругу.

— А что здесь такого? — Катька выпустила колечко дыма, тут же безжалостно снесенное ветром. — Ты точно с Луны свалился. Тош, есть такая вещь, как пластика.

— А-а, — Калистратов задумчиво почесал затылок и подумал, что Катькин дед не иначе легендарный султан Брунея — оплачивать бабулькины заморочки да еще фильм с ее участием снимать и вместо билета подсовывать.

— Не веришь? — прищурилась Леденцова. — Ну и зря. Ты бы видел, что они утром учудили. Прислали мне письмо, в котором на царство посадить обещали, если я учебу брошу.

— Чокнутая семейка, — буркнул под нос Антон, а потом подумал и надулся. Не иначе, Леденцова издевается.

— Пошли, — Катька сунула в прорезь никелированной урны сигарету и порывисто поднялась. — Я замерзла.

Калистратов молча двинулся следом и, усевшись в такси, решил для профилактики с подругой временно не разговаривать. Он снова уставился в окошко, сплющив нос о прохладное стекло, и подумал, а как бы было здорово оказаться сейчас подальше от академии, вредной Леденцовой и маминых сообщений. Где-нибудь на орбите загадочной планеты — дикой, но дружелюбной. И вот, команду отважных звездолетчиков встречают радостные загорелые туземцы; пышногрудые девушки несут в руках охапки диковинных цветов, запах которых… тьфу. Вот ведь накурилась Леденцова!

Антон обернулся, намереваясь сказать подруге какую-нибудь колкость, и вздрогнул. Взгляд упёрся в стену. Гладкую, матово блестящую, с ярко-синей полосой посередине. А вот запах никуда не делся, даже, кажется, стал еще сильнее — едкий, противный, так воняет оплавившаяся пластмасса. Антон огляделся и понял, что оказался в коридоре без единой двери. Чуть дальше на стене привлекла внимание синяя же надпись: «Сектор Б–8».