Поворот калейдоскопа (СИ) - Бранник Елизавета. Страница 23

В разговор вклинился Мехрин — вытянулся со следующего ряда, лег животом на парту, язвительно прокомментировал:

— Это как же Анюта Херу теперь должна… — и изобразил губами чмокающее движение.

Как назло Аня подняла руку, чтобы взять со стола распечатки с вопросами. Кольцо сверкнуло в свете от окна. Фил выдержал минут десять. Он не слышал, что говорила Аня. Кольцо блеснуло еще раз. Фил вскочил, сдернул с парты рюкзак и бросился вон из аудитории.

… На следующий день Аню вызвала к себе Режинцева. Елена Александровна включила электрический чайник, разлила чай. Спросила сочувственно:

— Что у вас с Громовым? Конфликт? Вчера вижу — несется по коридору, сам не свой. Остановила, расспросила, сказал, не хочет ходить на ваши пары.

— Да, конфликт, — сухо сказала Аня. — Он ушел с зачета. Без объяснений.

— Ну, — Режинцева покачала головой, — что-то же должно быть. Просто взял и ушел? Громов — хороший парень. У вас же прекрасные отношения были, он мне все уши прожужжал, какой вы замечательный преподаватель. Видно же было, что вы ему очень нравитесь. А, Анечка?

Аня молчала, опустив голову. И вдруг… разрыдалась. Она сама от себя такого не ожидала, удивленно смотрела на мокрые пальцы, которыми пыталась остановить слезы, и плакала навзрыд. С ней уже давно никто не говорил так по-доброму. Ей давно никто не сочувствовал. Даже Ника вечно пыталась научить жизни и навязать свою точку зрения. Даже отец только ворчал.

Она рассказала Режинцевой все: от первой встречи с Филом в общежитии до его предупреждения, которое, разумеется, было пересказано в сглаженной манере. Это было бы неблагоразумно, если бы Аня не знала, что Елена Александровна недолюбливает Каде. Режинцева подсела к Ане на диванчик, подала ей салфетку, одну, потом другую, и держала ее за руку, пока лились слезы и слова.

— Ну право, душечка Анна Сергеевна, — причитала Елена Александровна, — что же вы так расстраиваетесь? Зачем же вы согласились на помолвку?

— А что… я могла… сделать? — всхлипывая, жаловалась Аня. — Он мне даже подумать толком не дал.

Елена Александровна пожевала губами и твердо сказала:

— Я не должна этого говорить. И я не знаю, как Громов все это выяснил, и правда ли это… Филипп не похож на лжеца, но и я не прокурор. Одно вам скажу: не выходите за Каде. Я знаю о нем… кое-что. Вам, увы, сказать не могу, мое положение обязывает меня хранить такие вещи в секрете… да я, честно говоря, его побаиваюсь. И очень вас понимаю. Вы очень красивая, молодая, интересная женщина. Вы хорошо воспитаны, невульгарны, имеете вкус. Вы умны. В плане карьеры можете стать Каде хорошей помощницей, и он это прекрасно понимает. Ему скоро защищаться, а у него репутация ловеласа. На неженатых преподавателей с научной степенью выше доцента наверху у нас смотрят косо. Брак все изменил бы. Вы очень далеко зашли, Анечка. Я думала, вы действительно влюбились в Германа Фридриховича. Но раз такое дело…

— Что мне делать? — шептала Аня. — Что же мне теперь делать?

Елена Александровна фыркнула:

— Откажите Герру… Герману Фридриховичу. Пока не поздно.

— Мне стыдно. Он мне помогает. Он исполняет каждый мой каприз.

— В том то и дело. Каде возводит вокруг вас золотую клетку. А вы птичка, которая уже увязла одной лапкой. Вам будет в ней уютно, в этой клетке, не спорю. Возможно, вы даже будете счастливы в браке. Говорят, он всегда заботится о своих женщинах, если они ему… послушны.

— Я уже через это проходила, — сказала Аня, вытирая остатки слез. — Больше не хочу.

— Он небеден, честолюбив, опять же, — Елена Александровна замялась, — говорят, хорош… как мужчина.

— Мне он неинтересен… как мужчина.

— Разумеется, неинтересен, — серьезно отозвалась Режинцева. — Вы же любите другого!

— Своего собственного студента, — медленно проговорила Аня, горько усмехаясь.

Елена Александровна встала и отошла к окну. Сказала через плечо с улыбкой:

— Мой муж был моим студентом. Это было очень давно. Сейчас все по-другому, другое отношение. А тогда нам нелегко пришлось. Мне даже пришлось уволиться и дождаться его выпуска, я тогда была беременна дочкой. Мы прожили в браке двадцать пять лет. Дочь и сын. Внуки.

В ответ на вопросительно-умоляющий взгляд Ани Режинцева произнесла:

— Десять лет разницы.

… Аня шла по коридору, стараясь не сорваться на бег, кусая губы, но не в силах сдержать улыбку. Напротив лекционных аудиторий на третьем этаже она выглянула в окно и остановилась, ахнув. С утра с неба сыпался колючий снежный «порох», как здесь называли мелкий снег, а теперь все пространство вокруг университета было покрыто белым одеялом. Мир преобразился. От окна веяло холодом, и Аня стояла, с наслаждением дыша этим ледяным воздухом и подставляя под него раскрасневшиеся щеки.

Студенты, вытекающие из аудиторий на большую перемену, тоже подходили к окнам и ахали. За выступом стены в метре от Ани остановились две девушки. Аня услышала их разговор:

— Вау, красиво. Суперский день сегодня. И вчера был, — голос одной из девушек звучал очень загадочно.

— А что вчера было? — лениво отозвалась вторая.

— В клубе. Наконец-то! Ну, ты поняла! — бросила первая.

— Да ладно! Что, уговорила своего неприступного гика?

— Угу, — первая мечтательно застонала: — м-м-м… ты бы видела, какой у него… сочный! Я от одного взгляда чуть не…!

Аня невольно поморщилась. В каждом вузе находились такие девушки. Репутация, доброе имя для них ничто. Зачем поступать в университет, если желаешь стать мастером других… наук? Аня взяла сумку с подоконника, но почему-то осталась стоять у окна, скрытая от девушек выступом.

— Отскакала мальчика? — спросила вторая.

— Нет, отпылесосила.

— А он?

— Ну и он. Я в одностороннем порядке не напрягаюсь, ты же знаешь.

— И как?

Первая тихо засмеялась:

— Справился на все сто. Ему бы только ногти покороче подстричь. Царапался.

Теперь засмеялись обе.

— Ну, и что думаешь? Оправдал наш гик свой ник?

— Угу, Громов он и есть Громов, — девушка понизила голос: — Гром в штанах!

Аня покачнулась, схватилась за подоконник, невидяще таращась на снежный пейзаж за окном. Девушки прошли мимо. Аня невольно на них посмотрела. Одна из них была Оля Черникова, имя другой она не знала. Черникова вдруг обернулась, глянула на Аню холодно-вызывающе. Контакт глазами длился несколько секунд. Аня первая опустила взгляд.

Филипп

Каждый шаг отзывался в голове раскатами боли. Фил дошел до ванны, держась за стенки, с облегчением пустил струю в унитаз. Поясницу жгло. Что они пили вчера? Фил опустил взгляд и охнул. Он был там в помаде. Яркой, алой. Даже трусы испачкались. Что было вчера в клубе? ЧТО ОН, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПИЛ?! Громов встал под холодный душ, лихорадочно принялся намыливаться, сдавленно матерясь. Голова, немного пробужденная ледяной водой, прояснилась, но не до конца. Думай, Гром, Думай! Алая помада была в тот вечер у Оли. У Савельевой была бордовая. Они с Черниковой что, ….?! Фил помнил вечер до определенного момента, а дальше словно отключили запись памяти в мозг.

… Да, они пили текилу и фирменные коктейли, много. Глеб угощал. Это Каравайцев, расстроенный из-за ссоры с Юлькой, пригласил в «Восток 1», недавно открывшийся после ремонта, целую толпу. И ладно бы нормальную. Но Глеб потащил с собой Черникову, Савельеву и еще двух незнакомых девушек, которым Громов был совсем не рад. Фил хотел налакаться от души в мужской компании, чтобы забыться хоть на немного, и на другие подвиги его не тянуло.

— Зачем? — спросил Филипп у Глеба по дороге, кивая на уже капитально закинутых девок, хохочущих, повисших на Майке.

— Да не я идею подкинул, — поморщился Глеб. — Но ты же знаешь, пацаны захотят потом… — он показал бедрами характерное движение. — Майк резину на всех закупил. Ты в теме?

— Я нажраться хочу, — отрицательно мотнул головой Фил.

Перспектива тащиться в клуб вместе с компанией, настроенной на «продолжение банкета», его не привлекала. К тому же, Оля все время оглядывалась и призывно ему улыбалась.