Разведчики - Чехов Виктор Григорьевич. Страница 1

Виктор Чехов

РАЗВЕДЧИКИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

ПЕРЕД ВРАГОМ

Холодная струйка талого снега потекла с шеи на грудь. Саша Топпоева повернулась и вскрикнула от острой боли в правом плече. Сразу в памяти всплыла последняя разведка. Узнав, что готовится наступление финнов на станцию Чупа, она с приемным сыном Игорем поспешила предупредить командование. Неожиданно наткнулась на финский патруль. Игоря послала вперед, а сама решила задержать врагов…

Возле этой сосны она стреляла, бросала гранаты… Убила двоих, один лежал возле того большого куста, а второй чуть правее… Сейчас кругом никого, только лес звенит каким-то странным непрерывным звоном.

Ее оставили, приняли за мертвую… Своих забрали. Финны уносят с собой даже мертвых… Могут вернуться и за ней. Надо уходить, немедленно уходить!..

Саша с трудом села, запахнула левой рукой ватник. Стало теплее. Прислонилась к дереву. Голова кружилась, в горле пересохло. Захватив пригоршню снега, стала его глотать…

Опираясь о ствол сосны, медленно поднялась. В глазах сразу потемнело, появился удушливый, надрывный кашель. Старалась сдерживать его и не могла. Ей казалось — каждый звук громким эхом разносится по лесу.

С трудом продвигаясь от дерева к дереву, добралась до кустарника, где были спрятаны лыжи. На одну кто-то наступил: задний конец был сломан. Держась за дерево, надела лыжи и сделала несколько шагов. Каждое движение острой болью отдавалось в плече.

— Дойду… Надо дойти! — прошептала Саша и, шатаясь, двинулась вперед, но вскоре вынуждена была опуститься на снег. — Я слишком быстро пошла, вот и задохнулась… — Она не замечала, что разговаривает вслух. — Отдохну и пойду… — Повернув голову назад, почти рядом увидела сосну, возле которой ее ранили. Это заставило прервать отдых. Не в силах подняться, поползла дальше.

Каждый шаг для нее был неимоверно труден и болезнен. Останавливалась, отдыхала и опять ползла, пока кровавый туман не закрывал глаза…

Путь преградил засыпанный снегом овраг. Его не обойти… Саша сползла вниз… Последние силы ушли на попытку выбраться из оврага…

По проложенной Сашей и Игорем лыжне быстро шли Микко Райта и Урхо Хитонен. Их послали забрать убитую русскую партизанку, нанесшую такой большой урон разведывательно-поисковой группе Арви Койтола. Райта тащил санитарную лодку-сани. Высокий, подвижный, он легко скользил по снегу, поглядывая на коренастую тяжелую фигуру шедшего впереди Урхо. Настроение у Микко было мрачное. Наконец, он не выдержал и раздраженно спросил Хитонена:

— Какого черта кричал на нас этот немец? — и зло добавил: — Что же нам своих надо было бросить, а эту русскую взять?

— Не наше дело, — пожал плечами Урхо. — Я думаю, эта партизанка была не одна.

— Не хотел бы я ловить их, — откликнулся Микко. — Скорее они нас словят… А если хочешь правду знать, Урхо, не по душе мне все это.

— Ты рассуждаешь, совсем как моя жена, — Урхо подождал, пока Микко поравнялся с ним. — Сегодня я получил письмо. — Он сделал паузу и хвастливо продолжил: — Пишет, что удивляется моему письму. Я обещал колотить русских не жалея жизни, стоять за нашу землю до последней капли крови.

— Ты думаешь, Урхо, я меньше люблю Суоми? — повернулся к нему Микко. — Но ведь мы сейчас находимся не на своей земле…

— Странно ты говоришь, Микко, — угрюмо пробурчал Урхо.

— Война уже до черта принесла нам несчастий, — резко перебил его Микко.

— Что правда, то правда, — все так же угрюмо согласился Урхо.

Микко остановился и растерянно показал в направлении сосны, снег под которой со следами крови был истоптан:

— А где же эта русская?

— Я тебе говорил, она была здесь не одна, — невольно оглянулся Урхо.

Подойдя к сосне и внимательно осмотрев снег, Микко воскликнул:

— Кроме наших следов, других не видно… Будь я проклят, если она была мертва. Смотри, здесь она поднялась, здесь стала на лыжи… Это ее лыжня, смотри, какая неровная!.. — не дожидаясь ответа, быстро направился по следу.

Обер-лейтенант германской армии Отто Блюммер сидел за письменным столом в своей штабной землянке и рисовал в блокноте женские фигуры. Это было его любимым занятием. Еще не взглянув на Блюммера, по одним этим фигурам можно было определить его настроение: красивые фигуры с правильными линиями — отличное расположение духа, уродливые — скверное. Об этом знали все подчиненные, и каждый входивший в штабную землянку сначала смотрел на листок блокнота, а потом уже на начальника.

Сегодня Блюммер рисовал только красивые фигуры. Наконец-то его отзывают с этого проклятого севера. Его преемник, коллега по училищу Конрад Шварц, — высокий, с тонкими чертами бледного, выхоленного лица и красивыми серыми глазами, сидит рядом, развалившись в качалке, и уже по-хозяйски дымит сигаретой. Впрочем, Конрад почти уже хозяин — завтра утром Блюммер уезжает на Украину… Три месяца провел в этой ссылке!..

Карандаш Блюммера вдруг резко скользнул, и у только что нарисованной женской фигуры вырос горб.

Шварц приподнялся.

— Настроение меняется, Отто? — не выпуская изо рта сигареты, спросил он, заглядывая в блокнот Блюммера. В речи Шварца слышался баварский акцент.

Блюммер усмехнулся. Быстро провел между горбом и спиной жирную линию. Подрисовал рюкзак, трусы, бюстгальтер и несколькими росчерками лыжи.

Шварц с интересом следил за его карандашом, потом снова сел. Медленно раскачиваясь в кресле-качалке, он также медленно цедил сквозь зубы:

— Мы с тобой не виделись, Отто, с тридцать седьмого, то есть как окончили училище. Ты тогда сразу пошел вверх, даже был прикомандирован к генеральному штабу…

Узкое продолговатое лицо Блюммера, с рыжеватым ежиком над высоким лбом, повернулось к Шварцу.

— Да, — подтвердил он.

— Вообще тебе везет в жизни, — вздохнул Шварц, ты везде сумеешь устроиться. Даже здесь, в землянке, живешь, как в лучшем номере хельсинского отеля. Ковры, мягкая мебель, письменный стол, даже подобие камина… — Шварц старался придать своему голосу добродушно-товарищеский тон. Он считал себя незаурядным офицером, Блюммера же — более чем посредственностью. — Я слышал, — неожиданно переменил он тему разговора, — здесь скоро произойдут изменения, если не будут предприняты особые меры…

Блюммер на минуту перестал рисовать и посмотрел на собеседника.

— Очевидно, так.

— Нет, ты счастливчик, Отто, — еще раз повторил Шварц. — Завтра на Украину!

— Хватит с меня! Надоели эти проклятые болота и леса, — голос Блюммера стал визгливым. — Никогда мне не приходилось воевать в таких условиях. Не можешь себя чувствовать в безопасности ни здесь, в офицерской землянке, ни в тылу. Фронт без движения, боев почти нет, а потери ежедневно.

— Поэтому и необходимо любой ценой продвигаться вперед, — произнес Шварц слышанную им в штабе фразу.

— За два последних месяца мы предприняли больше пятнадцати попыток. — Блюммер в раздражении заскользил карандашом по бумаге. На листке блокнота одна за другой стали появляться уродливые фигуры.

Заложив за голову руки с массивными перстнями на пальцах, Шварц невозмутимо покачивался. Раздражение Блюммера доставляло ему удовольствие.

Блюммер, сделав сильный нажим, сломал карандаш.

— Все, что мы здесь завоевали, сводится к нулю, — снова припомнил Шварц слышанное им в штабе. — Мурманская железная дорога не перерезана ни в одном месте, — он понизил голос. — Нас здесь подслушать не могут?