В львиной шкуре 2 (СИ) - Решетников Александр Валерьевич. Страница 20

— Конечно, можешь! А что делать-то нужно?

— Ты в Тверь, когда собираешься?

— На днях собираюсь, поспешать надо, а то как бы морозы не ударили. До Покрова меньше трёх седмиц осталось.

— Ясно. Ну, ты как с делами разберёшься, приезжай в Москву и ищи меня там. Если есть надёжные люди, можешь брать их с собой, работа всем найдётся.

— Есть такие люди. Человек семь наберётся.

— Вот и хорошо.

В корчме долго задерживаться не стали. Утолив голод и выпив по паре кружек мёда, отправились на корабль, где Никитин написал своим родным записку, мол, жив, здоров чего и им желает. Кроме этого дал три рубля Василию, так сказать на дорожные расходы.

Великий Московский князь собирался по первому снегу отправиться в Новгород, дабы воспользоваться давним княжеским правом — вершить суд. Тем более жалобщиков хватало. На самом же деле основная цель поездки заключалась в том, чтобы посредством суда прижать к ногтю своих самых рьяных противников. Поэтому большая половина жалобщиков кормилась с московской руки. Узнав о посольстве, Иван III встал перед выбором, стоит ли его дожидаться или лучше идти к Новгороду, откуда он рассчитывал вернуться примерно к началу весны? Можно было бы оставить неизвестных ему посланников на посольского дьяка Фёдора Курицына. Тот бы всё выведал, а по возращению Великого князя доложил бы. Но смущало Ивана Васильевича три вещи. Первая, посольство прибыло по Студёному морю и прибыло целенаправленно и на больших лодьях. К тому же лодьи оснащены пищалями (пушками). Эдак любые корабли смогут по Онеге или Северной Двине заходить в русские земли и творить, что захотят. Вторая, это упоминание ныне покойного Василия Папина и некоего тверского купца. А Тверь давно Ивану Васильевичу не давала покоя, слишком уж самостоятельную политику она вела. А вдруг посольство передумает и пойдёт не в Москву, а в Тверь? И третья, много необычных рассказов слышал Великий князь о богатствах далёкой Индии, а тут можно сказать она сама плывёт в руки. Может, стоило поручить заботу об этом загадочном посольстве жене? За прошедшие после женитьбы три года, она доказала, что способна на многое и хитрости в государственных делах ей не занимать. Тем более страна, из которой прибыло посольство, православная и общих тем для разговора должно быть не мало. Да и вообще, не привык Московский князь делать всё наспех, не узнав предварительно, что же хотят от него. А поэтому решил с чистой совестью отправиться по своим делам, поручив опеку посланников жене и Фёдору Курицыну.

Вскоре наместник Великого Устюга дал Константину разрешение на проезд, и посольский караван двинулся дальше. Еле-еле успели дойти до Вологды, как ударили морозы. Так что Константин в очередной раз поблагодарил Господа Бога за удачу. В Вологде посольство встретил и принял князь Андрей Васильевич Меньшой, младший и любимый брат Великого Московского князя. Гостили у него не долго, но весело. На застолье Андрей Васильевич не поскупился. Адмирал же, видя такое расположение к посольству, тоже в долгу не остался, отдарился шёлковыми тканями и индийскими саблями. Благо запасы на разного рода подарки взяли с собой с избытком. Уезжая, пришлось оставить одного доктора и два десятка матросов под командованием мичмана Носорогова для охраны корабля. Даже ни сколько его, а пушек, которые разобрали, смазали и аккуратно убрали в трюм. Кроме этого трюм, куда их убрали, заминировали. Мало ли что могло случиться?

Распрощавшись с вологодским князем и оставив на его совести корабль и два десятка матросов, посольство, в сопровождении специально присланных людишек, направилось на санях в Москву. Караван растянулся на целую версту. Кроме адмирала и Афанасия Никитина, все остальные с изумлением взирали на покрытые снегом поля и дороги. А они, добродушно посмеиваясь над детским восторгом своих подчинённых, с блаженными улыбками вдыхали свежий морозный воздух.

Константин первое время приглядывался к московским сопровождающим, которые вели себя с заносчивой горделивостью и чуть ли не лопались от важности. В результате он решил отплатить им той же монетой. Смотрел на них, как на букашек, выказывая при этом холодную надменность и невозмутимость. Подчинённые, глядя на адмирала, вели себя соответственно.

Несмотря на всю важность, москвичи с явным любопытством разглядывали необычные наряды русичей. А посмотреть было на что. Поверх вязанного шерстяного свитера, имеющего высокий ворот, одевался чёрный кожаный пуховик длиною до середины икры и наполненный гусиным пухом. Глубокий капюшон имел оторочку из шкуры чепрачного шакала, которая в свете морозного дня искрилась серебристой лазурью. На ноги матросы надевали стёганные ватные штаны с высоким утеплённым поясом и гульфиком на пуговицах. Обувью служили доходящие до колен кожаные унты, утеплённые мехом всё того же чепрачного шакала. На головах у всех красовались белые мохнатые папахи. Но самым необычным из всей одежды были заклёпочные застёжки и застёжки-молнии на пуховиках. Только не знали сопровождающие, что русичи промучились целый год, прежде чем научились качественно делать такие застёжки, изготовив под них примитивные станки.

В Москву посольство прибыло 10 ноября 1475 года. "Как раз на день милиции-полиции, — подумал адмирал. — То-то Бурков по старой привычке будет его отмечать"…

— Ну, старый, поздравляю тебя с рождением сына! — весело хлопнул Буркова по плечу Шамов Руслан. — Это же какой подарок тебе умудрилась сделать жена? Не иначе мент родился…

Поздравления сыпались на министра безопасности со всех сторон. В ТОЙ жизни он как-то не сподобился завести детей, а тут незадолго до своего шестидесятилетия… Отметили рождение новой жизни весело! Всё думали-гадали, какое имя мальчику дать, но так ничего и не решили. А на следующий день случилось ещё одно не менее значимое событие, умер Сухов Игорь Иванович. Пилил себе на станке досочки, пилил, потом сел на стульчик передохнуть, глазки прикрыл и отдал Богу душу. Артём Николаевич, как про это узнал, сразу сказал, что сына назовёт Игорем.

На похороны собрался чуть ли не весь город. Поминальный молебен, проведённый Дундичем, был настолько пронизан скорбью, что казалось, будто бы даже Столовая гора издаёт печальные вздохи. В такой траур Звёздный ещё ни разу не погружался. Даже Павел Андреевич, произнося прощальную речь, не смог совладать с эмоциями и несколько раз её прерывал, чтобы отдышаться и говорить уже более внятно. Пушки, установленные по пятнадцать штук в каждой крепости, дали по три холостых залпа, после чего в городе на три дня были приспущены все государственные флаги.

— Что ты мне на это скажешь, Дионисий? — спрашивал один греческий монах у другого. — Плотника хоронили так, будто бы он царских кровей.

— Так он, Фома, и был царских кровей. Просто очень любил работать с деревом и полностью отдался своей страсти. Можно сказать, жил, как монах-отшельник. Мне об этом Владыка поведал.

— Да уж, много здесь необычного. Я слышал будто бы сам император, словно простой кузнец, не чурается поработать в кузнице.

— Да, все так говорят. Только видишь, не пускают нас в те мастерские. А я думаю, там есть на что посмотреть. Одни велосипеды чего только стоят! Кто бы мог подумать, что при движении не то, что два, даже одно колесо легко может сохранять равновесие. Крути себе педали и едь.

— Совершенно верно, Дионисий. И принцип-то простой. Так большинство станков и подъёмных механизмов работают, но только русичи догадались сделать из этого средство передвижения.

— Как говорит Владыка: "Всё гениальное просто".

— Возможно, возможно, — покачал головою Фома. — Ну, а что ты думаешь о его предложении? Что тебе больше по душе, миссионерство или свой приход?

— Не для того я приехал в далёкую страну, чтобы бродить по землям подобно страннику. Мне по душе свой приход.

— Мне тоже. Только придётся более серьёзно отнестись к изучению языка русичей, это обязательное правило.

— Ничего, их книги написаны доходчиво и понятно. Так что с Божьей помощью совладаем с этой трудностью. Как сказал Владыка, если мы выбираем свой приход, то пока учимся, для нас будут построены каменные храмы.