Грася (СИ) - Меллер Юлия Викторовна. Страница 47

— Маленькая потаскушка! — наступал он на неё. — Скольких сумела опутать своим невинным видом?

Зибор почуяв неладное приблизился к своему руководителю и постарался закрыть от него собой шокированную Грасю.

— Вот, значит, как вы действовали: малолетка себя предлагает, а ты снабжаешь Робуса информацией?

Как завязалась драка, девушка не видела, полностью прикрытая спиной Зи, но красавец Алеш Ферокс отлетел по коридору далеко, и остановила его только стена. Они наносили друг другу страшные удары, друг Граси был сильнее, и значительно, но глава обладал большей ловкостью и умением. Вскоре прибежали другие лэры, попытались воздействовать на Зибора магией, но только внесли беспорядок.

— Этот парень не реагирует на энергию, — пронёсся слух между пытающимися вмешаться лэрами. А Зибор уже заполучил главу и вымещал на нём всю свою боль и ревность. Может им обоим требовалась подобная угроза жизни, физическая боль, чтобы пережить свои душевные терзания, никто этого не знает. На лицо был факт нападения на главу его же сотрудником.

Если поначалу Грася замерла от выплескивающейся на неё ненависти Алеша, то потом она, широко раскрыв глаза, с ужасом смотрела как её друг и глава тайного ведомства пытаются покалечить друг друга. Ей казалось, что она скулит, но из горла вырывался едва слышный сип. А мужчины как будто торопились успеть нанести как можно больше увечий, успеть убить, растоптать…

Когда попытались вмешаться другие лэры, девушка зашевелилась, а в момент, когда все навалились на Зи, она с отчаянным визгом, на подгибающихся от страха ногах, ринулась его спасать. Грася зажмурилась и лупила, щипала, дёргала за одежду всех, кто ей попадался. Тут в кого не попадёшь — не прогадаешь, все они накинулись на её Зибора. Грасино участие придало другу сил, и он, как разъяренный бизон, поднялся и скинул всех налетевших на него лэров.

— Шакалы! Шакалы! — сипела девушка, удерживаемая сразу двумя лэрами. Сотрудники позабыли, что на девушку можно воздействовать магией и, чтобы она не покалечилась, её держали двое.

День закончился феерично. Домохозяйка Граси с Зибором могла бы быть довольна, у неё в доме тишина и всё прилично. Она, конечно, не знала, что господина Грефа держат сейчас в наручниках, а Грася колотит выданной кружкой по решётке и орёт чудные песни.

То она «врагу не сдаёт гордого варяга», то у неё «над головой черные вороны вьются», то она воет, что является «вскормленной в неволе орлицей молодой». Заткнуться она согласилась в обмен на еду из трактира, на которую скинулись все соседи сидельцы.

— Слабаки! — презрительно бормотала она, поглощая горяченькие крошечные пирожки, обжаренные в луковой подливке. Была ли она до наглости смелой? Нет, конечно, но Грася хорошо слышала, какими карами грозился секретарь генерала, если с девушкой что-нибудь случится до вынесения приговора. Ну, а раз так, то почему бы не поделиться наболевшим с другими? Душа ноет, просит выплеска эмоций, рвётся на части! А песня, как известно, лучший успокоитель.

На следующий день она умылась, заплела две косички и, расточая злобные взгляды, поплелась укорять правосудие. Первые же её шаги в небольшой зал, где зачитывалось дело о хулиганстве и нападении на главу ведомства, вызвали недоумение у обвинителей и свидетелей. Грася замялась у входа, прижала к животу сумочку и, со взглядом «вы же меня не обидите, правда?», пугливо прошла на место «хулиганки».

— Да она же совсем ребёнок, они что там все — обалдели? — послышались голоса любопытных.

— Вот что власть делает! Развращает!

— А потом всё на изнанку валят, мол, твари во всех наших бедах виноваты!

Народу было немного, дело-то пока неважное рассматривали, но голоса раздавались всё настойчивее и возмущённее. Грася приободрилась, пришло ощущение, что она в своей стихии. Ещё бы крайний правый угол тоже ожил бы, подавая реплики… Она, почти бегом, взбежала на показанное ей место и быстро начала говорить взволнованным, сбивающимся голосом.

— Я раненного боевого генерала навещала, а мне гадости стал говорить один лэр-в, а мой друг заступился…

— Вам слова пока не давали…

— … а они все на моего друга налетели, избивая! — успела провыть девушка, указывая пальцем на лэров в форме.

— Я лишу вас голоса, если…

— Я даже не знаю живой ли он, — прижимая руки к щекам, и даря слушателям взгляд «прощай любовь», Грася попыталась всплакнуть, но её лишили способности говорить. Она демонстративно схватилась за горло, тряхнув своими косичками, вытаращила глаза и осела на пол.

Зал взорвался:

— Изверги! Да что ж вы делаете?!

— Ребёнка мучают!

— Худенькая-то какая, её тут голодом заморили!

Стучал гонг, призывая к тишине, но люди набивались в зал, услышав шум, в надежде увидеть что-нибудь интересное. Им быстро докладывали, что дитя довели до предсмертного состояния и выкрики только добавлялись.

Грася лежала, довольная реакцией, и тихонько плакала. Напрасно мать ей вбивала, что нужно надеяться только на себя. Нет и ещё раз нет! Помощь людей никогда лишней не будет. Это Грася чуяла с детства. Все хотят быть хорошими, главное, правильно рассчитать, что у кого попросить. И конечно, никогда не жадничать с ответной помощью. Тут у неё иногда возникали проблемы, но это вопрос силы воли. Вот и здесь — как горят у людей глаза, когда они защищают справедливость! Так рождаются самоуважение и гордость за себя, а Грасе остаётся взять на себя ответственность за их привлечение. И совесть её нисколечко не грызёт, ведь она действительно не виновата, а её выставляют хулиганкой.

Зал был набит битком, Грасю подняли, пригласили целителя и подали стул. Она села и некоторые женщины, находящиеся в зале, заплакали — так жалобно она смотрелась сидящей на краешке стула, с ладошками на коленках, с дорожками слёз на щеках.

Дело Граси закрыли за три минуты. Зачитали обвинение, сняли его и, не имея претензий, отпустили. У выхода девушку встретил секретарь генерала и, проводив в отдельную комнату, демонстративно похлопал в ладоши.

— Браво, госпожа Монте! Жаль, что вы не работаете у нас. Хотя, жизнь долгая…

— Ну уж нет! Мне больше по нраву вызывать восторг, а не жалость.

— И всё же — это талант, вам собирались предъявить оплату нанесённого ущерба, назначить штраф и трудовое воспитание.

— За что?!

— Политика, — пожал плечами секретарь, — Теперь будут стараться зарыть вашего друга. Заседание будет закрытым. Сами понимаете, никто не должен знать, что глава тайного ведомства избит и лежит в коконе восстановления.

— А Зи? Он в коконе?

— Ну, этому здоровяку тоже досталось, но обошлись ускоренной регенерацией.

— Что грозит Зибору? Он же сотрудник ведомства, неужели его не вытянут?

— Говорю вам, госпожа Монте, открыто, так как вы в курсе происходящих в последнее время вещей.

Девушка кивнула.

— Алеш Ферокс отстранён от дел. Король выразил ему недоверие, но следствие идёт и всё яснее становится, что Ферокс ничего не знал, не участвовал, не привлекался, даже косвенно, к делам Агнес. Останется ли он впоследствии на своём посту или нет, это неважно. Сейчас лэры, исполняющие его обязанности, хотят показательно проявить своё рвение в наказании хотя бы Грефа. Человек, замешанный в падении четы Ферокс, никому не нужен. Ваш Зибор, по большому счёту, никто — не лэр, одиночка, а вот семья Фероксов очень значима.

— Я знаю лэр-ва Ферокса старшего, он всегда за справедливость и не оценит всех этих лизоблюдских поступков, — выпалила Грася.

— И, тем не менее, сейчас начнутся проверки, и никто не хочет рисковать. Лэр-в, глава ведомства, избит своим же подчинённым. Вот и всё, что важно. Если сам Алеш Ферокс снимет все обвинения, то это другое дело, но я его видел, он ещё с неделю пролежит в коконе, да и потом ему будет не до Грефа. Тем более, не до вас. Вы для него как черта — до вашего появления и вмешательства у него как бы было всё хорошо, а после вся жизнь разрушилась.

— Но это же…

— Несправедливо?