Живи! (СИ) - Сакрытина Мария. Страница 17

— Понимаешь, — убеждённо отозвался Леерд. — Сможешь её… успокоить?

Я вздохнул.

— Мой господин, я всего лишь красивая домашняя зверушка…

— …и я сейчас выволоку тебя на поводке из твоей клетки, — раздражённо продолжил Леерд. — Не забывайся, рей-на, расшевелишь её к утру, и… Почему ты на меня так смотришь?

Это было странным, правда. Всё: беседа, моё поведение, то, как он со мной разговаривал — точно с равным. Почти равным. Мои инстинкты кричали, что надо повиноваться, и если бы не усталость, громадная, давящая — я бы слушался. На этот раз, как и в первые дни плена, мне просто хотелось, чтобы меня оставили в покое, а для этого надо было умереть.

Я улыбнулся.

— Просто жду, господин, что вы можете мне предложить? Мою жизнь? — я усмехнулся, не опуская взгляд.

Леерд прищурился — гнев, надо отдать должное, он умел скрывать мастерски. Для человека.

— На девчонку тебе плевать?

— Вам тоже, — отозвался я.

— И жить тебе надоело?

Я смотрел на него и думал, когда бы сломался этот напыщенный, расфуфыренный человеческий герцог, если бы его запихнули хоть на недельку в мою шкуру? В первый день — или продержался бы чуть дольше?

— Я хотел по-хорошему, — вздохнул Леерд, ставя фонарь и входя в клетку.

К комнатам госпожи он тащил меня лично — какая честь! — естественно, за уши. Кивнул страже у двери, пинком отправил меня в гостиную — я кубарем покатился по ковру, сшиб столик с подносом и, кажется, разбил стоящий на нём графин.

— Не сможешь оживить её до завтра — удушу лично, — бросил Леерд и запер дверь.

Я остался один в тёмной гостиной, воняющей кровью и человеческими лекарствами. Шторы были задёрнуты, свечи не горели, но струйка дыма слабенько тянулась из спальни — госпожа нашлась там, в кресле у зашторенного окна. Кровь капала с её безвольной руки, собиралась в лужицу на полу, пачкая ковёр. На коленях госпожи — платье она так и не сменила, как я машинально отметил, — поблёскивал заляпанный кровью кинжал.

Всё это печально напомнило мой первый день во дворце. Госпожа точно так же невидяще смотрела перед собой и никак не отреагировала на моё появление. Только теперь рана на её руке затягивалась на глазах — быстрее, чем раньше.

— Моя госпожа?

Вместо ответа она молча, словно верёвочная кукла, взяла кинжал и полоснула себе запястье. Кровь потекла снова. А мне отчего-то захотелось накричать на неё, влепить пощёчину — искушение было настолько сильным и нелогичным, что меня бросило в дрожь.

Я забрал у неё кинжал и принялся готовить успокоительное. Когда отвар настоялся, я подал его госпоже — она слепо шарила руками перед собой, ища кинжал.

Успокоительное на неё не подействовало. И пока я размышлял, влить ещё одну чашку и надеяться, что госпожа не умрёт, или просто подождать; она, не найдя кинжал, принялась методично взрезать руку своими же когтями.

Я смотрел на неё и понимал, что успокоительное не поможет. Хоть три чашки, хоть ведро — будет резать себя, пока не лопнет. И ещё я очень чётко понял — сидя перед ней на коленях, глядя, как её кровь собирается в лужицу и пачкает дорогой ликийский ковёр, — я не знал, что делать. Осознание этого мурашками пробежалось по коже: она просидит так до завтра, меня убьют, и её тоже — когда Леерд или кто-то ещё достаточно крепко утвердится на троне. Как же это глупо — иметь могущество, равного которому нет среди человеческих магов, и умереть так легко, как эти людские… как их?.. коровы, которых ведут к мяснику.

Не знаю почему, но сама мысль показалась мне смешной — я смеялся и никак не мог остановиться. Госпожа чиркала когтями по запястью и смотрела в сторону пустыми глазами.

Истерика — это то, что случается с людьми. Но, видимо, я достаточно долго прожил среди них и набрался их мерзких, нелогичных повадок. После истерики меня захлестнула ярость — такая, какую я не ощущал с первых дней рабства, когда впервые понял, что ничего не могу сделать, никак помешать этим безволосым обезьянам, возомнившим о себе Праматерь знает что… Тогда я ещё бросался на прутья клетки — людям на потеху.

Сейчас я всё-таки влепил госпоже пощёчину. Её голова мотнулась — как у куклы. А рука снова потянулась к окровавленному запястью — я перехватил её. Госпожа дёрнулась пару раз и замерла.

Если бы раньше, во время обучения я достаточно времени уделял целительству, у меня, наверное, был бы хоть намёк, хоть малейшее представление, что делать со сбрендившей полукровкой, которая ушла в себя так глубоко, что у человеческих лекарей опустились руки. Но я был непростительно горд, считая, что моих знаний в этой области достаточно. Запах крови, темнота, шаги стражи за дверью, — всё это рождало панику, липкую и ледяную, как речная гидра. Я не знал, как быть — и потому, чтобы прогнать страх стал делать то, что привык.

Сначала я приготовил ванну. Руки госпоже пришлось связать её же декоративным пояском — иначе она тянулась к запястью, как заведённая. Я тщательно смыл кровь и, завернув госпожу в одеяло, отнёс на кровать. Потом, как мог, прибрал спальню и тщательно проветрил. За это время госпожа развязала пояс — и постельное бельё пришлось тоже менять, оно очень быстро промокло от крови.

Пить кровь госпожа не хотела — упорно стискивала зубы, даже если я зажимал ей нос. Только расслаблялась, словно хотела сказать: "Да убей же меня наконец".

Так что остаток ночи я провёл в кровати вместе с ней, обнимая — а на деле фиксируя ей руки. Где-то под утро госпожа, похоже, заснула — или потеряла сознание. Я слушал, как просыпается дворец, сам то и дело проваливаясь в тяжёлую дремоту, и нет-нет, но думал, что сделает этот Леерд, когда придёт утром. Если он заберёт у меня госпожу, она умрёт. Никто из этих идиотов-людей не знает, что ей нужно. Им и в голову не придёт. Праматерь, но почему меня это волнует?

Леерд привёл с собой стражу. Солнце только-только поднялось над горизонтом — часовая башня ещё даже не зажглась, а меня уже выволокли в гостиную и бросили ему в ноги.

— Не смог, — вздохнул герцог, слушая краткий отчёт капитана. — Ну и в бездну тебя, — и склонился надо мной, теребя в руках шнурок или ленту, не знаю, я не смотрел. Я обнял его ноги и насколько мог подобострастно принялся умолять простить меня за все мирские грехи и дать второй шанс. Наверное, у меня в голове всё окончательно перепуталось, но почему-то это казалось очень важным, просто необходимым — не оставлять госпожу сейчас.

Леерд поколебался. Потом поднял меня за плечи, заглянул в глаза и усмехнулся.

— Прекрасное представление, рей-на. Не знаю, умом ты тронулся или что ещё с тобой произошло. Но мне ты бесполезен, так что… — и отпустил меня внезапно, отступая на шаг.

Упасть снова на колени мне не дали. Госпожа вцепилась в меня, как малыш держит маму за шкирку. Окутала дымом и цветами.

— Моя королева, — начал было Леерд.

Госпожа была лаконична.

— Уйдите.

— Но Ваше Величество…

— Уйдите! — и на этот раз гром за окном зарычал, вторя приказу.

Они ушли — Леерд бросил на меня предостерегающий взгляд напоследок. Наверное, мысленно казнь придумывал. В тот момент это меня не особенно интересовало.

Госпожа осела на пол и спустя мгновение подняла на меня отчаянный взгляд.

— Ллир, ты же знаешь… умоляю… скажи… как, как мне покончить со всем этим? Я хочу умереть, Ллир, пожалуйста, я не могу так больше. Я не могу…

Если я умом тронулся, то госпожа давно уже составила мне компанию.

— Зачем…?

Она схватила мою руку — вцепилась до боли.

— Пожалуйста! — и снова зарычал гром, а тучи набухли дождём, чёрные, тяжёлые тучи. — Ллир, я сойду с ума, а ты представляешь, что тогда будет? Я начну убивать направо-налево, я не могу, тебе всё равно, а я не могу, — она бормотала, как в бреду и всё дёргала мою руку. — Ллир, ну что мне сделать? Скажи, что я могу для тебя сделать? Я сделаю, всё, всё, что прикажешь, только останови это, останови, я не могу, не могу, не могу…

И это когда корона теперь её, когда она действительно может изменить всё — в чём дело? Она так глупа, что не понимает?