Поцелуй или жизнь (СИ) - Литвинова Ирина А.. Страница 50
Ладно, предположим, сейчас это все неважно. Важно то, что тень "колпака" и его изумрудный взгляд следовали за мной и наяву! Я не понимала, откуда на меня смотрят, почему я ощущаю тихую ярость другого существа… демон. Если это и впрямь "колпак", это должен быть демон — "горячий мужчина с горящими глазами полукровки".
Видя, как я, зашуганная, вздрагиваю от каждого трепыхания портьер, Азизам взялся меня пытать о причинах страхов, а когда я ему все рассказала, фыркнул и заявил, что тот "колпак" — однозначно граф Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон.
— Вспомни сама, Жак же нам рассказывал, что как раз в то время Его Светлость мотался на север в Храм Мрачного Бога, чтобы спросить у него совета, как справиться с проклятием. Лорд Себастьян еще и с "черными колпаками" инкогнито ехал — все сходится! А то, что ты говоришь, что тот "колпак" был демоном… ну, я в нем родича не чувствую, но в Бесноватом я тоже, не зная, кто он, сына Хаоса не распознал бы. Да и то, что ты чувствуешь его взгляд, но не понимаешь, где сам наблюдатель, просто объясняется — граф же здесь каждый закуток знает, наверняка в каких-нибудь потайных ходах прячется и через глазки наблюдает.
Был в его словах смысл, вот только… Вот только я точно помнила, что в воспоминаниях Франсуа на похоронах сэра Гвейна, которые были чуть ли не на десять лет раньше, глаза Себастьяна уже начали выцветать…
Устав дрожать от неизвестности, я решила, что глупо надеяться только на то, что мы с Азизамом уедем при первой возможности. Не покидало меня ощущение, что этот зеленоокий кошмар не оставит, да и Бесноватый всю душу вынет. Поэтому я решила во что бы то ни стало узнать, что же происходит в Зеленом Горбе!
Помощи я решила просить у самого особняка. Стены помнят все, как было, а люди, даже когда не хотят врать, пересказывают историю, как ее видели они. Тем утром после традиционного завтрака в не менее традиционной компании я, вопреки обыкновению, не засела в библиотеке, а принялась бродить по дому, не задумываясь о том, куда, собственно, иду. Ноги сами принесли меня к высоким двустворчатым дверям с позолотой, которые вот уже четверть века открывали только горничные, проскальзывая внутрь, чтобы вытереть пыль. Туда меня не заводил даже лорд Себастьян, когда мы вместе осматривали особняк. Кабинет сэра Гвейна… все здесь хранило отпечаток своего владельца, как будто тот буквально только что был здесь и отлучился буквально на минуту. Прежний граф Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон, очевидно, любил зеленый. Оно и понятно, изумрудные тона должны были изумительно
сочетаться с его глазами. А ведь вполне может быть, у Себастьяна были такие же невероятные глаза под стать изумрудам, завораживающие очи Змея… Что-то не о том я думаю!
Не давая себе времени засомневаться и струсить, я неслышно проскользнула внутрь и затворила за собой дверь… И практически сразу уплыла в небытие. Последнее, что я запомнила, это как ноги подкосились от давления воспоминаний, переполненных чувствами и предчувствием роковой опасности…
***
— Ты что наделал?! — рычал Бесноватый, чуть ли не бросаясь на своего собеседника, от которого его отделял письменный стол с опрокинутой чернильницей и несколькими истерзанными листками. Бастард Тьмы ожидаемо разговаривал с сэром Гвейном.
— Гарет, я должен был…
— Должен?! Да нет, Гвейн, ты обязан был! Ты обязан был молчать!!!
— Это право моего сына знать правду…
— Кому от этой правды легче стало?!!! Ты что, и правда не понимаешь, что наделал?! — в приступе ярости Тринадцатый Принц Веридорский заметался по комнате, по пути сшибая все, что неудачно подворачивалось у него на пути. — Знаешь, Гвейн, как человек ты лучший из тех, кого я знаю. Воистину, южане верно нарекли тебя Благородным Сердцем. Но как отец, уж прости, друг, но ты не просто плох, ты ужасен! Ты что, не осознаешь, что ты вырастил?! И ладно бы только вырастил!…
— Я ничего не сделал! — вскинулся хозяин кабинета. — Я давно собирался открыть ему правду.
— Да???!!! А знаешь, почему ты до сих пор не рассказал?! Потому что твоему сыну никогда не было никакого дела до нее! Она любила его, переживала, плакала… А ему было хорошо: титул, почет, состояние! Правда, зачем ему сдалась она?! И это все ьы, Гвейн! Взгляни на своих сыновей и ужаснись!
— Ну, вот и исправишь мои косяки, когда меня не будет, — грустно улыбнувшись, проговорил Гвейн. — Гарет, я понимаю, почему ты злишься. Может, ты даже и прав… Я просто не мог по-другому, понимаешь?
— Понимаю, — неожиданно успокоился Бесноватый, останавливаясь у стенки и тяжело приваливаясь к ней плечом. — Когда тебе?
— Завтра утром, — меланхолично отвечал благородный рыцарь. — Гарет, я прошу тебя… присмотри тут за моими. Я сам понимаю, что многое упустил в воспитании детей, но… пожалуйста…
— Мог бы и не просить, — хмыкнул Бастард Тьмы, отводя взгляд от друга, но я то видела, как в уголке глаза Тринадцатого Принца Веридорского сверкнула… слеза?!
— И еще… Гарет, я понимаю, что это противоречит законам чести и…
— Да говори уж!
— Я прошу тебя… когда придет твоя очередь и кто-то один вызовет тебя на поединок, чтобы с твоей смертью забрать готовый артефакт… Я прошу… Гарет, если твоим противником станет мой сын…
— Нет! — рявкнул Бесноватый. — Вот тут не обессудь, брат, поддаваться я никому не намерен, и вовсе не потому, что мне жалко собственной жизни для твоего сыночка. Но в последнюю минуту жизни я расскажу, где артефакт и как его закончить, только достойнейшему! И уж прости, дружище, но я практически уверен, что это будет не твой сын.
— Гарет… Гарет, и Франциск, и Себастьян превосходные воины, но им никогда не сравниться с тобой. Гарет… не убивай, Гарет. Скажи, что испытание провалил, выбей из рук оружие, кольни в грудь напротив сердца, но… клянись! Клянись, Гарет! Если для тебя хоть что-то значит наша дружба и моя последняя просьба…
— Беру свои слова назад, ни демона ты не благородный, — как-то обреченно вздохнул Бастард Тьмы. — Ладно, сам ведь не смогу заколоть никого из твоих. Стыдно, конечно, признаваться, но твоих пацанов я люблю, как е пристало сыну Хаоса! Клянусь своей жизнью, что никогда моя рука не отнимет жизнь у твоего сына!
6.6
Выплывала из видения я, ожидаемо лежа на полу. Но все вроде хорошо, даже не ушиблась — удачно рухнула… И вдруг я поняла, что плачу! Что это?! Когда я заплакала? Почему?! Да, я догадалась, что видела вечер на кануне таинственной смерти сэра Гвейна, о которой он, похоже, действительно знал заранее. Все сходилось на том, что причиной был неизвестный артефакт. Могло ли быть такое, что Азизам ищет другую вещь? Вряд ли. Особенно если учесть тот факт, что ни сам создатель, ни Бастард Тьмы не сомневались в том, что заполучить его попытается один из сыновей сэра Гвейна. Кажется, упомянули Франциска и Себастьяна. Почему их? Потому что Франсуа за всю жизнь держал в руках только лютню, но никак не оружие? Хотя… Артефакт, который неким образом доказывает право наследования, — вещь, нужная любому дворянину от потомственных аристократов до лордиков, у кого от знатного происхождения разве что не так давно прикупленный низший титул. Другое дело, что знают про это диво дивное только в пределах Зеленого Горба. Азизам говорил, что сэр Гвейн сделал этот артефакт по просьбе его матери, а потом про него, скорее всего, узнал Франциск, то есть у моего подельника образовалась конкуренция. Но ведь Франциск мертв…
Да кого я обманываю?! Не интересует меня, кому в итоге владеть этим артефактом! А если и волнует, то далеко не до такой степени, чтобы рыдать по этому поводу! Надо хотя бы самой себе признаться, что плачу я из-за Бесноватого. Он ведь знает о своей гибели, как и сэр Гвейн когда-то. Знает, что рано или поздно ему бросят вызов и только его смерть закончит всю эту историю с артефактом!
Я не должна была плакать… Только не из-за него! Бастард Тьмы — воплощение всех пороков и практически мифическое сосредоточение зла. Да, возможно, молва что-то приукрашивает, но факт есть факт: он убивал. Убивал много и жестоко, калечил жизни и за это сами Боги наказали его. Да что там говорить, он — демон! У порождения Хаоса не может быть светлой души. К тому же он унизил меня в первый день в Зеленом Горбе. Так что плакать не по кому!