Поцелуй или жизнь (СИ) - Литвинова Ирина А.. Страница 8

После того, как папа уехал на Большой Турнир в Веридор и влюбился в королеву Пенелопу, он приезжал объясниться с Матушкой. Просил прощения, хотя, в общем то, не за что. Она в ответ только сказала, что, мол, сердцу не прикажешь. Потом он ускакал навстречу новой жизни и наведывался в Северный Предел нечасто. Мне кажется, он не хотел мозолить бывшей возлюбленной глаза, хотел так уйти из ее памяти и из сердца. Матушка, конечно, горько плакала, но со временем успокоилась, лишь изредка грустно улыбалась, смотря на вещи, хранившие память о ее любви и поведавшие мне их с папой историю. Но замуж так и не вышла.

2.4

Мой Дар открывал мне прошлое и будущее, так что я была уверена, что это Прорицание. Уникальный Дар, доставшийся в наследство от магической расы, поэтому я его скрывала так же, как и сущность полукровки. Я научилась по желанию перекидываться во вторую ипостась и с помощью зеркала убедилась, что превращаюсь точь-в-точь такую же змейку, что приходила ко мне во сне. Поцелуй свой, хвала Богам, мне еще не доводилось проверить.

И вот мои не безупречен развитые, но все-таки сильные магические способности мне отказали. Ни светлячок не загорался, ни пламя не занималось, ни ветер не дул. Похоже, бытовая и стихийная магия бывшему храму Мрачного не по нраву. Ладно, а если так… Я позвала свою змейку и тут же почувствовала, как вторая сущность сгустком магии завозилась в районе солнечного сплетения, но оборачиваться не стала. Мне нужен был только змеиный слух.

Сквозь непролазный туман змея телом услышала родственное шипение. Меня звали сородичи.

— Ссссюда… — голосами прокладывали мне путь духи древних нагов, и я направила коня на их зов.

Спустя четверть часа я спешилась и, привязав каурого к полуразвалившийся балюстраде каменной лестницы, напекла через неровную каменную арку, которая, видимо, до вооружения «чёрных колпаков» была дверным проемом, во мрак замка. Я недолго петляла по отвалившемся лестницам и узким коридорам. Родственное шипение вывело меня в просторный, освещённый неведомо откуда идущим голубоватым светом зал, в центре которого кругом стояли исполинские статуи. Воплощенные в камне облики порождений Мрачного. Вот демон раскинула крылья, словно собираясь взмыть в небеса над дышащей жаром, изрыгающей смерть и пламень огненной землей Хаоса. А вон сирена протягивает руки к кораблю вдалеке и приоткрывает губы, чтобы затянуть роковую песню и растревожить море, изголодавшееся по телам корсаров и фрегатов. А с другой стороны оборотень, вспарывающий когтями землю, оскалил клыкастую пасть и присел, готовясь к смертоносному прыжку и вперив свирепый взгляд прямо перед собой. Но больше всего меня поразили другие две фигуры. Огромный змей, извиваясь кольцами и раздув капюшон, взирал на меня с невероятной высоты, но даже с такого расстояния были видны его глаза. Все остальные статуи были целиком каменными, и только у этой вместо глазниц поблёскивали леденящим душу светом голубоватые кристаллики, будто подкинутые поволокой, и оттого ещё более пугающие. Однако гложила мое сердце дикая мысль, что если очи аспида прояснятся, то их взгляд пронзит меня вернее, чем длинные мечи-клыки, выглядывающие из разинутой пасти. Рядышком с ним, изящно присев на длинный чешуйчатый хвост, устроилась милая нежная девушка. Длинные волосы плащом укутывали наготу прекрасной нагини, придавая ее образу невинности и беззащитности. Но я то знала, что глаза у этого «ангела» скорее всего невероятно яркие, что напрямую указывает на ядовитость. Но привлекла меня статуя не своим безупречным видом и даже не тем, что, похоже, именно от неё исходили проводники-голоса. Нагиня сидела, повернувшись к гигантскому змею, которого, кажется, в папиных фолиантах называли василиском, и протягивала ему… яблоко! Такое же, как из моего детского сна и какое мне некогда подарил незнакомец, спасший меня от позорного клейма на шее. На веточке сочного плода была повязана лента, на конце которой болталась скрученная в маленький свиток записка. Не долго думая, я развернула послание, которое словно предназначалось для меня. С одной стороны косым острым прочерком черкнули несколько строк без подписи:

«Бог Мрачный, Тот, Кто правит в самых темных уголках наших душ, Кому подвластно отравить сердце человеческое ядом злости, ревности, зависти или же излечить его от них, Чья сила покровительствует нам, потерявшим луч надежды и блуждающим во Тьме! Изгони из мира ярость и боль, вызванные обидой давней, искорени проклятие, брошенное в горе и в запале, но проросшее на земле нашей, ибо скрепила его с родом обидчика безбожная смерть…

Ещё смею просить Тебя за юную деву Веронику, которой я сегодня на рассвете преподнёс тот же дар, что и тебе. Огради ее от мрака, а если суждено ей по воле Твоей узнать боль душевную, направь Свой взгляд в сторону ее и сбереги от пропасти Смерти»…

Ну ничего себе! Неужели тот самый благородный незнакомец двенадцать лет назад направлялся в разрушенный храм Мрачного, чтобы поклониться идолам Его порождений и оставить это прошение. И за меня просил! Но как это яблоко сохранилось за десяток с хвостиком лет?! И почему именно это подношение выбрал мой спаситель?!

Однако на этом сюрпризы не закончились. Записка с прошением словно сама собой повернулась у меня в руках, и на обратной стороне свитка, будто выводимые невидимым пером, начали появляться витиеватые слова, складывающиеся в строки и предложения:

«Тайной мысли распаляет

Песня о далеком крае,

Где из года в год вдовец

Водит деву под венец,

А рассвет когда встречает,

Чёрный цвет он надевает,

Вновь вдовцом — проклятый рок!

Выйдет ли проклятию срок?…

Коли страх не гложит сердце,

В омут, графская невеста!

Дверцу тайны приоткрой,

Чтобы встретиться с судьбой!»

Песня, песня, песня… Не может быть! Это что же, в записке просят снять проклятие с легендарного вдовца и по совместительству богатейшего южного аристократа графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон, чья слава дошла даже до другого конца света и гремит в бардовских песнях?! Интересно, кто же это написал и что там за проклятие, которое, судя по записке, было произнесено от большого горя перед самоубийством? С одной стороны, логичнее всего было бы самому вечному вдовцу или же его родственнику просить помощи у Мрачного. Но ведь в прошении нигде не уточнено, что его автор каким-либо образом относиться к графскому роду. Вполне может быть, что это был брат девушки, влюбившейся в графа и опасающейся скоропостижной и безвременной кончины сразу же после свадьбы. А может, преданный слуга из обнищавшего дворянского рода или же друг проклятого… Как бы то ни было, а их прошение двенадцатилетней давности до Мрачного не дошло: судя по слухам, за последний десяток лет самый завидный по состоянию и знатности и в то же время самый несостоятельный по причине кратковременности брака жених-южанин похоронил пол дюжины жён.

Из мыслей меня выдернул мерный стук каблуков, причём по тому, как неизвестный поклонник Мрачного отбивал каждый шаг, можно было сказать практически наверняка, что это военный. А каблуки не звонко цокают, как на женских туфельках, а глухо отмеряют каждое соприкосновение подошвы и пола. Ага, значит, сапоги охотничьи.

Прихватив с собой яблоко, я проворно шмыгнула внутрь одного из внушительных колец василиска и притаилась за каменным туловищем. Некто из местных, а может и не из местных, прихожан уверенно прошёл мимо моего укрытия и, судя по звукам, остановился где-то через треть круга от змеиных родственников. Осторожно высунувшись из «объятий» магического апсида, я быстро отыскала глазами новоприбывшего. Им оказался мужчина, судя по посеребрённым сединой волосам, в летах, но на удивление хорошо сложенный, высокий и с бойцовский разворотом плеч. Он стоял ко мне боком, и полностью рассмотреть его лицо я не смогла, однако ту часть, что была открыта моему взору, щедро осыпали язвы, как у прокаженного. Ради интереса я тихонечко позвала свою вторую ипостась, которой было по силам на глаз и «телесный» слух определить степень тяжести почти любой болезни. Змейка встрепенулась внутри меня и подняла голову, сканируя мужчину. И — вуаля! — вердикт таков: незнакомец здоров как демон, перед которым как раз таки остановился. Зачем тогда уродовать лицо? Врожденный дефект? Или, может, от суда скрывается? «Ты сссама тут от сссуда сссскрываешшшьсссяяяя…» — заметила змейка, снова удобно сворачиваясь и прикрывая глаза.