Геленджик и пришельцы (СИ) - Колотилина Октавия. Страница 7

Полуночница села, осторожно свесила ноги, отодрала от пижамы кусочек жёлтого синтепона. Наконец, решилась — и шлёпнулась вниз.

Потирая бок, она чертыхнулась, спустилась по ступенькам. Проковыляла пустынными дорожками, которые то взбирались на холмы, то ныряли под горку. Очков на носу не оказалось, но Инга и так прекрасно всё видела, носила их просто для солидности. Вот и новый дом.

У бордюра стояла подушка. Её жёлтая набивка вывалилась, кто-то разметал синтепон по двору. Интересно, кто? Знакомая обшивка в зелёный горох… Да это же от кресла из комнаты, которую Маринка отвела гостье!

Инга глянула на свои разбитые конечности.

«Чёрт, как же я завтра на пляже покажусь?! — Схватилась она за голову. — Встала ночью — так пойди ты к холодильнику, напихайся пироженками! Не-ет, надо танцевать на крышах, лупить кулаками по всему вокруг. Что со мной?! И что я Маринке скажу насчёт подушки?»

Инга задумалась. Тело ломило.

«Скажу — коты разодрали. Орали, дескать, вот я в них подушкой и запустила».

— Коты?! — Выпучила глаза Маринка. — У нас шо тут, бишенные пантеры бихают?

— Ну, может, им особо симпатичная кошечка попалась…

Завтрак на новенькой кухне освещало игривое, ещё не жаркое солнышко. Дети бросили ковырять кашу и принялись наперебой предлагать монстров, которые испортили кресло. Свинорог с Пальцехвостом казались самыми безобидными.

Вдруг Ингу волной накрыла неясная, но поразительная догадка. Астры над плитой поплыли.

Она оказалась в маленьком зале. Помещение было настолько забито народом, что воздух хоть на куски режь. Над головами мерцали цилиндры из рисовой бумаги, расписанные кругами и квадратами.

Все зрители замерли. На сцене танцевала большая кукла, рукава её розового кимоно летели, полоски шёлка выписывали восьмёрки. За красавицей прятались три фигуры в тёмных балахонах.

Зал ахнул — танцовщица бросила чёрную копну волос вперёд, откинула их…

Вместо тонкого фарфорового личика на людей оскалилась лисья морда.

— Я словно кукла-оборотень из спектакля, — медленно произнесла Инга. И осознала, что воспоминание опять чужое.

Маринка ошарашенно смотрела, как гостья вскакивает, вылетает из квартиры. Бежит вниз по лестнице, забыв про лифт.

Геленджик, Андреевский парк

Инга сама не знала, куда несётся, пока впереди не расступились деревья. Через дорогу виднелся белёный, ещё недостроенный храм. Скелеты куполов стояли на холме.

Она обошла по грязи стройплощадку и оказалась в ухоженном саду. Кусты можжевельника окутывали прудик, вода бурлила, к поверхности поднимались спины карпов — красные, оранжевые, золотые. Черепахи плавали подписанные, на панцире одной было намалёвано «Феня 2018».

После утреннего дождя жара спала, а краски стали ярче. Фиолетовые цветы покрывали ствол багряника, пахли рыхлые чайные розы и упругие апельсинные. Витые оградки, скульптуры девочек, фонтан — и никого. Купальный сезон ещё не начался, даже детская площадка пустая.

Дольмена не соорудили, но и без него отлично.

Инга присела на лавочку с вырезанными буквами: «АNДРЕЕВСКИI ПАРК». И зажмурилась.

Плывут гирлянды флагов на улицах японского города, рикши везут тележки. Дымит труба теплохода в порту. Хлопает на ветру надорванный плакат «Дозволенный правительством кукольный театр бунраку». Кореец раскручивает нунчаки…

Вскочив, она потрясла головой: «Это не мои воспоминания! Это не я!»

Нет, так больше нельзя. Никто не придёт и не спасёт, нужно самой в себе разобраться. Пора проводить генеральную уборку в голове.

Собственный разум представлялся как комната с письменным столом. Правда, мебель перевёрнута, книги раскиданы, словно тут бегемоты танцевали. Инга стала подбирать всё, что казалось инородным, и складывать вместе.

…Землетрясение, здания вздрагивают, рассыпаются. Сотни соломенных шляп торчат из воды — люди вплавь пытаются добраться к переполненным кораблям…

…Тренировочный зал, нарисованные журавли танцуют среди бамбука. Вдоль стен стоят ученики в белых рубашках с жёлтыми поясами.

— В тодэ есть только один секретный принцип, — говорит коренастый сенсэй на кансайском диалекте, а она, Инга, переводит на окинавский. — Суть его в том, чтобы защищать и атаковать центр человеческого тела…

…Красный клён полыхает над глиняным горшком. Сэйкити-сан сжимает её плечи и глядит своими чёрными добрыми глазами так, как может лишь он:

— Я вернусь, Тосико-тян. Скоро, очень скоро вернусь!..

Набросанные кучей воспоминания вдруг зашевелились, сжались. Из них сложилась фигура миниатюрной японки с тугим пучком волос на затылке. Она поправила коричневый пояс на тренировочном кимоно и огляделась.

— Кто ты? — спросила Инга.

Гостья сложила ладони вместе, низко поклонилась:

— Янаги Тосико, Инга-тян. Мой отец — купец Нанивы, мать из Окинавы. Я умерла в двадцать восьмом году двадцатого века. Но ты дала мне ещё один шанс обрести тело, благодарю тебя.

— Какое тело? — Начала что-то подозревать хозяйка комнаты.

— Твоё, — улыбнулась Тосико. Улыбка была не просто холодной. Если после неё окунёшься в Северный Ледовитый океан — согреешься, пожалуй.

Японка приняла боевую стойку.

Они оказались в просторном помещении со светлыми стенами. Пол устилали жёсткие тростниковые маты.

— Подожди, — подняла ладони Инга, — зачем нам ссориться? Я взяла тебя в Древе по ошибке, просто хотела подучить каратэ. Давай верну обратно. Наверняка это можно сделать, ведь год назад у меня же получилось туда зайти.

Улыбка перешла в усмешку.

— Глупо думать, Инга-тян, что я откажусь взять драгоценный плод, лежащий у меня на дороге — новую жизнь.

Неуловимым броском Тосико подсекла ноги соперницы, та упала. Лежащей заломили руку до хруста и поставили колено на спину.

Инга закричала от боли. Японка рассмеялась, заговорила ласково:

— Ты не боец, неженка. Даже не смогла меня блокировать. Как думаешь, сломать шею будет достаточно?

— Подожди, а как же поговорить? — прохрипела поверженная.

В ответ её горло сдавили так, что зал пошёл красными пятнами:

— Не владеешь ни одним приёмом, глупышка. Конечно, ведь не ты положила на Праздник Драконьих Лодок десяток бандитов. Била когда-нибудь восемь часов подряд по макиваре? Нет? Ха, тебе не пришлось полжизни ковать из себя мужчину, доказывать, что достойна осваивать искусство!

Не хватало воздуха, стены стали багровыми, наползала тьма.

— Ты Инь, мягкое, тёмное, женственное начало, — издевалась каратэка, усиливая захват. — А я — Ян. Ян всегда побеждает. Ну, хватит упрямиться, просто растворись во мне. Твоё тело теперь моё.

Инга ясно понимала, что умирает. Надо было раньше разобраться, пока чуждый разум не взял такую силу. Теперь вместо неё с резной лавочки встанет совсем другой человек, вобравший знания и умения московской медички, а от самой Инги не останется и тени.

И главное — никто этого не заметит. Ни близкие, ни друзья не узнают о её смерти, хотя и будут удивляться резкой перемене.

Вдруг чётко представилось лицо Алексея. Пройдёт пара дней, и он снова вляпается в передрягу. Будет ли японка его спасать? Не будет. Зачем?

И как же мама? Кто вытащит её из приступа, если что? Или убережёт от очередных «сантехников»?

— Да, пусть я Инь, пусть не боец, — бросила Инга во мрак. Говорить уже не получалось, но мысли здесь звучали как слова. — Только я не должна уходить. Те, кого я люблю, без меня погибнут. А ты — ты любишь кого-нибудь, Тосико?

— Мой учитель, Мотобу-сенсэй, — дрогнувшим голосом ответила убийца.

— Его давно нет! Как и твоих родителей. Ещё кто?

— Сэйкити-кун, — прошептала та, отпустив жертву и уставившись в стену. — Он на восемь лет старше, но у нас…