Куколка (СИ) - Воробей Ирина Леонидовна. Страница 24

Поняв, что бармен для издевок пока недоступен, Даша переключилась на Муравьеву и начала неискренне и с подковырками восхвалять ее сегодняшний дебют. Муравьева, в отличие от Татьяны, вела себя достойно, не краснела и не пыталась увиливать от взглядов. Она по-прежнему держала спину прямо, подбородок чуть выше обычного и просто скромно улыбалась на все их нападки. Даша из-за этого бесилась, но заметить это можно было только по едва дрожащим уголкам глаз и губ. Потом стали обсуждать будущее. Татьяна снова не участвовала в этом разговоре, ибо ей говорить было нечего. С Муравьевой все было понятно, ее уже пригласили в театр, в котором они сегодня выступали. Близняшки мечтали перебраться в столицу. Спрашивая у всех обо всем, про свои планы Даша ничего не рассказывала.

Вечер нельзя было назвать веселым. Они пили уже по третьему коктейлю. Татьяна потратила большую часть стипендии. Сначала Даша пыталась обсудить со всеми очередную новомодную выставку-перфоманс, проведенную на днях на главной площади города, но мало кто заинтересовался этой темой, потому что все были заняты только подготовкой к спектаклю и о событиях внешнего мира не знали ничего. Потом они с близняшками стали обсуждать каких-то парней. Эта тема явно являлась животрепещущей для сестер, зато Даша при этом заметно поскучнела. Татьяна с Муравьевой по большей части сидели молча. Татьяна чувствовала легкое опьянение. Муравьева выглядела трезвой как стеклышко.

– У тебя интересный отец, – сказала она совершенно неожиданно.

– Если ты про его ориентацию, то в этом мало чего интересного, – ответила Татьяна.

– Нет, конечно. Я о его артистичности и чувстве стиля. Он тоже танцовщик?

– Да. Сейчас преподает, точнее, руководит студией.

– Руководит студией, а даже на репетицию пришел, – усмехнулась она, как будто говорила себе, а потом снова повернулась к Татьяне. – А мама твоя?

Татьяна ожидала такого вопроса. Незнакомые люди даже не подозревали, что это для кого-то может быть больной темой. Не то, чтобы Татьяна страдала из-за отсутствия матери, но говорить о ней она не любила, хотя бы потому, что совсем ее не помнила.

– Она тоже была балериной. Они с папой вместе учились. Но она умерла, когда мне было три.

– Прости, – сникнув, сказала Муравьева.

– А твои родители?

Татьяне попросту хотелось о чем-то поговорить, пусть даже о родителях, хотя она всегда избегала подобных разговоров.

– Они в другом городе живут. Бедно. Не смогли даже приехать на выпускной спектакль, хотя копили специально деньги, но отец пропил благополучно.

По гладкой белой щеке Муравьевой потекла скупая слеза. Кажется, это был предел ее эмоций.

–Очень жаль.

Татьяна почувствовала острую неловкость. В каждой семье были свои потемки, о которых она не любила разговаривать и, тем более, необычно было говорить об этом с Муравьевой. Она казалась идеальной, успешной, сильной. Татьяна никогда даже не думала об ее семье, что у нее могли быть там проблемы, да и не должна была думать. И сейчас тоже не хотела вдаваться в подробности ее тяжелого детства. Она сделала последний глоток своего третьего «Секса на пляже». Муравьева сделала глоток красного вина. Он тоже был последним. Тут же по профессиональной чуйке перед ними возник Вадим.

– Повторить? – спросил он, глядя то на одну, то на другую девушку.

– Да, пожалуйста, – ответила Муравьева.

– Таня? – спросил бармен, видя как девушка выворачивает шею, лишь бы не смотреть на него.

Произнесенное имя заставило ее невольно обернуться. Он обратился к ней по имени и как будто без обиды, почти ласково. В конце туннеля сверкнул лучик надежды.

– Еще будешь?

– Текилы, пожалуйста.

Парень едва заметно улыбнулся. Лучик надежды снова замелькал перед глазами. Через минуту у Муравьевой бокал был наполнен вином, а перед Татьяной стоял шот с прозрачной жидкостью и блюдце с лаймом и солью. Вадим приготовил шот и для себя. Он поднял его в сторону девушек и, сказав: «За мое растоптанное сердце», выпил залпом. Муравьева, элегантно сделав небольшой глоток, улыбнулась и посмотрела на Татьяну, которая буквально вбросила в себя неприятно жгучую смесь, закусив после долькой лайма. От горячей текилы на душе потеплело. Татьяна хотела так думать, хотя догадывалась, что первопричиной этого является его улыбка, широкая, добродушная и искренняя. Вадим подмигнул девушкам и удалился работать. Надежда озарила весь Татьянин горизонт.

– Я думаю, на самом деле, каждая девушка в нашей труппе тебе вчера немного завидовала, – заметила Муравьева, сделав еще глоток. – Себя я тоже не исключаю.

– Ты о чем?

– О нем. Редко такие встречаются... которые приходят на твои репетиции с букетом подсолнухов и дарят их, несмотря на то, что все остальные смеются.

Татьяна опять нахмурилась, потому что снова затронули больную тему. На этот раз продолжать ей не хотелось. Она предпочла бы неловко молчать, что и делала. Муравьева долго с интересом смотрела на нее в ожидании ответа либо в желании что-то еще добавить, но Татьяна уткнулась в пустое дно маленького стаканчика, снова переживая вчерашний позор. Муравьева поняла, что Татьяну не разговорить.

– Мой вот даже на выпускной не пришел, – через несколько минут сказала она.

Хоть с виду она и казалась трезвой, однако, по разговорам чувствовалось, что алкоголь уже вовсю завладел ее мозгом. Татьяна не нашла, что ответить. Она даже с подружками не говорила о парнях, потому что ей нечего было говорить. Подруги просто иногда жаловались на своих кавалеров. Она их выслушивала молча. Обычно этого было достаточно. Всем нужны были просто внимательные уши. Подруги знали, что совета от Татьяны ждать не следует и, тем более, следовать ему не стоит. Муравьева, наверно, этого не знала. Татьяна опьяненной головой пыталась соображать.

– Наверное, он занят был.

– Навееерное, – протянула Муравьева и сделала еще один большой глоток вина.

Разговор явно не клеился, потому что Татьяна не знала, о чем говорить дальше. Она не хотела погружаться в личные проблемы Муравьевой, путаться в лабиринте ее сложных отношений с парнем и все время придумывать, что сказать на это и на то. Молчание по-прежнему было ее приоритетом. Муравьева же восприняла это как желание послушать и начала рассказывать совершенно ненужную Татьяне информацию. Но все равно ее история была интересней и приятней глупых шуточек подруг, которые все никак не могли отпустить вчерашний случай с подсолнухами. Татьяна в такие моменты не любила Дашу. Та обожала зацепиться за какую-нибудь слабость человека и могла мусолить это днями, а то и неделями. Скверный у нее был характер. Но Татьяна всегда терпела, потому что думала, что друзей не выбирают, что ничего в этой жизни не выбирают, что у каждого просто есть судьба, которой нужно следовать. А все остальное отдается на откуп везению.

– Но у меня никого, кроме него, сейчас нет. Наверно, поэтому я так за него держусь, так боюсь отпустить. Видимо, я этим своим страхом все сама же и испортила, – продолжала рассуждать Муравьева над своими отношениями. – Он, наверно, просто устал, захотел немного свободы. Я вроде бы все понимаю умом, но не могу ничего с собой поделать. У тебя такое было?

Татьяна отрицательно покачала головой. Всегда после долгого откровения наступала стадия вопросов: к собеседнику, миру, судьбе или богу. По большей части, такие вопросы были риторическими, что спасало, но иногда приходилось как-то отвечать, чего Татьяна не любила. Поняв, что вопросительная часть началась, девушка пожелала отойти в туалет.

Она не без труда слезла с высокого стула, взяла сумочку и отправилась искать дамскую комнату. Танцпол уже был наполнен людьми. Играла веселая мелодия на грани рэпа и рока. Это было странное, но очень танцевальное сочетание. Танцплощадка тут же расширилась под увеличившуюся толпу танцующих. Пришлось пробираться сквозь плотную массу прыгающих и дрыгающихся тел. Татьяна старалась обойти толпу по краешку, чтобы не угодить в эпицентр. Шла стремительно и ловко, пока не увидела в толпе своих подруг. Даша прыгала в толпе со всеми в пьяном угаре. Вокруг нее вились два молодых человека, оба в вареных джинсах и в белых рубашках с клетчатыми жилетами. Рубашки у горла были распахнуты. Лица и шеи у всех троих лоснились от пота, но им было весело.