Шаман (СИ) - Дашкевич Ольга. Страница 35

Тэнгерийн-тэмдэг… На груди, под левым соском, у Тошки были родинки — множество родинок, составляющих почти правильный треугольник, или созвездие Стожары, или конскую голову. Издалека они походили на татуировку корчиневой хной.

— Он, конечно же, не осознает свой дар, — Пасечник брезгливо поморщился и поджал губы. — Дурачок. Он даже не прошел посвящения, а посмел… Хотя, надо признать, его полет меня впечатлил. И с этой палкой вместо пистолета неплохая выдумка… Но такое бывает даже с непосвященными, если утха проснется под влиянием потрясения или наркотиков. А в нашем случае, как ты, конечно, понимаешь, то и другое имело место… Просто так совпало. Ну, теперь он нам не помешает. Хотя это не отменяет наказания. Мальчонка наглец, и получит то, что заслужил. Магда, принеси нашатырь. Он должен видеть то, что произойдет… Хватит лекций. Ты готова, моя русская Вера?

Я хотела отшатнуться, но мои ноги точно приросли к полу. Магда молчаливой тенью выскользнула в дверь за занавесом, напоследок одарив меня змеиной улыбкой.

— Не бойся, дорогая, — голос Пасечника снова стал нежным, как шелк. — Тебе не будет больно. Мы посвятим тебя Сатане, а Сатана любит этот мир. Он единственный, пожалуй, кто его по-настоящему любит. Разве ты не знала? Человек всю жизнь терпит, терпит, терпит — и все равно постоянно подвергается наказаниям, как ребенок у не в меру строгого отца. И только Сатана снисходителен к нему. Только он, он единственный действительно любит людей и позволяет им все. Всё! Подумай, моя дорогая. Мы рабы страстей. Все наши грехи и страсти созданы одновременно с человеком, и кто же их создал?.. Правильно. Создатель — Он и есть создатель всего этого. Но в своем непонятном садизме Он наказывает людей за то, в чем они не виноваты. Это все равно, что наказывать хромого за его костыли! И только Сатана…

— Замолчи!.. — крохотная Таня, дрожа, стояла в своем углу, и ее огромные черные глаза сверкали не страхом, а негодованием. — Господь создал людей безгрешными! Это твой любимый Сатана в образе змея проник в Эдем и соблазнил Еву!.. Вера! Не слушай его! Не смотри на него! Вспомни: «змей в естестве человеческом, зело прекрасном…»

Пасечник повернулся к ней и улыбнулся так светло и лучисто, точно любовь, переполняющая его сердце, излилась из глаз и окропила негритянку с младенцем радужными брызгами света, тепла и счастья. Мне показалось, что несколько этих брызг долетели до меня, и там, где они коснулись моей кожи, расцвели розы и запели птицы. Я не знаю, как еще передать то, что я почувствовала в тот момент. А Таня… Таня сильно вздрогнула всем телом. Ее рот набух и приоткрылся, огромные черные глаза наполнились слезами изумления и благодарности.

— Боже мой, — прошептала она еле слышно.

— Да, — просто согласился Пасечник. — Я — Бог твой. Дай мне свое дитя, женщина.

Он простер руки, и Таня, двигаясь, как во сне, пошла к нему, медленно-медленно протягивая своего ребенка навстречу этим ласковым, нежным, бесконечно любящим рукам убийцы.

— Раздевайся, Вера, — бросил Томпсон через плечо, точно занятой доктор, готовящий к осмотру пациентку. — Нам нужно торопиться. Плотник, нож. Чашу. Ночь скоро кончится.

— Не торопись.

Я вздрогнула и обернулась. Пасечник тоже обернулся, как ужаленный, и грозно нахмурился: Антон сидел на полу, упираясь забинтованной правой рукой в каменные плиты, с выпачканным кровью разбитым лицом. Левую руку он протянул к Томпсону, раскрытой ладонью вперед.

— Не торопись, слуга Сатаны, — повторил он, и его голос не дрожал ни от боли, ни от страха. — Оставь ребенка в покое.

— А ты можешь мне помешать, щенок? — издевательски хмыкнул Пасечник. — Ты, не прошедший ни одной ступени посвящения, безбожный, бессильный, с руками, запятнанными кровью?

Я увидела, как страшно помертвело Тошкино лицо. Я знала это выражение, помнила его еще по Новому Орлеану. И больше никогда, никогда не хотела его видеть. Такое же лицо было у моего отца, когда он застрелился.

— Он убивал на войне! — закричала я и, упав на колени рядом с Тошкой, обхватила его за плечи. — Он убивал на войне, а ты убиваешь просто так, ты жалкий шакал, ты униженный слуга своего грязного господина, ты лижешь его копыта, покрытые навозом, ты червяк, червяк, червяк, могильный червяк!.. Ты питаешься трупами младенцев! Ты живешь на кладбище и командуешь сворой похотливых псов и течных сук, одуревших от безделья! На твоих поганых руках больше крови, чем Тошка видел за всю войну! Эту чертову войну и начали такие, как ты! Ты не смеешь даже говорить с ним, ты его ногтя не стоишь, падаль!

Пасечник расхохотался.

— Молодец, моя маленькая русская Вера, — сказал он одобрительно. — Ты так брызжешь ненавистью, что я ее просто чую, — он с наслаждением потянул носом и блаженно зажмурился. — Я в тебе не ошибся. Ты вполне готова к посвящению Сатане.

И он пошел к нам, широко улыбаясь и раскрыв объятья.

То, что произошло в следующий момент, я не смогу достаточно достоверно описать, даже если меня будет умолять об этом вся Академия наук вкупе с Нобелевским комитетом. Выстрел? Нет, выстрела не было. Просто с Тошкиной протянутой вперед ладони сорвалась бесшумная голубая молния и ударила Пасечника в грудь так, что он пролетел по воздуху несколько метров, сшиб парочку своих соратников, свалившихся, точно кегли, и упал спиной на алтарь.

Кто-то завопил — кажется, вернувшаяся Магда. Кто-то метнулся к выходу из подземелья. Таня внезапно оказалась рядом со мной, она прижимала к себе своего сына и что-то бормотала, не переставая, но не было слышно ни звука. Я, точно оглушенная взрывом, бездумно уставилась на ее губы. Наверное, я сошла с ума, потому что негритянка шептала по-старославянски.

«Отче наш, Иже Еси на небесех,

Да святится Имя Твое,

Да приидет Царствие Твое,

Да будет Воля Твоя,

Яко на небеси, и на земли…»

Крики ярости и страха перекрыл одышливый голос пожилого копа, возникшего в дверях:

— Это… ну… всем стоять. Полиция. Положите оружие на пол.

Я едва успела подхватить Тошку. Его голова упала на мое плечо. Во внезапно наступившей тишине раздался слабый голос Нэнси:

— Вот блин… Ущипните меня кто-нибудь поскорее!

Глава 13

— Знаешь, что? — Нэнси обернулась на сиденье и скорчила Тошке ужасную рожу. — Когда тебе в следующий раз взбредет на ум поизображать Гарри Поттера, ты хотя бы предупреждай. Я чуть Богу душу не отдала, между прочим. Открываю глаза — блин горелый, лежу на камне, задница мерзнет, ноги раздвинуты, как в кабинете у гинеколога — ну, думаю, видать, я на аборт пришла и после веселящего газа так забалдела… Интересно, думаю, выскребли уже, коновалы, или еще нет?.. Приподнимаю голову, гляжу — Антон висит под потолком и глазами сверкает, вылитый Дамблдор в гневе. Ну, я, от греха подальше, обратно в обморок — бульк!.. Открываю глаза второй раз, смотрю, меня на руках держит мужчина моей мечты, и ни один, блин, мускул у него не стоит… прости, Иван, — не дрожит. А возле дверей, вообразите, Тошка, весь в кровище, и Вера — кудряшки чуть ли не дыбом стоят, искрят, как у бешеной кошки, перед ними стоит такой светящийся… кто-то… с рогами, блин. В красном таком трико. Короче, Гёте, блин, Фауст. Мне скучно, бес, мне скучно без тебя, — как Игорь Петров по кличке Лабас однажды заметил. Ну, думаю, на хрен такие приколы, больше веселящий газ не употребляю, отдам врагу, ну его на хрен… И вообще, думаю, с абортами пора завязывать, лучше рожу кого-нибудь, самое время по пеленкам приколоться… Тем более, прямо перед глазами маячит черная мадонна с младенцем, и такая прелесть этот младенец, что мне прямо тут же захотелось его схватить и потискать. Но мадонна, вижу, потискать не даст, и вообще она вся в сиянии, как Дева Непорочная, куда там потискать… Разве что приложиться к пяточке розовой. У негров розовые пятки, умора, блин, может, они правда наши братья?.. И тут, смотрю, Антон руку поднимает, и, типа, производит такой бада-бум с фейерверком. Голой рукой! Этот, в красном, натурально, улетает к хренам, как Темный Лорд, сраженный Люком Скайвокером в честном поединке. Ясно, думаю, надо поменьше смотреть киношки и побольше умных книжек читать. А то уже мерещится. Жду, когда санитары прибудут, тут Тошка вырубается, а вместо санитаров возникает жирный коп с обалдевшей мордой и велит всем положить оружие. Никакого оружия ни у кого нет, главное. Но все падают на пол и лежат тихо. Тише Тошки. Только Вера, смотрю, сидит и что-то боромочет. Что ты там бормотала, Вера?