Поход (СИ) - Валериев Игорь. Страница 70
С обстановкой в больнице я угадал. Как, оказалось, питался персонал и больные пищей, которую готовили в ближайшем трактире. Только вот тот вторые сутки не работал. Поэтому, то, что я привёз, пошло на ура. Горячее пошло на питание раненым, которых в больнице было пять человек, включая подполковника Кольшмидта. Персонал перекусил всухомятку, наделав бутерброды с ветчиной и колбасой, которых я привез достаточно. Чтобы поднять настроение медицинскому персоналу, научил медсестёр, есть «правильные», по мнению кота Матроскина, бутерброды. Как благодарность, увидел на их измученных работой, тревогой и бессонницей лицах улыбки. Немного пообщался с Виктором Бруновичем, который чувствовал себя для своей раны очень хорошо. Пересказал ему новости обороны города.
Потом пришла пора прощаться с милыми для меня людьми. Как-то так получилось, но за эти дни Бутягин, можно сказать, стал администратором-хозяйственником этой больницы, его супруга врачом по всем болезням, а шесть медсестёр, включая Машеньку, основным медперсоналом по уходу за ранеными. Пообещав Бутягину решить вопрос по питанию, поцеловал чуть дольше, чем остальным ручку Беневской, что заставило ту мило покраснеть, отправился к военному коменданту.
У Орфенова пробыл не долго. Георгий Михайлович выделил из своей казны деньги на питание для больницы по нормам для больных и персонала. Для Бутягиных и Беневской по офицерским нормам. А я пообещал ему, что договорюсь с кухаркой купца Таралы о готовке пищи, а с её мужем о доставке еды в больницу. Наша артиллерия не стреляла, как объяснил комендант, потому что готовили укрепленные позиции для орудий, устраивали наблюдательные пункты на соборе и пожарной каланче, тянули телефонную линию, составляли карту огня, намечали реперные точки. Ближе к вечеру проведут пристрелку. Резерв с пулемётными расчетами в устье Зеи подполковник разрешил забрать и был очень рад новости о сплаве китайцев на их берег.
Только прибыл на позиции казаков, тут же нарисовался Хохлов.
— Ваше высокоблагородие, я там вам пообедать припас, — произнёс денщик, показывая в сторону оврага, где казаки организовали что-то вроде кухни и столовой.
— Спасибо, Севастьяныч, я у Таралы пообедал. Так что съешь обед вместо меня или кому предложи, если сам сыт. И вот ещё, — я открыл офицерскую сумку и достал из неё завернутый в чистую холстину небольшой свёрток. — Держи, я тут для тебя несколько бутербродов с ветчиной сделал. До вечера на такой жаре закиснут. Так что надо немедленно их съесть.
Хохлов взял свёрток в руки, а в его глазах блеснули слёзы.
— Благодарствую, Ваше высокоблагородие.
— Давай быстрее обедай. Я тут сейчас инструктаж проведу с расчетами. И нам надо будет выдвигаться к устью Зеи. И, кстати, где якуты, и какой у них счёт?
— Ушли обедать. У отца уже почти два десятка. Все наглухо. Старший сын пятерых подстрелил, троих точно насмерть. Младший только двоих. Отец ему запретил больше стрелять. Патронов много тратит впустую. Да и китайцы перестали по берегу свободно разгуливать. В траншеях прячутся, — отрапортовал Севастьяныч и направился обедать, а я проводить инструктаж.
Когда солнце начало клонится к закату, наш небольшой отряд с шестью пулемётами расположился в устье Зеи на полуострове, который в моём мире образует затон имени Ленина, на том месте, где стоят очистные сооружения. Быстро оборудовали позиции для стрельбы лежа и стали ждать.
Вскоре сверху Зеи показался буксир «Бурлак», тянувший за собой длинную вереницу плотов, которые были куда шире, чем предложил я, и вмещали больше ста человек. Течение Зеи и Амура позволяло пройти по фарватеру таким большим сооружениям. Видимо, опытные плотогоны предложили такую конструкцию.
Буксир прошёл мимо нас и вошел в течение Амура. Плоты потянулись за ним, а на полуострове появились казаки и вооруженные ополченцы, сопровождавшие по берегу этот караван. По зазейскому берегу также шли казаки и ополченцы. Когда три четверти плотов были уже в Амуре, со стороны Сахаляня китайцы открыли ружейную стрельбу, а потом загрохотали орудия. Рядом с буксиром встало несколько водяных столбов.
В бинокль я увидел, как один из матросов буксира отрубил на корме пару канатов, прикреплённых к первому плоту. После этого буксир начал разворот, чтобы уйти назад в Зею. Между тем снаряды начали рваться рядом с плотами, на которых началась паника. Люди начали падать в воду. Стрельба с китайского берега нарастала.
— Ваше высокоблагородие, они, что своих расстреливают? — повернув в мою сторону голову, спросил, лежащий за пулемётом Журба.
— Я вижу то же самое, что и вы все. Да, расстреливают!
Казаки на позициях загомонили, поминая по матери узкоглазых и их происхождение от различных животных.
С последних плотов, находящихся ещё в Зее, китайцы, умеющие плавать, начали прыгать в воду и плыть на наш полуостров и зазейский берег.
— Что с ними делать будем, Ваше высокоблагородие?! — указывая на пловцов, вновь спросил меня Журба.
Я смотрел на китайцев, пытающихся вплавь добраться до полуострова, и не мог отдать приказ на открытие огня по ним. Афганистан и Чечня многое во мне изменили, так же, как и та боль, которую причинили мне хунхузы в этом мире. Но отдать приказ на расстрел беспомощных людей, я не смог. При этом понимал, что среди них могут быть сочувствующие ихэтуаням, и они способны ударить в спину в самый неподходящий для нас момент. Прикинув, что к нам на полуостров плывет не больше сотни китайцев, отдал приказ не стрелять.
«Если что, этих привлечем к копанию окопов. Сто-двести „ходя“ — это не три тысячи», — подумал я, отдавая распоряжение.
Между тем, избиение каравана плотов с китайцами самими же китайцами продолжалось. Один из снарядов попал в плот, и тот раскололся, в результате чего все находящиеся на нём полетели в воду. Буксир «Бурлак» получил снаряд в левую скулу и начал быстро тонуть, с него в воду посыпались матросы и поплыли на наш берег.
Передние плоты течением Амура начало прибивать к китайскому берегу и обстановка стала ещё ужаснее. Выскочившие на берег то ли ихэтуани, то ли регуляры, начали безжалостно рубить, пытавшихся выбраться на берег безоружных сограждан.
«Что же, „благовещенская утопия“ состоялась. Пускай не так, как в моём мире, но состоялась», — подумал я, опуская бинокль на грудь.
Глава 20. Освобождение
— Тимофей Васильевич, позвольте Вам представить редактора и издателя «Амурской газеты» господина Кирхнера Александра Валерьяновича, — произнёс полицмейстер Батаревич, мгновение назад подошедший ко мне вместе с мужчиной лет сорока, одетого в косоворотку, пиджак и брюки, заправленные в сапоги. На голове у Кирхнера была с чиновничьей кокардой фуражка, из-под её козырька торчали очки, усы и борода, как у кота Базилио из фильма про Буратино, роль которого сыграл Ролан Быков.
— Приятно познакомиться, господин капитан, — вежливо произнёс Кирхнер, а потом затараторил. — Господа, это просто бесчеловечно! Как можно убивать своих сограждан без суда и следствия. Хорошо, что фотограф газеты заснял бесчинства ихэтуаней и маньчжурской военщины. Необходимо правду об этих событиях довести до международной общественности.
Я, стоявший у кромки берега полуострова в устье Зеи и наблюдавший, как продолжается избиение китайцев и маньчжур, которых мы попытались переправить на их берег, аж вздрогнул от этих фраз. Настолько и тон, и содержание были похожи на визги правозащитников типа Новодворской и Ковалева в моём времени.
«Правду, конечно, надо донести, — подумал цинично я про себя, отключив слух от сыпавшего правдолюбскими лозунгами Кирхнера. — Только, какую правду? Да, китайцы расстреляли плоты, рубят своим согражданам на том берегу головы. По моим прикидкам две трети состава сплавлявшихся уже заставили заняться проблемой переселения души, но и мы отличились. Не один десяток на тот свет отправили, пока не начали переправу на плотах. Да и сейчас на зазейском берегу народ резвится, загоняя назад в реку, пытавшихся вернуться после такой встречи на наш берег китайцев. И как я рассмотрел через бинокль, в руках у казаков часто мелькали шашки, а не нагайки. Да и выстрелы с нашего берега раздавались. Озлобилось местное население на соседей через реку, после всего того, что они натворили. А лучший способ решения проблемы с китайцами на нашем берегу — „нет человека, нет проблемы“. Вот такая вот, она — правда! На полуострове моё присутствие, да Батаревича, не дало казакам и ополченцам разгуляться. Только поэтому, чуть больше сотни китайских и маньчжурских пловцов сохнут на берегу, согнанных в тесную кучку, а не поплыли дальше по течению живыми или мертвыми тушками. Хотя и на зазейском берегу не все зверствуют. И там вижу, начали формировать колонну из спасшихся китайцев».