Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 2

Хо-хо. С паршивого биопака — сканирования клок.

— Повыше, — сказал Искин Балю.

— Тяжело, — пожаловался Баль, перехватывая фонарь.

Световой круг сместился девчонке на лицо, проявив жилки на виске и на шее.

— Баль, я работаю. Свет верни.

Фонарь качнулся, и слепящее пятно прыгнуло обратно на худой живот.

— Глаза режет.

— Режет — не смотри.

— А как держать?

— Молча.

«Моллер» пискнул, объявляя о готовности. Искин плеснул девчонке воды на живот, на грудь, на лицо, мокрой рукой подлез к спине, огладил и запустил сканирование. Ребристые бугорки с первым же микроимпульсом нырнули под кожу, ушли, как рыбы на глубину.

Значит, все же не третья, вторая.

Несколько секунд были заполнены посапыванием Баля и щелчками процентного расчета. Искин глотнул воды и сам, наблюдая, как вибрируют смоченные участки.

— Она говорила тебе, откуда она? — спросил он приятеля.

— Фольдланд.

— Мы все тут из Фольдланда, — язвительно сказал Искин. — Фьер из Фольдланда, Мелон из Фольдланда, я, извини, тоже из Фольдланда. В последнее время, видишь ли, из Фольдланда бегут.

— Она больше ничего…

— Но зовут-то хоть как?

— Это… Она сказала, что ее зовут Стеф.

— Стефания, наверное.

Искин протянул руку и убрал прядку волос, сползшую на лицо девчонки со лба. Легкое дыхание мазнуло по пальцам. Вряд ли есть даже восемнадцать.

— Баль, тебе стоит оторвать член, — сказал Искин.

— Лем, мы по обоюдному согласию, — произнес Баль. — На Роварри и Бушелен девчонки и помоложе стоят. Пять марок. Три марки. Кто-то согласится и за одну.

— Я не читаю тебе мораль, я просто высказал мысль вслух.

— А-а…

— Свет держи.

Биопак завершил сканирование и вывел на экран схему.

Искин сразу заметил две колонии — одну у сердца, другую — у правого плечевого сустава. Колонии были небольшие — до тысячи юнитов. Не маскировались. Едва видимые цепочки отходили от них к легким и предплечьям. Нервные узлы не были пока перехвачены целиком, но тонкая кривая игла пунктиром скользила от ключицы к шейным позвонкам.

Впрочем, он думал, что будет хуже.

— Колонии не развитые, — сказал Искин Балю, — так что шансы есть.

— Лем… — произнес Баль.

— Что?

— Я сказал девчонке, что смогу ее вылечить.

Искин, щурясь, поднял голову.

— Повтори.

— Она бы не пошла со мной, если б я не сказал ей, что у меня есть приятель-медик…

— То есть, ты решил попользовать и ее, и меня?

Баль замотал головой, и фонарь запрыгал в его руках.

— Лем, я, честно, хотел, как лучше. Я думал, и ее спасу, и ты… ну, перестанешь казнить себя. С работой всякие вредные мысли уходят. Ну, когда занят…

— Время — лучший лекарь.

— Что?

Искин скрипнул зубами.

— Свет держи, придурок!

— Я держу, Лем, держу.

Искин раздраженно передернул плечами. Нашел ведь, что под руку говорить! Самую глупость. В сущности, конечно, Баль — добрый парень. Даже слишком. Но если о нем, Леммере Искине, поползут слухи…

Придется съезжать.

— Так, теперь замри, — сказал Искин.

— Совсем?

— Не дыши вообще.

Он подставил биопак ближе к свету, разглядывая схему. Экран бликовал.

Значит, две колонии. Третью колонию юниты сейчас пробуют организовать в продолговатом отделе головного мозга.

Ну, да, при переходе со стадии на стадию носитель обездвиживается.

Юниты, конечно, битые. Девчонку, наверное, неудачно привили. Привили бы удачно, никуда бы она из Фольдланда не сбежала.

Или, подумал Искин, она как раз удачно сбежала, и на границе ее превентивно облучили.

Еще вопрос, что из нее попытаются сделать юниты в силу своих крохотных спекшихся мозгов. Да, запускать такое нельзя.

Ему вспомнилось, как Рамбаум говорил про первые, тестировавшиеся в городских школах программы. Бехандлунг. Общая обработка. Прививка лояльности. Муттершафт. Материнство. Женщина-матка. Зольдатен дер Хаймат. Солдаты Родины. Мужчины-воины.

Чем стал Фольдланд сейчас, страшно и представить.

— Свети на правую сторону.

Баль послушно сместил фонарь.

— Я устаю, Лем, — пожаловался он. — Мы можем прерваться?

— Пять минут, потом перерыв, — сказал Искин.

Он прилепил девчонке под грудь выпуклый овал электромагнитной ловушки и, активируя, накрыл его ладонью.

— Теперь свети на лицо. Скажешь, когда она откроет глаза.

Вторую ловушку Искин разместил у правой ключицы. Она моргала красным светодиодом, отвлекая на себя внимание.

— Даю разряд.

— Я сдохну сейчас, — выдавил Баль, начиная опускать руки.

— Держи фонарь! — крикнул ему Искин и присовокупил несколько непечатных слов, которые чудесным образом выровняли световое пятно.

«Моллер» хлопнул впустую. Запахло озоном. Искин надавил на первую ловушку, заставляя ее тонкими канальцами прорасти к сердечной мышце.

Увеличенный участок схемы показывал темные, незавершенные соты юнитов, налипшие на стенки желудочков и окружающие легочную артерию и аорту. Не было сомнения, что часть юнитов проникла в миокард и добралась до клапанов.

Ну, это понятно. Контроль жизненно-важных органов. В целом ведь ничего плохого.

Искин, сосредотачиваясь, выдохнул. От локтя по предплечью в ладонь потек холод, будто мелкий лед по реке. Несколько секунд было терпимо, потом рука онемела, а после появилось ощущение, будто она промерзает насквозь, вглубь, от эпителия к костям.

Боль была жуткая.

— С-свет, — выдавил Искин, и Баль вновь сдвинул световой круг.

— Прости.

— Убью, с-с-с… сучонок.

Кожа девчонки побелела под пальцами.

Пять, четыре, три, повел счет Искин, стараясь, чтобы не дергалось, не плыло лицо. Черт-те что Баль подумает. Два… И ведь подумает, если увидит…

Он закусил губу.

Один!

Импульс ушел, и рука мгновенно сделалась горячей. Экран биопака покрылся рябью помех. Индикатор электромагнитной ловушки позеленел.

— Глаза! — заорал Баль.

— Что глаза? — спросил Искин.

— Один глаз дрогнул!

— Ясно. Свет выруби.

— Блин!

Баль погасил фонарь, и какое-то время комната перед Искиным мерцала в режиме стробоскопа, то пропадая, то появляясь углами, окном, холодильником.

Он закрыл и открыл глаза. Стало полегче.

Ловушка под ладонью мелко подрагивала — изнутри ее бомбардировало умерщвленными юнитами. По магнитным каналам, как сок через соломинку, колонию затягивало в накопитель. Хотя здесь, конечно, вряд ли можно было говорить о смерти. Какая у квазижизни смерть?

Соты на схеме медленно распадались.

— Я покурю? — спросил Баль.

— Окно только открой, — сказал Искин.

— Знаю.

Долго впустую щелкала зажигалка.

— Что ты там? — спросил Искин.

— Хрен ли, все в пятнах, сигареты не вижу. И руки будто чужие. Тут еще совмести одно с другим. Этот твой фонарь…

Баль наконец закурил. Запах дешевого табака усилился.

— Чем ты там травишься? — спросил Искин.

— «Даншин слим», кажется.

— Это чьи?

— То ли корейские, то ли иранские. Похрен.

Баль ссутулился у подоконника. Смолы и никотин — наше все.

Пользуясь свободой от чужих глаз, Искин добил колонию повторным, пусть и ослабленным импульсом. Вяло пытающиеся самоорганизоваться соты распались окончательно. Часть юнитов, не захваченная ловушкой, растворилась в крови. Бугорки-накопители всплыли было снова, но под пальцами Искина промялись и безобидной белесой солью просочились сквозь поры.

Что ж, это хорошо. Половина дела.

Искин, снимая напряжение, потряс рукой. Где-то внутри нее, вокруг лучевой кости, рушилась сейчас выстроенная магнитонная спираль и тут же создавалась новая. Пять минут на все про все, и папа, мои маленькие, снова будет готов на подвиги.

В глазах слегка плыло, то ли он все же пересмотрел на свет фонаря, то ли импульс потребовал приличное количество энергии.

— Баль, у тебя есть что поесть? — спросил Искин.

— Девчонке?