Подмастерье. Порученец - Хотон Гордон. Страница 20

Вот тебе и сыск.

Встретились мы в следующую пятницу. Эми присела, и я заметил, что она подкрасила косметикой левый глаз — чтобы скрыть крошечный порез; могло быть что угодно, да и не мое это дело. Я вручил ей папку, содержавшую собранные сведения, и ничего не сказал. Читая, она попивала чай, кивала, когда обнаруживала что-то известное для себя, но в основном — невозмутимо. Через четверть часа она положила отчет на стол, отбросила волосы с лица и сказала:

— По рукам.

Я собрал документы.

— Отсюда и далее — финансовые отношения. Чек в конце месяца, пока не получишь то, чего ждешь.

В голове у меня сверкнула мысль: хочет ли она меня все еще?

— Любой ценой. Он платит. — Она показала оба кольца на правой руке, после чего допила чай и встала.

— Есть ли что-то особенное, чем мне следовало бы заняться?

— В смысле?

— Ты говорила, что он… делает с тобой что-то.

Она кратко улыбнулась, непроницаемая.

— Скорее нет. Если только тебе покажется, что это необходимо.

— Может оказаться важным. Если я ничего другого не найду. — Она кивнула, и я задумался, насколько в самом деле она этого не хочет. — Сам я не останусь, разумеется, но мне нужно будет разместить оборудование. Когда тебе удобнее.

— Дай мне неделю. Я тебе позвоню.

На ней была короткая черная юбка, черные бархатные туфли и белая сорочка. Она повернулась ко мне спиной, и я углядел загорелую кожу у нее над воротником и вспомнил времена, когда проводил по ней пальцами — как по бархатной тряпице у отца в кабинете.

Тугой комок застрял у меня в горле, и я заставил внимание вернуться в будничную деловую атмосферу Переговорной — где по неведомой причине все пялились на Дебоша.

— И где же оно? — спросил Смерть.

— Минуту назад было, — ответил Дебош. В панике он смел бумажки перед собой, часть слетела со стола и изящно опустилась на пол. Наклонившись их подобрать, он стукнулся головой о стул Глада. Перебирая документы, заметил сложенный листок, улизнувший поближе к Раздору. — Вот оно. — Дебош медленно и церемонно развернул его. — Послание Шефа гласит: «Мне стало известно, что некоторые наши Агенты вмешиваются в стандартную процедуру прекращения. Прошу этих Агентов еще раз ознакомиться с внятно изложенными условиями найма в Агентстве: импровизация в любом виде категорически воспрещена, любое отклонение от установленной процедуры карается строгим выговором, далее — увольнением. Слава труду». — Он посмотрел на Смерть и ухмыльнулся.

— Спасибо. — Последовала неловкая тишина. Смерть, покусывая верхнюю губу, погрузился в меланхолическую задумчивость. Затем, словно отметая критику Шефа, он продолжил с натужной бодростью. — Переходим к разнообразным вторичным вопросам: я сформировал несколько заявок на новое облачение, оборудование и снабжение, передал их Шефу. — Вновь пожевал губу. — И, если вы их еще не обнаружили, ваши рабочие расписания на ближайшие четыре дня — уже у вас на столах в конторе. Еще вопросы? — Единственный отклик — смущенное молчание. — В таком случае позвольте завершить это заседание, и я бы хотел напомнить всем, что следующее состоится в субботу, в это же время, здесь же.

Через десять секунд все бумаги были собраны, все Агенты покинули Переговорную, а я остался сидеть один в пустой комнате.

Между второй встречей с Эми и ее последовавшим телефонным звонком я обнаружил темную сторону Дермота.

Те две недели я днем занимался изысканиями, а по ночам — слежкой. Эми дала мне номер Дермотова «мерседеса» и сказала, где он его оставляет: на платной стоянке под автобусной станцией. Сидя в укрытии своего подержанного «морриса-майнор», я наблюдал за этим «мерседесом» тринадцать вечеров подряд, примечая мелкие царапины на краске, безупречно чистый плюшево-кожаный салон, автоматический люк, потрепанные колпаки у колес. Скучная работа. Один раз он выехал за пиццей, другой — навестить друга, третий — сходил в супермаркет и купил коробку крекеров «Риц». Ничто из этого уголовного деяния не составляло. В местном видеосалоне он взял напрокат «Долгую Страстную пятницу» [27] и пару порнобезделушек, затем заехал на канал — нанес визит своей любовнице на барже; может, и компромат, но для шантажа едва ли годится.

А затем, на девятый вечер, как раз перед полуночью, я нашел именно то, что искал.

Как обычно, Дермот появился у подножья лестницы, сунув руки в карман джинсов, насвистывая мелодию настолько скверно, что я узнал ее, не сомневаясь. Прежде чем отпереть «мерседес», Дермот внимательно осмотрелся, завел двигатель и включил проигрыватель на всю катушку.

Я отправился за ним лишь после того, как он удалился вверх по выездной эстакаде, и тащился следом на безопасном расстоянии, пока он не проехал по мосту через канал к железнодорожной станции. В зеркало заднего вида он глянул лишь раз — когда остановился на светофоре, но я много лет играл в невидимку, и Дермот не обратил на меня никакого внимания. Как раз перед железнодорожным мостом он свернул влево, на неосвещенную боковую дорогу, и покатился к промзоне, состоявшей из примерно тридцати одноэтажных складов. Я проехал мимо, развернулся, выключил фары и покатился следом вплоть до самой дороги в тени железнодорожной насыпи.

Он оставил «мерседес» примерно в полумиле от меня, рядом со складом, который от всех остальных отличался громадной красной цифрой «9», прикрепленной над входом. Я тут же выключил двигатель и стал ждать. Когда Дермот вышел из машины, я заметил слева от здания еще один автомобиль: «лендровер» с надписью «ЛОНДОНСКИЙ ЗООПАРК. ПРИРОДООХРАНА В ДЕЙСТВИИ» по борту. Я ощутил мощный приток адреналина, от которого у меня на миг закружилась голова; вторая волна обострила мои чувства и взбодрила каждую мышцу. Вряд ли мне предстоит засвидетельствовать беседу о благополучии фауны.

Я достал с заднего сиденья фотоаппарат, телевик и микрокассетный магнитофон и выбрался из машины. Стоял холодный, сухой осенний вечер, с ясным небом и полной луной; после шести часов сидения на заднице льдистый воздух освежал. За вычетом далекого шума транспорта безлюдная промзона жутковато затаилась — как город-призрак. Я неуклюже прокрался вдоль насыпи, а затем быстро пересек дорогу к складу, молясь, чтобы Дермот, чем бы он там внутри ни занимался, освободился не слишком быстро. Не стоило тревожиться: если Дермот брался за дело, торопиться он не любил.

Складское здание было по форме как самолетный ангар, с покатой крышей из гофрированного железа и стенами из красного кирпича. Я видел только один вход — крепкую стальную дверь с пластиковой табличкой, но заходить и начинать фотосъемку не собирался. Еще из машины я заметил три больших окна в крыше и, по-быстрому разведав окрестности здания, нашел пожарную лестницу, начинавшуюся примерно в восьми футах над землей у задней стены и доходившую аккурат до крыши. Я достал до нижней ступеньки, медленно подтянулся и начал взбираться. Металл холодил мне пальцы, пар изо рта клубился перед лицом.

Угол у крыши был небольшой — уже легче. На высоте мне уютно не казалось никогда, и, хотя нижний край был всего в тридцати футах над землей, от мысли о падении мне свело нутро. Куда приятнее стало, когда я завершил опасный маневр и почувствовал под собой крепкий лист гофрированного железа. Медленно и осторожно, боясь, что в любой миг кровля может не выдержать, я скользнул на животе к ближайшему окну.

Когда я заглянул сквозь стекло вниз, на насыпи взревел поезд. Этот внезапный шум напугал меня: я соскользнул на пару футов и едва не выпустил из рук фотоаппарат. Подняв взгляд, я увидел семь вагонов, стробоскопический очерк желтого на фоне глубокой черной ночи.

Моя задача состояла не в поиске причин, а в сборе улик. Я не знал, зачем Дермот приехал к этому безлюдному складу. Я не знал ни имени его спутника, ни в чем состояли их отношения. И понятия не имел, зачем эти двое привезли сюда высокого, тощего, дорого одетого человека, связали ему руки веревкой и подвесили к стропилам.