ПО 2 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов". Страница 31
Если только он не умеет «тушить» свои внутренние лампы…
Очередной медведь, чуть крупнее нужного и, следовательно, опасней, встретился через полтора километра. Прикинув количество оставшихся метров, я сбросил с плеча веревку и взялся за острогу. Ладно… сделаю.
Именно сделаю, а не попробую сделать.
Любое сомнение здесь гибельно.
В несколько быстрых легких шагов, я оказался рядом с ни о чем не подозревающим молодым медведем, коротко замахнулся и нанес сильный резкий удар.
Удар, что я повторял раз за разом последние два дня перед сном. Несколько таких ударов я вбивал и вбивал себе в подкорку нескончаемыми повторениями. А еще падал, перекатывался в снегу, подхватывался на ноги, снова падал. И при каждом падении и каждом подъеме на ноги, при каждом ударе, я повторял одну и ту же мантру, дрессируя разум – «Тут мой дом!».
Тут мой дом!
Тут мой дом!
Тяжело раненый медведь яростно вскинул тяжелую голову, разинул пасть.
Выдернув рогатину, я перекатом ушел в сторону и выплеснутая хищником едкая кислотная слизь с шипением окатила снег.
Тут мой дом!
Удар! Удар! Перекат!..
- Господи! Угодники святые! – встретившийся за входом в Бункер монах по-бабьи прижал ко рту ладони – Живой! Живой!
- Живой – устало согласился я и протянул монаху веревку привязанную к старушечьему трупу – Позаботьтесь о помершей.
- Живой… - не реагировал монах.
Его оттолкнул в сторону второй служитель церковного культа. Повыше ростом, пошире в плечах, с седоватой лопатообразной бородой. Взявшись за веревку левой рукой, правой осенил сначала себя, а затем и меня крестом:
- С возвращением, Охотник.
- Я вернулся – снова согласился и улыбнулся уже спешащим навстречу жителям Холла.
- Живой! Твою ж мать! Живой! А! А я говорил, что вернется он! Говорил!…
***?
За приветливо мигающий огоньками свечей стол я усаживался с широченной улыбкой человека познавшего райское блаженство еще до смерти.
А может это и не преувеличение. Что нужно для полного счастья усталому охотнику вернувшемуся после многодневного отсутствия?
Ответ прост – банька. Правильная умело натопленная банька, неспешное и вдумчивое в ней пребывание, пара хороших веников. Но это в идеале. Я вполне обошелся куском мыла и долгим горячим душем. Мыло ушло без остатка, отмытое до скрипа и пропаренное красное тело казалось невесомым, чистое белье и легкая одежда… да. Я будто в раю побывал.
Еще до принятия душа, стоя голым за полуприкрытой дверью, договорился со старушкой о немедленной стирке своих пропотелых вещичек – белье, рубаха, нижние штаны и прочее, что все эти дни впитывало в себя соль и грязь. Под душем я провел час. А когда вышел – меня ждала сложенная влажная одежда.
Следующие полчаса ушли на подъем в хижину, развешивание постиранного, проверка верхней одежды, придирчивый осмотр снаряжения, чистка остроги и ножа, кропотливая проверка обуви. Только закончив с этим, спустился в Холл и шагнул к столу.
А стоило усесться – и передо мной встала чистая тарелка с большим куском вареного мяса, большой стакан с прозрачным бульоном, а к нему и красивая фарфоровая чашка с бледноватым чаем. Медленно, но верно, запасы чая подходят к концу.
Чай…
Чая много не бывает. Любой чаевник подтвердит.
Моя мудрая бабуля ко многому относилась с умело выпестованным равнодушием. А вот без крепкого черного чая с сахаром обойтись не могла. Каждый день после обеда, часам к четырем-пяти вечера, выполнив все неотложные дела, она подходила к крохотному столику в углу кухоньки, где у ней стоял старенький советский электрочайник, поднос и заварочный чайничек. У столика она проводила минут двадцать, колдуя с черной байховой заваркой – дешевенькой, но пахучей – иногда с листиками каркаде и сахаром. Возвращалась с двумя стаканами черного чая, один вручала мне со строгим наказом не забыть на ночь почистить зубы. Усаживалась у окошка со стаканом чая и сидела так, отпивая чай крохотными глотками. Я любил это время – ведь во время первого особого чаепития лицо бабушки разглаживалось, становилось очень красивым, спокойным и добрым…
Я с благодарностью кивнул двум улыбчивым старушкам, что принесли угощение. Покивав в ответ, они поспешили к котлу, вокруг которого, как всегда, в таких случаях уже толпился местный люд. Старики знали – сегодня их ждет обильное сытное угощение. Для многих оно может стать последним – переедание. Хотя нет, не для многих, а для единиц – в Холле наконец-то начали следить за этим.
Моя рука сама собой потянулась к чаю – о нем мечтал во время отсидок в сугробах. Но сдержался и отпил сначала бульона, после чего заработал ножом и вилкой, нарезая мясо на тонкие ломтики и отправляя их в рот. На столе трепетали две сальные свечи, с треском сгорали застывшие в жире белые волоски.
Стукнули три тарелки, за стол уселись трое званых гостей.
Матвей.
Федорович.
Тихон Первый.
- Уж и не ждали – повторил Матвей недавно сказанные им слова, когда он провожал меня до лестницы ведущей к Центру – Вернулся.
- Я же предупреждал – улыбнулся я, на мгновение оторвавшись от поглощения пищи.
Голода не было. Только сонливость и разморенность. Но есть я себя заставил. Мясо. Белок. У меня нещадно ноют мышцы – подмороженные, перенапрягшиеся. Я не давал себе пощады, ночуя в сугробах, тренируя удары и перекаты, взбираясь на холмы и спускаясь с них, таская за собой трупы и медвежьи туши. Пусть желудок сжался и не хочет еды – я заставлю. Я напитаю себя нужным и может даже чуть избыточным количеством белков, жиров и углеводов. Все лишнее потом сгорит на морозе.
- Почернел, осунулся – подхватил Федорович, внимательно оглядывая меня – Пальцы вспухли на левой руке. Подморозил?
- Чуток – кивнул я – Заснул и не заметил, как рука выскользнула из варежки. Вовремя проснулся.
- Это да… выпьешь? Мы чуть оставили.
Отодвинув опустевшую тарелку, я, продолжая жевать, поднял с колен и положил на стол небольшой сверток. Внимательно оглядел лица присутствующих, особенно задержавшись взглядом на лице благостно улыбающегося Тихона Первого, предводителя монахов и настоятелья монастырского. Я специально попросил позвать и его, зная, что он обладает огромным влиянием на многих стариков. И его влияние только увеличивается.
Поэтому, не разворачивая сверток, я предупредил:
- Ожидаю от всех понимания и гибкости в мышлении. Сходу ничего отвергать не надо. Это я больше к вам – я снова глянул на Тихона.
Седой монах спокойно кивнул и, совсем не церковным языком, ответил:
- Торопиться с выводами никто и никуда не станет.
- Что же там такое? – удивились старики.
- Ничего нового – хмыкнул я – Уверен, что там, в Замке, это давно уже есть и растет.
- Растет?
- Вот.
Развернув сверток, я убрал руки, чтобы все могли увидеть небольшую охапочку плоских травяных стеблей. Дождавшись, когда все насмотрятся, я пояснил:
- Нашел под трупом разорванного сидельца. Трава питалась им – трупом. Я рискнул попробовать и сильно удивился – прямо вкусно. Потом ел еще несколько раз и пошло только на пользу. Учитывая наш однобокий рацион – не считая подачек с Замка… разнообразие нам не помешает. Клетчатка, углеводов чуток – прямо как доктор прописал. И вырастить труда не составит – все что надо это мясо пусть даже и подмороженное. Ну может еще холод – раз она в минусовой температуре растет. Я предлагаю устроить на кладбище что-то вроде теплицы. Или холодницы? Как-то так в общем.
- Это еда – коротко сказал Матвей и с хлюпаньем втянул в себя скопившийся на тарелке бульон и жир.
- Еда – подтвердил и Федорович, украдкой взглянул на молчащего Тихона.
Поняв, что дальше молчать не получится, монах осторожно произнес:
- На телах сидельцев траву растить… бесовское это дело. Грешное.
- В чем тут грех? – удивился Матвей – На могилах вишни растут, а детишки едят. И что? Вишни бесовские? Дети грешные?
- Вишня с земли соки берет – не согласился монах – Но не тела усопших грызет. А к тому времени как дерево подросшее пробьется в могилу и сквозь гроб корни проведет… к тому время в тому гробу разве что прах иссохший обнаружится.