ПО 2 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов". Страница 49

Я не ошибся. Расцветшая бабулька приняла дар, заткнула его за пояс по соседству с

зеркальцем и церемонно кивнула, благодаря. Улыбнувшись в ответ, протянул ей

прозрачный и довольно увесистый пакет с сырой «трупной» травой, выставил на стол

две классические трехлитровые стеклянные банки. В такие моя бабушка в далекие

времена закатывала уйму помидоров, огурцов и, само собой, лошадиные дозы

безумно вкусного лечо, что я был готов лопать всегда и везде. После смерти бабушки

я растягивал ее закрутки как мог долго, но все хорошее когда-нибудь кончается.

Прошли годы. Но мне так и не удалось отыскать лечо что хотя бы рядом стояло с тем

бабушкиным…

Что-то я сегодня раскис. Опять лезут непрошенные воспоминания…

Принесенные мной бережно банки были непустыми. В одной была мерзлая почва,

сбитая мной с корней вывернутого дерева. В другой лежали изрезанные снежные

черви.

– Для тестовых посадок – пояснил я и замолчал, поняв, что опытные старики и так

поняли для чего им тут показывают обмякающую от тепла почву и еще дергающихся

уродливых червей.

Банки старушка унесла, пообещав доставить еще чаю и супа.

Обведя взглядом рассевшихся стариков, я, не став тратить время на мягкую

вежливость, выжидательно уставился на потихоньку цедящего чай древнего старичка.

– Это Вадик – представил мне его Федорович.

Сидящий рядом Матвей кивнул, подтверждая.

И все?

Я приподнял брови с намеком и Матвей дополнил рассказ:

– Вадик все хотел охотником-медвежатником стать.

С трудом удалось удержать рвущийся наружу смешок. Охотником? Прошу, не

говорите, что собираетесь предложить в напарники этого древнего дедушку, что

едва-едва удерживает на весу кружку с чаем. Он умрет, как только на него натянут

тяжелую меховую шубу.

Правильно оценив выражение моего лица, Федорович рассмеялся и помахал

ладонью:

– Нет, Охотник. Не в напарники тебе. Свое Вадик уже отгулял. Речь о другом – в свое

время он частенько с Антипием о том и о сем болтал, науку перенимал, выспрашивал

о разном. Чаще всего Антипий его далече и матерно посылал, но порой многое и

рассказывал – до тех пор, пока не понял, что мерзливый Вадик еще и труслив. И

Бункер не покинет.

– Трусоват я стал – без смущения подтвердил старичок – И сколько себя знаю всегда

холода боялся. С детства мечтал в солнечном Сочи жить. С малолетства воровать

начал, чтобы на жизнь курортную сладкую заработать. Поймали. Посадили. Отсидел.

Вышел. Украл. И законопатили меня на солнечный Север… вот там я едва не подох…

Так что, Охотник? Послушаешь, чего мен Антипий советовал?

– Внимательно выслушаю и запомню каждое слово, дед – ответил я.

– Вадик – поправил меня старик – Вадиком жил, Вадиком воровал, Вадиком и подохну.

Понял?

– Понял.

– Так рассказывать? А то кто знает когда меня уж призовут трубы архангеловы…

– Мы пока супчику похлебаем – успокоил меня Федорович, и я кивнул.

– Рассказывайте… Вадик…

Покряхтев с пару минут, чем напомнил мне старый медленно нагревающийся утюг,

Вадик собрался с мыслями и заговорил. Как я и обещал ему – слушал крайне

внимательно, понимая, что сейчас мне улыбнулась пусть небольшая, но удача. Через

столетнего старика со мной сейчас говорил мудрый опытный охотник Антипий, что

хотел, но так и не успел передать мне свои знания и мастерство.

Минуты через две я уже записывал, старательно черкая огрызком карандаша по

обрывку бумаги. Память у Вадика оказалась цепкой и даже по тому как он строил

фразы и какие слова выбирал, можно было понять – он говорил словами Антипия и,

похоже, даже интонации его же использовал. На мгновение почудилось, что в Вадика

вселился ледяной призрак старого охотника – оттого Вадика так и знобит в его теплых

одежках.

Наука Антипия.

К Вадику охотник подошел чуть с другой стороны, когда понял, что хоть желающий

стать медвежатником и трусоват, но в первую очередь его страшат не медведи, а

суровые минусовые температуры за пределами Бункера. И Антипий принялся обучать

Вадика тому как с холодом не воевать, а дружить. Если уж дружить не получится – то

хотя бы уживаться.

Они начали с закалки. Стаскивая с упирающегося Вадика одежду, Антипий ворчливо

пояснял, большей частью говоря слова странные и непонятные. Антипий говорил, что

надо как можно чаще подвергать тело испытанию холодом. Причем подвергать

беспощадно, не давая ленивому телу поблажек. Начать следует с коротких выходов

на холод в одной рубашке и трусах. Обязательно босиком – по снегу!

Вадик сумел. Он, стеная, трясясь, плача, бродил по хрусткому снегу босиком,

чувствуя, как порывы ледяного ветра прошибают хилое тело насквозь, порой на пару

мгновений подтормаживая сердце своими касаниями. Антипий всегда вовремя

накидывал шубу и затаскивал внутрь, растирал его озябшее тело и все говорил,

говорил, говорил те же самые странные и непонятные слова, которые, по его рассказу,

он сам услышал от помершего уж давненько некоего физиолога и даже доктора

медицинских наук.

Он рассказывал о буром жире, что кардинально отличается от жира белого. Он

рассказывал о термогенезе – правда сам запутался и пояснить толком не смог, но

своей серьезностью странное слово впечатляло так сильно, что уже решивший было

отказаться от ледяных мук Вадик, стоило ему услыхать «термогенез», со вздохом

стягивал шубу и хромал к выходу.

Потом Антипий заставлял его валяться в снегу. Растираться снегом. Подолгу сидеть и

лежать в снегу. Помахать рогатиной – босиком, в одной футболке, стоя по колено в

сугробе. И, как бы удивительно это ни было, Вадик начал постепенно к морозу

привыкать. Не понять, чем именно привык – телом или душой – но трястись перестал

совершенно. Это сейчас трясучка снова вернулась. А так, после уроков Антипия,

Вадик немало лет прожил без малейшей зябкости, бравируя перед старушками

своими хилыми мощами облаченными в одну лишь футболку и тонкую шерстяную

жилетку.

Но медвежатником Вадик не стал.

Озноб прошел. Зато страх – просто страх – никуда не делся и стал сильнее, завоевав

территорию оставленную отступившей зябкостью. Когда пришло время начать

Когда пришло время отправляться на первую охоту… он струсил… и откровенно в

этом признался, чем заслужил справедливое презрение Антипия, что с тех пор с

Вадиком больше не здоровкался.

А теперь и Антипия нет…

Поняв, что история закончилась, я проглядел торопливые записи, после чего порылся

в нагрудном кармане, достал пакетик с бережно упакованными в целлофан штучными

сигаретами и, выудив парочку, протянул их Вадику. Спрашивать его курит или нет не

стал. Зачем? Сигареты одна из лучших валют и даже некурящий найдет на что их с

выгодой обменять. Вадик это знал и сигареты принял с готовностью. Спрятал их

поглубже в фуфайку, отставил опустевшую кружку и, попрощавшись, похромал к

своим нарам, бубня что-то про горячий бульон, ломоту в костях и пользу снежных

обтираний.

– Закалка, а? – задумчиво пробормотал Федорович, не скрывая скептицизма – Как по

мне лишнее это. Так и воспаление легких подхватить можно – от обтираний этих.

Накликаешь беду.

– Любая информация полезна – ответил я, протягивая старикам пакетик – По

сигарете?

Каждый взял по одной – даже настоятель Тихон – щелкнула старая-старая медная

зажигалка в руке Матвея и вскоре мы дружно выпустили струи дыма. Даже я – снова

не удержался и воткнул в губы сигаретный фильтр. Пусть курю не постоянно, а лишь

при удобной оказии, но все равно до добра это не доведет – придется заняться

начавшимся пристрастием.

– С молитвой на устах и я порой обтираюсь снежком чистым – заметил Тихон, крутя в