Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 43

— Так больше ничего и не надо делать, — отвечала первая. — Надо стонать громко, но не очень, чтобы все слышали, но это не казалось чем-то… неестественным. Правда, я однажды зашла не вовремя и поняла, что для этого ещё нужно голой быть и на кровати прыгать, как-будто борешься.

— Бороться голой на кровати? — Вопрошала девочка, широко раскрывая глаза. — Фу-у, я не хочу голой быть. Голой холодно. Хотя за три талона…

— А как же твой Лёшка? Он вроде как охотникам помогает, снаряжение носит, туда сюда бегает, раненых принимает. Лёшка ведь и сам хочет охотником стать. Правда, ему ещё меньше чем нам, только восемь.

— Да, он сказал, что меня любит, я спросила его, что это значит, а он ответил, что не знает, — погрустнела девочка. — Я бы тоже хотела его любить, но я тоже не знаю как это делается, я об этом только слышала от мамы, она сказала, что любит талоны. Но Лёша ведь не талон.

— Не талон, — поддержала первая.

— Вообще я думала, — призналась вторая. — Что Лёша станет охотником и будет за стену выходить, а пока он за стеной я буду здесь работать, талоны зарабатывать.

— А разве так можно? — удивилась девочка. — Я слышала, что так нельзя, точнее, мужчинам это не нравится.

— Ой, — отмахнулась от неё собеседница. — Моя мама говорит, что некоторым мужчинам это только нравится. Потому что талонов в два раза больше в семье, а ещё они иногда в щёлку подглядывают и смотрят. И вообще, пусть Лёша становится тем, кем он хочет, а я стану той, кем я хочу. Что плохого? Мы с ним редко видимся, а даже когда видимся, он постоянно на меня что-то врёт и наговаривает.

— Что наговаривает? — Первая девочка опустила шарфик, почесала нос.

— Всякое. Например, что я ему жуков из теплицы на подушку положила.

— А это ты положила?

— Ну да, я, но всё равно пусть не наговаривает.

Девочки заметили любопытные взгляды и заострённые ушки музыканта, фыркнули и спустились по лестнице на первый этаж, продолжая разговор уже там. Да и акустика на первом этаже была всяко лучше — никаких тебе криков и стонов. Кстати, на одни стоны стало только что меньше, прекратился шум за дверью в комнату Марии, началась какая-то возня.

Спустя несколько минут дверь открылась, из-за неё показался тот самый мужчина, который своим телосложением больше походил на медведя, но Павлу он запомнился лишь тем, что нагло хватал Марию за ягодицы, а она и не была против. Даже несмотря на то, что сам Паша, с которым она мгновение назад слилась в нежном поцелуе и бесконечно страстном порыве чувств, находился за дверью в шаге от них.

Мужчина гордо вышел из комнаты и не стал задерживаться на пороге: бросил на скрипача принижающий его достоинство взгляд и удалился вниз по лестнице, попутно подмигнув тем самым девочкам.

— Залетай, — сказала ему, появившаяся в дверях, Мария.

Павел неохотно вошёл внутрь. На то место, где они резвились, он смотреть не хотел. Сухо прошёл к своему стулу, сел и отвёл взгляд. Девушка оделась, привела себя в порядок и села рядом.

— Так на чём мы там остановились? — Встрепенулась Мария, подталкивая Павла к изначальному руслу разговора.

— Ни на чём, — отрезал он. — Скоро Борис будет?

— Да сдался тебе этот Борис, — напомнила ему девушка. — Ну, наверное, скоро явится. Явится и будет тебе счастье, да?

Паша не ответил.

— Я знала, — она стукнула ладошкой по столу. — Я знала, что ты такой же как и все.

— Чего? — Скривился парень, оборачиваясь в её сторону.

— Ты такой же как и все, — повторила она. — Ты ждёшь ласки и заботы, ждёшь, что это всё достанется одному тебе, но ты не даёшь её в ответ. Ты говоришь, что любишь, но ты не хочешь сделать мою жизнь лучше, ты хочешь свою жизнь лучше сделать, преимущественно в постеле со мной. Ох, — она ударила себя по лбу. — Я ведь почти поверила твоим словам и твоим… чарам, хорошо, что почти. Думала, музыкант, творческая личность, иной взгляд, иное мнение, мной подход. Да видимо не понять тебе меня, не понять того, чем я занимаюсь и зачем.

Павел опешил, он пытался собраться с мыслями, успел даже вдохнуть побольше воздуха для ответа, но вдруг внутри у него что-то сломалось, точно замок на клетке, из которой вылетает птица, и парень притих, ещё сильнее углубившись в собственные раздумья.

Они молчали, ждали Бориса, больше не разговаривали друг с другом.

Девушка ходила то к зеркальцу, посмотреть на себя, то к тумбочке, водички попить, но внезапно она прильнула к Пашиной спине, уселась у его коленей и сказала:

— Ну ладно тебе, не дуйся. Я ведь слышала твоё сердце.

Музыкант в отставке повернулся к своей новоиспечённой возлюбленной, улыбнулся и спросил:

— Правда?

— Правда, — кивнула девушка. — А ты действительно считаешь меня такой красивой?

— Действительно, — кивнул парень.

— Ну так скажи какая я красивая, девушки ведь любят ушами.

— А мужчины чем любят? — С ехидной улыбкой на лицо спросил Павел.

— Ой, — она прыснула, давясь задорным смешком. — Они много чем любят, у каждого свои тараканы.

— Ну, знаешь, Мария, я вот порой иду по Городу, вижу наш Генератор и вспоминаю о том, как люди мечтают, чтобы последним, что они увидят перед своей смертью, был этот самый Генератор. Так вот, я бы перед смертью хотел взглянуть на тебя.

— О господи, это ужасно мило, — хихикнула девушка. — Слушай, а ты видел мою розу?

— Эм, — Паша замялся.

— Да я не про ту розу, — махнула она на него рукой. — Я про рисунок у меня на бедре.

— Ах, да, эту розу я видел, — покивал музыкант. — Классная.

— Хочешь такую же?

— Такую же?

Мария приказала ему жестом сесть на кровать. Он ещё не был готов это сделать, да и было ему не особо приятно, но он всё же не смел ослушаться приказа любимой женщины.

— Какое место бить будем? — Спросила Мария. — Какой рисунок?

— Давай на бедре, там же, где и у тебя, — неуверенно предложил Паша. — Давай тоже цветок.

— Какой?

— А я и не знаю какие бывают, — признался музыкант.

— Эх ты, — стукнула она его по коленке и принялась стягивать с него штаны. — Самое дорогое, что было у Старого мира, и не знаешь. Цветок у меня не просто так, он для меня как символ надежды на лучшее и веры в то, что всё когда-нибудь вернётся на круги своя.

— А вернётся? — Музыкант поджал губу.

— Я думаю, что если сильно-сильно верить, то обязательно вернётся, — она закончила со штанами и начала приготовления, вынимая из тумбочки и складывая на столике все нужные ей предметы.

Павел увидел иголку, острую и длинную, заметил ещё несколько до сегодняшнего дня неизвестных ему штуковин. От всего этого ком встал у него в горле, к тому же он никогда не находился перед дамой в одних трусах, да ещё и в таких положениях, чтобы она сидела перед ним на коленях. Ладно ещё на коленях, но без иголки хотя бы.

— Слушай, — промямлил испуганно скрипач. — А ты вообще умеешь это делать?

— Ты мою розу видел? Видел. Так что не дрейфь, работа качественная, а по поводу того, какой цветок тебе сделать, я уже решила — будет тот, с которым ты у меня ассоциируешься.

— Я у тебя ассоциируюсь с каким-то цветком? — Удивился Павел.

— Ещё как, — Мария стрельнула глазами. — Всё, давай, не отвлекай мастера. — Иголка впилась ему в ногу, его лицо скривилось в спазме боли.

Из комнаты начали доносится охи и ахи, но уже не женские стоны, а мужские, и только его одного.

Мария изначально не хотела отвлекаться, но видя то, как тяжело ему даётся процедура, она попросила:

— Расскажи что-нибудь.

— Видел как люди коробки таскают, — сквозь зубы процедил Паша. — Куда-то несут, непонятно куда. Во время казни. Чтоб никто. Не видел. Ай!

— Прости, — она чуть прервалась, протёрла чем-то участок, игла вновь вошла ему под кожу. — Эта штука на угольной основе, кстати, ну, как и всё в этом богом проклятом месте, — Мария усмехнулась.

Павел держался некоторое время молодцом, но потом задышал тяжело, снова застонал и начал разговор, чтобы отвлечь себя: