Страсть Волка (СИ) - Адьяр Мирослава. Страница 28

— У бессмысленного надругательства не может быть причины!

— У медали две стороны, Нанна, ты просто не видишь вторую, — голос почти стихает, а липкая лапа мрака обхватывает горло с такой силой, что я слышу хруст гортани, хочу закричать, но с губ не срывается ни единого звука. — Я тебе докажу. Все будет так, как велит госпожа.

“Какая госпожа?” — хочу спросить я, но темнота накрывает с головой, утаскивает за собой в бесконечный холод, где я могу слышать только треск костей и чувствовать, как под ребрами копошатся плети темноты и жгучей стужи.

***

Открыв глаза, я не сразу понимаю, где я, сколько времени прошло и что происходит. Только через несколько долгих секунд паника отступает, прячется в уголке сознания, всполошенная тихим дыханием волка, обнимающего меня надежно и крепко. Теплый воздух щекочет волосы на макушке, а я блаженно зажмуриваюсь, впитывая терпкий запах хвои и ежевики. Тянусь к плотно сжатым губам и краду поцелуй. Невинный и быстрый, едва ощутимый, как прикосновение крыльев мотылька.

Аккуратно выбираюсь из объятий Халлтора и одеваюсь. На стуле у кровати лежит купленная еще на Тасэлау одежда. Плотная ткань брони обхватывает тело, а я затягиваю ремни и поправляю ворот. Клинок не беру. Если бы мы прилетели на место, то Виго уж не постеснялся бы об этом сообщить.

Осторожно выскальзываю из каюты и поднимаюсь на палубу, прикрываю глаза рукой, когда ветер бросает в лицо пригоршню песчинок.

Над головой все еще блестят серебристо-синие капли звезд, но горизонт алеет и растекается в стороны кровавой акварелью, предупреждая — рассвет близок.

У левого борта, оперевшись на перила, застыл Фолки. Массивный посох стоит рядом; вытянутое навершие, похожее на наконечник копья, отсвечивает густой лазурью.

— Ну как? — пробасил мужчина, лукаво улыбаясь. — Успокоилась, принцесса?

Колдовское золото глаз полыхает из-под опущенных ресниц, и я уверена — маг видит меня насквозь и невозможно ничего скрыть от этого пытливого взгляда.

— Да, — отвечаю решительно и возвращаю улыбку. — Только дурные сны никак не оставят меня в покое.

– “Дурные сны”? — Фолки хлопает рукой по перилам, подзывает меня встать ближе и разделить последние минуты прохлады перед тем, как жар пустыни обрушится нам на головы.

— Я вижу Альгира. Я знаю, что это он.

Мы стоим плечом к плечу, не смотрим друг на друга, но в этом и нет нужды. Внизу тихо шуршит песок, а над головой покачиваются сложенные паруса. Корабль двигается за счет чего-то другого, а я ставлю себе мысленную пометку: спросить у Мерай, как тут все работает. Не к Виго же с этим подходить, в самом деле. Вон, как он у штурвала стоит: напряжен так, что рубашка на спине должна вот-вот треснуть — глядишь, взорвется, если лишний раз тронуть.

— Сны — наши страхи. Они часто приходят к нам в моменты слабости и отчаяния. Душат нас, — последние слова Фолки почти шепчет, а по смуглому лицу пробегает глубокая тень, темнеет золото глаз, будто покрывается тонким ледком. — Я не удивлен, что ты видишь кошмары об Альгире.

— Тут все иначе, — передергиваю плечами, стоит только вспомнить разорвонный живот и тьму, копошащуюся под ребрами. — Он говорит со мной — вещи, о которых я бы не стала рассуждать сама, и списать это на игры подсознания совсем не выходит.

— И о чем же он говорит?

— О богах. О том, что все они мертвы и осталась только безумная Галакто, что наблюдает за мучениями смертных и бессмертных.

Фолки тихо смеется, отчего дрожь пробегает по спине — такой у него странный, даже зловещий получился смешок.

— Не так уж он и не прав, принцесса, но это вопрос веры и твоего отношения, я в этом не силен. Мне дела нет до того, кто и как развлекается здесь или… — он тыкает пальцем вверх, в светлеющее небо, — или там.

— Еще он говорит что-то о госпоже, — я замечаю, что Фолки напрягается и прислушивается к моим словам. — И о том, что все будет, как она велит.

— Интересно, — бормочет маг и наклоняется вперед, опираясь на перила локтями. — Я поделюсь с тобой наблюдением, принцесса. Это просто мои теории, но…

Фолки прикрывает глаза и смотрит вдаль, где восход окрашивает раскаленно-алым верхушки дюн.

— Твое появление эту теорию подтверждает, кстати, — маг замечает мое замешательство и недоумение и чуть хмурится, будто пытается подобрать слова. — Суженые для проклятых принцев приходят в мир, — он качает головой в сторону Виго, но голос Фолки тих, чтобы тигр его не услышал. — Первая нашлась давно. Медведь, старший из принцев Эронгары, знает ее чуть ли не с пеленок, служит ее отцу и сам же воспитал девчонку. Это чрезвычайная удача. Вот теперь появилась ты. И Виго сообщил, что у Лиса, младшенького братишки, начались веселые приключения из-за некой особы. Полагаю, скоро мы узнаем, что мальчишка нашел свою истинную.

— Ты прекрасно осведомлен.

— Я живу здесь уже год. Мы с Виго хорошо знакомы — его дочка хоть и крепкая, но часто страдала от головных болей. Я ее лечил. Тигр — сложный человек, но даже ему иногда нужно с кем-то разделить бремя одиночества.

— Но Мерай…

Фолки только раздраженно отмахивается.

— Мерай — ребенок. Как ей понять чувства мужчины живущего столько лет, связанного с братьями лишь короткими беседами и письмами? Виго окружает ее заботой, Мерай — его жизнь. Она не знает, как это — остаться одному на столетия, пусть тигр и делает вид, что смирился, но я-то не слеп. И не дурак.

— Он очень агрессивно отрицает, что его суженая где-то есть.

— Ха! Упрямство — не порок, девочка. Виго просто не готов верить.

Мы замолкаем, но всего на секунду.

— И в чем суть теории? — я наблюдаю, как волны песка расходятся в стороны от корабля. Это завораживает, будто золото барханов превращается в воду.

— В том, что мир готовится к чему-то, — Фолки пожимает плечами, будто я могла бы и сама догадаться. — Суженые — это не просто способ снять проклятье. Тут есть кое-что другое, — он склоняется к самому моему уху, почти касается кожи губами. — Единение. Не физическое, нет! Единение душ и сил. Суженые — как щит, который заслоняет собой своего любимого. Это щит его разума, его сердца.

— Звучит очень…

— Грандиозно? Или пафосно?

— Возможно. И то, и другое, наверное. Ты говоришь так, будто мир готовится к войне.

Фолки смотрит на меня с какой-то мрачной решимостью, смоляные брови сходятся к переносице, а в золотой глубине глаз пляшут опасные огоньки.

— Я не стану делать выводы, но делюсь с тобой… возможным объяснением.

— Хочешь, чтобы я была готова к худшему?

Маг криво усмехается.

— Не к худшему, Нанна, — его рука крепко сжимает мое плечо. — Ко всему.

— Вижу Первую стену! — гаркает Виго за нашими спинами, а я всматриваюсь в дрожащий горизонт, и через несколько секунд с губ срывается возглас удивления, когда удается рассмотреть самый настоящий барьер, состоящий из высоченных шпилей, уходящих в алое небо и тянущихся в стороны, насколько хватает глаз. — Будите Халлтора! Нам придется открывать оружейную вдвоем.

Чтобы рассмотреть верхушки иссиня-черных шпилей, мне приходится задрать голову.

— Как еще никто не нашел это место? — я не могу удержать любопытство в узде и подхожу к стене. Не так близко, чтобы прикоснуться, но достаточно, чтобы в мельчайших подробностях рассмотреть трещинки, выбоины и странные символы незнакомого мне языка. Они вьются по камню широкими лентами, оплетая шпили целыми полотнами, среди которых могли бы быть и проклятия, и благословения. От темной поверхности веет какой-то потусторонней прохладой, даже солнечный свет не способен согреть бесконечную каменную кладку. — Его же издалека видно.

— Это запретная земля, — невозмутимо отвечает Виго. — Никто из местных не посмеет подходить слишком близко. Слухи, суеверия и россказни о “дурном месте” делают свое дело. И никто не может открыть дверь, кроме нас.

Меня удивляет его уверенность. В детстве детей часто пугают историями о том, что нельзя выходить в сад ночью, нельзя бегать по замерзшему озеру и совершенно точно нельзя пробовать синеголов — особенно когда он начинает цвести и одурительно пахнуть малиновым вареньем — самое опасное и непредсказуемое растение на всем белом свете. Но детей, да и взрослых, запреты никогда не останавливали.