Страсть Волка (СИ) - Адьяр Мирослава. Страница 37

Огнекровынй маг? На побегушках у Альгира?

Опасный и непредсказуемый противник!

Впрочем, мужчина совершенно не заинтересован во мне, даже не обращает внимание на то, что я делаю. Кажется, что его вообще ничего больше не волнует; только рука иногда тянется к горлу, будто незнакомец задыхается и пытается удержаться на ногах из последних сил.

Кровавый след вспыхивает, а я, затаив дыхание, всматриваюсь в символы и завитки, начерченные на поверхности пламенем.

Чары такой силы не может использовать обычный огнекровный!

Качнувшись вперед, незнакомец упирается в дверь второй рукой, а дерево скрипит под его ладонями, стонет так жалобно и надрывно, будто огонь разрывает его изнутри, пробирается в каждую частичку.

Пальцы огнекровного почти погружаются в древесину, сжимают ее, как тесто, и толкают вперед, превращая дверное полотно в пылающую головню.

Волна жара чуть не сносит меня с ног, волосы встают дыбом от мощи, растекающейся волнами во все стороны, от стены до стены и до самого потолка.

Я не дожидаюсь, когда огонь утихнет, — врываюсь в комнату за дверью на полном ходу, с мечом в руке, и только слышу тихий хлопок за спиной, с каким обычно падают мешки с мукой.

Пролетев несколько ярдов, я мельком замечаю два массивных кристалла и постамент у дальней стены; в горле стынет крик, потому что я отчетливо ощущаю запах Нанны — но тут в меня влетает тень, и в стороны брызжут искры от столкновения двух мечей.

Лицо Альгира искажено ненавистью и торжеством, а на его куртке я отчетливо вижу следы крови. Их совсем мало, но сердце в груди пропускает несколько ударов.

— Рад, что ты к нам присоединился, волк! — капитан так хищно облизывается, что меня передергивает от отвращения и страха.

— Я вырву тебе хребет! — Резкий взмах снизу вверх, но ублюдок уворачивается, ловко отскакивая назад.

Он быстрый.

Куда быстрее обычного человека.

Вокруг Альгира клубится тьма, беснуются тени, будто под личиной человека скрывается что-то могущественное и древнее — что только и ждет момента, чтобы вырваться на свободу. Я замечаю отражение этой мощи в его глазах, ощущаю, как пощипывает кончик языка от вкуса силы, которую невозможно увидеть, невозможно схватить — только почувствовать ее присутствие.

И эта сила мне хорошо знакома, она вибрирует в наших костях, и любой из моих братьев не задумываясь даст ей имя, стоит только спросить.

Эта сила прокляла нас двести лет назад.

Как же так вышло? Ведьма мертва, от нее ничего не осталось!

— Ты даже половины не знаешь, волк, — Альгир шипит, как рассерженная змея, и обходит меня по дуге, покачивая клинком из стороны в сторону. — Это я положил жизнь на поддержание баланса в мире, который вы бросили. Это я и подобные мне удерживаем Эронгару от распада, а все острова — от уничтожения! И за это мы платим цену, каждый свою.

– “Бросили”? — от такой наглости у меня зубы заскрипели. — Нас прокляли! Война отняла у нас королевство, положение, будущее, оставив только руины и вынудив приспосабливаться! И ты — ты! — говоришь мне о нашей вине?!

— Мы сделали за вас вашу работу, — презрительно бросает капитан и подается вперед, выписывая в воздухе широкую дугу. — Ты даже не в курсе, что правитель не был правой рукой ведьмы, — едкая ухмылка кривит тонкие губы. — Это он ее убил.

Наши клинки сталкиваются, и на лицо Альгира падает зеленоватое свечение от лезвия. Облик капитана неуловимо меняется, будто под его кожей прячется что-то настолько чужеродное и чудовищное, что я на мгновение теряюсь и отступаю.

Альгир скалится и напирает с таким остервенением, что едва не выбивает клинок из моих рук; но ярость не дает мне сдаться, и, отбив очередной выпад, я влетаю в подонка на полном ходу, и мы катимся по полу, вцепившись друг в друга, как оголодавшие звери. Кулак капитана прилетает мне в челюсть, и, уперевшись коленом в мой живот, Альгир откидывает меня в сторону и вскакивает на ноги.

Удар!

Клинок выбивает искры из камня, прямо у моей головы, и я откатываюсь вбок и снова встаю лицом к лицу с врагом.

— Мы так можем танцевать весь день, ваше величество, — тянет Альгир. — Мы оба учились у лучших.

Так и есть.

И мы крутимся друг вокруг друга, как рассерженные, изголодавшиеся по крови звери. Атакуем и отступаем, бьемся друг об друга, подсекаем, падаем и выскакиваем в отчаянной попытке перехватить инициативу.

Сталкиваемся в центре зала и я отталкиваю противника назад, а лезвие клинка догоняет его и царапает по куртке, широкой дугой надрезая ткань. Мужчина смеется, будто все это — лишь развлечение.

Крохотные порезы и царапины на мне сразу же затягиваются, а я успеваю только дважды чиркнуть Альгира по плечу и запястью. Кровь быстро останавливается, но рана не исчезает и капитан замечает это.

Не может не замечать.

И я боюсь, что мой может слишком затянуться. У меня совсем нет времени…

Крохотный всполох справа отвлекает капитана, тьма вокруг него закручивается, чтобы уберечь от неожиданной атаки, а я краем глаза успеваю заметить у входа силуэт мужчины, что впустил меня в зал. Его лицо землисто-белое, безжизненное, а кровь стекает по крепким пальцам вниз и разбивается об пол огненными всполохами.

Мне достаточно этой драгоценной секунды. Достаточно, чтобы преодолеть разделяющее нас с Альгиром расстояние; и даже когда темнота летит навстречу, чтобы остановить меня, особая сталь нашего семейного оружия рассекает ее без помех, как нож — масло.

Капитан реагирует молниеносно, обрушивая удар мне на голову, но мгновенный рывок в сторону спасает мне жизнь — и зеленоватая сталь входит точно под ребра врага.

— Ты поддался, капитан, — шиплю ему в лицо и вижу улыбку, полную горького ликования.

Липкая горячая кровь пачкает рукоять меча и руку, а из горла Альгира вырывается булькающий смех.

— Преданных слуг нынче не найти, — хмыкает он, а тонкие губы алеют от крови. — Вот и меня прислуга подвела.

Капитан подается вперед, а я вздрагиваю, когда слышу треск ткани и хлюпанье, а Альгир подбирается почти вплотную и стискивает в кулаке ворот моей рубашки.

— Как думаешь, Нанна простит тебе смерть родителей?

— Что?..

Кристаллы по бокам от возвышения мелко вибрируют, трясутся, как в лихорадке, а люди, заключенные в них, выгибаются, будто я прошил клинком их собственные сердца.

— Ублюдок!

— Даже если простит здесь, — хохочет капитан и стучит себя пальцем по голове, — то ее сердце всегда будет помнить, слышишь? Твоя избранная познает с тобой только боль, волк!

Чья-то рука сжимает мое плечо, и, повернувшись, я вижу огнекровного. Он явно на пределе, едва стоит на ногах, но в глазах — решимость такой силы, что я не могу противостоять.

Отступаю, брезгливо вырываю клинок из тела капитана, а тьма выплескивается на пол вместе с кровью, как яд, несущийся по венам. Отрава, копошившаяся в его теле столетиями.

— Позаботься о суженой, волк.

Холодный низкий голос бьет меня по лицу наотмашь и приводит в чувство не хуже ушата ледяной воды.

— Волк!

Я уже на полпути к возвышению, когда окрик заставляет меня обернуться.

— Скажи ей, — бормочет мужчина, — что это мой прощальный подарок. Я сделал все, что мог.

Он глубоко режет ладонь, его кровь струится по короткому клинку — и через мгновение огнекровный без колебаний всаживает оружие в грудь лежащего на земле Альгира. Капитан едва ли уже осознает, что происходит. Его тело необратимо меняется: тьма рвет кожу и растекается в стороны, а через секунду из ран вырывается самое настоящее пламя. Оно окутывает обоих мужчин золотистым коконом, превращается в самые настоящие цепи, а мрак беснуется и пузырится, исходит едким дымом, от которого слезятся глаза и кружится голова.

Огненные цепи проносятся мимо меня и оплетают оба кристалла, наполняя их охряными всполохами и оранжевыми волнами чистой силы.

И все замирает.

Тишина падает на зал — и она настолько оглушительна, что я слышу, как в висках пульсирует кровь.