Расскажу вам сказку(Сказки и легенды народов Западной Европы) - Лунин Виктор Владимирович. Страница 73
— Хочешь, Миккель, я научу тебя, как лошадь поймать? Тогда и ты кониной полакомишься.
— Хочу! — говорит Миккель.
— Пойди на лесное пастбище, и, как увидишь лошадь, что лежит на пригорке и спит, вскочи ей на спину, привяжи себя к ней накрепко и вцепись зубами ей в ляжку.
Побежал Миккель в лес и видит: на горушке под солнцем лошадь спит. Вскочил он к ней на спину, привязал себя накрепко и хвать ее зубами за ляжку! Тут лошадь как вскочит и да как начнет скакать по склонам и по камням с Миккелем на спине! Несется лошадь рысью, а лис верхом на ней едва жив сидит.
Вдруг пробегает мимо заяц Йенс.
— Куда это ты скачешь сломя голову, Миккель? — спрашивает заяц.
— Да вот решил прогуляться верхом! — отвечает ему лис.
Встал тут заяц на задние лапки, передними за живот схватился да как захохочет. Хохотал, хохотал, чуть от смеха не лопнул.
С той поры лис Миккель уж не пытался кониной полакомиться.
Вот так и вышло, что один раз и старый Бамсе над лисом верх взял.
Принцесса с Хрустальной горы
Перевод и обработка Л. Брауде
Жил-был на свете крестьянин — ни богат, ни беден. И было у него три сына. Меньшого — ты, верно, и сам догадался — Аскеладден звали. Он все больше за печкой, в ящике с золой, сидел, да и слыл к тому же придурковатым. А еще был у крестьянина высоко в горах большой зеленый луг. Поставил крестьянин там на косогоре сеновал — сено складывать. Только в последние годы, слыхать, не больно сеновал от сена ломился. Раз в году, когда трава была особенно густой и высокой, повадился кто-то ночью ее дочиста объедать да вытаптывать. Словно табун лошадей там до самого утра пасся!
Стерпел хозяин такое раз, стерпел другой, а на третий обидно ему стало. Призвал он сынов своих да и говорит старшему:
— Спрячься ночью за сеновалом и гляди в оба. Жаль будет, коли траву опять объедят да вытопчут!
— Так и быть! — отвечает старший сын. — Посторожу я травку на лугу. Ни людям, ни скотине, ни троллям ни единой былинки не уступлю!
Только вечер настал, пошел старший сын на сеновал и сразу спать завалился. Спит — и ухом не ведет! Ночью земля вдруг как затрясется, стены и крыша сеновала как задрожат! Проснулся парень, и до того страшно ему стало! Вскочил он и кинулся бежать без оглядки, А травы на лугу снова как не бывало!
Разгневался крестьянин, на чем свет стоит старшего сына ругает. Да что поделаешь, коли сын трусом уродился!
Минул год. Крестьянин опять сынов призывает и говорит среднему сыну:
— Спрячься ночью за сеновалом и гляди в оба. Худо будет, коли нам снова сена своего не видать!
— Так и быть! — отвечает средний сын. — Посторожу я травку на лугу. Ни людям, ни скотине, ни троллям ни единой былинки не уступлю!
Только вечер настал, пошел средний сын на сеновал и сразу спать завалился. Точь-в-точь как его старший брат. Спит без задних ног. Ночью земля вдруг как затрясется, стены и крыша сеновала как задрожат! Куда сильнее, чем в прошлом году. Проснулся парень, и до того страшно ему стало! Вскочил он и кинулся бежать что есть духу. А утром травы на лугу снова как не бывало!
Разгневался крестьянин, на чем свет стоит среднего сына ругает. Да что поделаешь, коли и этот сын трусом уродился!
Минул год. Крестьянин опять сынов призывает и говорит младшему сыну Аскеладдену:
— Спрячься ночью за сеновалом и гляди в оба! Беда, коли опять у нас всю траву объедят да вытопчут.
— Так и быть! — отвечает Аскеладден. — Посторожу я травку на лугу!
Но больше ничего отцу не посулил и сразу же на луг стал собираться.
Тут братья как захохочут, чуть от смеха не лопнули.
— Это он-то травку постережет?! Ха-ха-ха! Мы и то не смогли, где уж Аскеладдену! Ему бы только в ящике с золой за печкой сидеть да греться! Замарашка этакий!
Аскеладден на их речи и внимания не обращает, в их сторону даже не глядит.
Только вечер настал, пошел младший сын на сеновал, лег на сено, но спать не спал, а все прислушивался. Час проходит, другой проходит; загремело вдруг, загрохотало — до того страшно!
«Э, нет, меня не запугаешь, — думает Аскеладден. — Только бы хуже не было! А такое я выдержу!»
Немного погодя опять загремело, загрохотало, земля затряслась. Сено на сеновале так ходуном и ходит.
«Э, нет, меня не запугаешь! — думает Аскеладден. — Только бы хуже не было! А такое я выдержу!»
Вскоре опять загремело, загрохотало, земля затряслась, стены и крыша сеновала задрожали, вот-вот рухнут! Потом вдруг все стихло.
«Верно, скоро опять загремит!» — решил Аскеладден.
Однако кругом по-прежнему тихо-претихо было. И чудится вдруг ему, будто у самых дверей сеновала конь ржет. Подкрался Аскеладден к дверям, в замочную скважину глянул и обомлел: там и впрямь конь оседланный стоит, сено жует. Такого рослого, ухоженного, откормленного коня Аскеладдену видеть не доводилось. А на спине у коня доспехи рыцарские медные, будто солнышко, сверкают.
«Ого-го-го! Стало быть, это ты нашу траву по ночам лопаешь! — подумал Аскеладден. — Не бывать больше этому!»
Схватил он огниво, что в кармане у него лежало, да через голову коня и перекинул. А была в том огниве такая волшебная сила, что конь тут же как вкопанный стал, с места двинуться не может — сам Аскеладдену в руки дался.
Вскочил крестьянский сын коню на спину и прочь поскакал. Спрятал Аскеладден коня в потайном местечке — он один о нем знал — и домой пошел.
Приходит, а братья давай над ним глумиться да насмехаться:
— Недолго же ты бока на сеновале отлеживал, если вообще там был!
— Был я на сеновале, — отвечает Аскеладден, — до самого восхода солнышка. Только ночью ничего не видал и не слыхал. Ума не приложу, кто вас так напугал!
Братья рассердились.
— Ладно, поглядим, хорошо ли ты зеленый луг сторожил!
Пришли они на зеленый луг, а трава там по-прежнему густая и высокая.
Невзлюбили братья Аскеладдена, ходят — носы от него воротят. А Аскеладдену хоть бы что: за печкой сидит, песенки напевает.
Минул год. Пришла пора траву на лугу зеленом сторожить. Не хотят старшие братья на сеновал идти: насмерть в первый раз перепугались, забыть про то никак не могут. Один Аскеладден ничего не боится!
Снова пошел он на сеновал, лег на сено и прислушался. Загремело вдруг, загрохотало, земля затряслась. Потом второй раз, третий! Только гремело и грохотало куда сильнее, чем в прошлом году. А потом разом тихо-претихо стало! И слышится Аскеладдену, будто у самых дверей сеновала конь ржет. Подкрался он к дверям, в замочную скважину глянул и обомлел: там и впрямь конь оседланный стоит, сено жует. Такого рослого, ухоженного, откормленного коня Аскеладдену видеть не доводилось. Куда прежнему до этого! А на спине у коня доспехи рыцарские чистого серебра будто звезды горят!
«Ого-го-го! Стало быть, это ты нашу траву по ночам лопаешь! — подумал Аскеладден. — Не бывать больше этому!»
Схватил он огниво, что в кармане у него лежало, да через гриву коня и перекинул. Конь тут же как вкопанный стал, будто кто в цепи его заковал, — сам Аскеладдену в руки дался.
Вскочил крестьянский сын коню на спину и прочь поскакал. Спрятал он коня в потайном местечке, где первый пленник его стоял, и домой пошел.
Приходит, а братья давай над ним, как и в прошлый раз, глумиться да насмехаться:
— Ну как там нынче на зеленом лугу? Ни травинки, верно, не осталось?!
— А вы сами посмотрите! — отвечает Аскеладден.
— Ладно, поглядим, хорошо ли ты зеленый луг сторожил! — рассердились братья.
Пришли они на зеленый луг, а трава там по-прежнему густая и высокая.
Что тут с братьями сделалось! Видеть младшего не могут, носы от-него воротят. А Аскеладдену хоть бы что: за печкой сидит, песенки напевает.
Еще год минул. Пришла пора траву на лугу зеленом сторожить. Не хотят старшие братья на сеновал идти: насмерть в первый раз испугались, забыть про то никак не могут. Один Аскеладден ничего не боится!