Канон Равновесия (СИ) - Плотникова Александра. Страница 41

В уголке моего сознания отголоском угнездилась его боль — выпитая кровь и сила породили некрепкую, но ощутимую связь. Неповинное в глупости своего хозяина тело страдало каждой клеточкой. Внутри него что-то шевелилось, тянулось, перекручивалось, сожженная кожа начала понемногу нарастать заново. Скоро зуд начнет сводить его с ума.

Я потянулся, гулко хлопнув крыльями, встал и склонился над Разэнтьером. Как бы больно не было, ему придется выслушать меня именно сейчас и ни часом позже, чтобы урок оказался усвоен.

— А теперь я буду говорить, а ты будешь слушать. Считаешь себя недостойным? В таком случае, мне надо было бы пойти и утопиться еще в далекой юности, потому что, если следовать твоим рассуждениям, я недостоин зваться сыном и амираном Владыки Света. Чего вообще, по-твоему, достойна бордельная игрушка, даэйпский ублюдок с приветом на всю голову?

Разэнтьер в ответ не произнес ни слова, даже мысленно, только вздрогнул.

— Не ожидал? — я склонился еще ниже, почти шипя ему в лицо. — Да. Я, второе лицо в Кхаэль-Тариет, родился в низкопробном портовом борделе и путь свой начинал, будучи дорого оплачиваемой экзотической игрушкой! Я ублажал богатых клиентов, а сбежав оттуда в двенадцать лет, убил дружка моей мамаши, тьфу, не к ночи будь помянута! И вот после всего этого ты думаешь, отец зря принял меня в семью? Нет уж, я буду считать, что он был прав, когда признал меня, и буду гордиться тем, кто я есть сейчас! Неужели ты сожалеешь о том, что когда-то помог Волку? Нет ничего проще. Все можно исправить. Я слышал, где-то на Динтаре спрятан Глаз Веков[2]. Запусти его — и перемени решение, принятое в прошлом. Тогда честь твоя точно никоим образом не пострадает!

Я фыркнул и выпрямился, воздвигшись над притихшим ифенху этакой осуждающей статуей. Разэнтьер молчал, раздавленный болью и моими словами. Из окна проникал слабый отблеск фонарей с дворцовой площади, поселивший в складках балдахина над кроватью глубокие тени. Темный, все еще отчасти пребывая меж тем светом и этим, тревожно следил взглядом за парой Жнецов, висевших по обе стороны от меня. Безликие фигуры, растекающиеся по полу клочьями мглы, с крючковатыми лапами и мертвенно-зелеными провалами на самом деле слепых глаз могли напугать кого угодно. Не говоря уже о душе, которая только что побывала по ту сторону.

— Ну так что? — спросил я, аккуратно расправив и сложив затекшие от малоподвижности крылья. — Глаз Веков? Или ты все-таки примешь себя таким, каков ты есть, со всеми «грехами» прошлого? Почему ты, как неразумный детеныш, ведешься на подначки тех, кто заведомо желает вашего краха? Учти, в следующий раз тебя подставят так, чтобы, сорвавшись, ты подставил Ваэрдена! А там и до ножа в спину недалеко.

Вот об этом он не удосужился подумать. Вздрогнул и испугался, заставив духов хищно качнуться в его сторону. Страх для них все равно, что конфета для ребенка, притягателен и сладок. Я несильно хлестнул обоих волевым ударом и заставил отступить назад.

Воладар затих и постепенно заснул. Но урок, все же, пошел впрок. Великий Вещий, неужели мне, наконец, выпала возможность хоть немного времени уделить себе? Когда я последний раз ел досыта — не помнил совершенно, спал, кажется дня три или четыре тому назад. А может, пять?

Надо это исправить, а то придворные шарахаться начнут. Надеюсь, Мелкаэн не будет против, если утром обнаружит здесь даэйра? Я дал волю внутренней сути и опустился на все четыре лапы, перекинувшись довольно быстро и без душераздирающих зрелищ. Размеры я вынужден был очень сильно сдерживать, чтобы Волку не пришлось проводить во дворце незапланированный ремонт. Стараясь не снести хвостом и крыльями мебель, я перебрался в дальний свободный угол возле еще горячего камина, свернулся там клубком и позволил себе соскользнуть в чуткий сон вполглаза.

Крылья у него полезли на второй день. Рано утром, покуда весь дворец еще спал. С противным хрустом и чавканьем зародыши раздвигали мышцы, раздирали только что поджившую шкуру в клочья. Час за часом, скуля и воя, Разэнтьер поносил меня, как только мог, всеми известными и неизвестными словами, а из его спины ниже последних ребер постепенно прорастали покрытые слизью комки тонких, легко гнущихся костей, мускулов и кожи. Кровью было залито все, тяжелый дух просачивался даже сквозь плотно закрытые двери, пугая стражу. Ваэрден и Кланмастер Таймар примчались сразу же, едва нервное донесение одного из караульных достигло их ушей.

— Терпи, — приговаривал я на ухо Воладару, крепко держа его, чтобы ненароком не повредил себе чего-нибудь. — Дальше хуже будет.

Он в ответ посылал меня далече. Полем, лесом…

Слухи по дворцу тотчас поползли самые противоречивые. Одни шептались, дескать, государь выхаживает предателя, вторые им возражали — ему не понравилось, что предатель сбежал, и теперь он его медленно поедает живым. Третьи добавляли — не поедает, а пытает! Лично! Воладарианская стража у дверей и служанки, которые раз за разом меняли простыни и отмывали кровь с пола и мебели, молчали, как рыбы, а это еще больше подливало масла в огонь. Само собой, взвыл от боли мастера весь Клан.

Сплетни вспыхнули с утроенной силой. Еще бы! Все без исключения Воладариан бродили, словно снулые рыбины. Натыкались на людей и мебель, то и дело падали в обморок. Гвардейцам второго Клана, Хранящим Покой, срочно пришлось замещать бедолаг на всех постах.

Придворные смачно обсасывали каждую новую подробность. В том числе и мою мрачную рожу — пришлось занять место Разэнтьера на всех официальных приемах. Делал я это с удовольствием и крайне напыщенно: непуган был динтарский двор моей персоной, ох непуган. Угрожающая черно-серебряная статуя, замершая возле черного престола с Духом Смерти на плечах и при Маар Кириайн[3] заставляла людишек заикаться и кланяться на каждом шагу.

Ваэрден раз за разом откровенно забавлялся происходящим, умудряясь сохранять на лице маску высокомерного величия. Мы с нетерпением ожидали послов Ордена, еще и потому что пара Кланмастеров в одном из городских переулков негласно начистила рыло зачинщику всей этой заварухи. Новая делегация прибыла через два месяца после инцидента. Слухи о моем приближении к трону успели распространиться достаточно, в том числе т благодаря стараниям Имперской Тайной Канцелярии.

В тот день я постарался принять особо зверский вид. Кафтан потемнее, расшитый узором из шипов и черепов (гребаный пафос), кое-где накладки из черненой стали с гравировкой знака смерти, мглы вокруг меня и по полу побольше, полупризрачный хвост, призванный то и дело демонстрировать окружающим мое недовольство. И беспристрастный буравящий взгляд в одну точку, как будто вот прямо сейчас, не сходя с места, я начну судить их за грехи. Маар изображал шипастый воротничок.

Стоило орденцам войти, как я чуть распахнул крылья и улыбнулся. Доброжелательнейше. Почему-то предводитель попятился к двери и наступил на ногу товарищу — почтенному очень пожилому магу лет за триста.

«Надо же», — мысленно фыркнул Ваэрден. — Посольский состав сменился, не иначе с пинка магистра. И конвой к ним приставили»

«Сейчас извиняться начнут», — лениво ответил я.

И точно. Чинно выступив вперед и низко поклонившись, глава посольства (а судя по богатому одеянию и массивной золотой цепи с темными изумрудами это был чуть ли не сам командор, второе лицо после магистра) прокашлялся и учтиво произнес:

— Да будет Изначальная Тьма благосклонна к тебе и да преумножит Великий Вещий могущество твое, Владыка, — Ваэрден милостиво кивнул, мол, продолжай, мы слушаем. — Мы прибыли, дабы принести извинения от лица Великого магистра Мобиуса Малефора за дела неразумных наших товарищей, по скудоумию своему незаслуженно оскорбивших твоего риану, исправить, если возможно, последствия сего опрометчивого поступка и проложить мосты дружбы между нашими державами.

Все присутствующие нелюди, исключая непроницаемо-высокомерного Эль-Тару, дружно фыркнули. Ну да, разводить дипломатию здесь предстояло рыцарям, Темные вполне имели право выказать обиду. Воладар, стоявший тут же и прятавший крылья под плащом, сохранял каменное выражение лица. Покосившись почему-то на меня, посол не глядя взял протянутый помощником свиток, сломал печати и начал зачитывать длинное, витиеватое, изобилующее в высшей степени тактичными извинениями письмо, лично написанное магистром. С каждым словом Ваэрден становился все благосклоннее с виду.