Письмо из прошлого - Коулман Роуэн. Страница 57

Всякий раз, когда я сталкивалась с мистером Джиллеспи — неважно, в настоящем или в прошлом, — он помогал мне, и я знала, что могу ему доверять. И однажды он сказал, что, если мне понадобится помощь, я могу прийти к нему без всякой записи.

За пишущей машинкой сидит тощая юная девица, и вид у нее такой мрачный, как будто она впервые в жизни видит столь странную штуковину. Когда я захожу, она выпрямляется и окидывает меня высокомерным взглядом.

— Вам назначено?

— Хм, нет. Я недавно встретилась с мистером Джиллеспи, он дал мне визитку и сказал, что, если мне понадобится помощь, я могу прийти в любое время.

— Он это всем говорит, — фыркает девица и поджимает губы.

— О, так я могу с ним повидаться? Это срочно.

— Можете, только придется подождать, у него сейчас встреча с клиентом. — И она кивает на ряд деревянных стульев у стены. Я сажусь на один из них и принимаюсь ждать.

И жду.

На стене тикают часы. Такое ощущение, что с каждым поворотом скрытых от глаз пружинок и шестеренок минутная стрелка замедляется.

От скуки я беру со столика потрепанный журнал, но тут же бросаю его обратно. Я не могу заставить себя забыться в законах о недвижимости тридцатилетней давности, в то время как все, что я знаю и люблю, поставлено на карту. Так что я просто жду.

Люси по большей части игнорирует меня, если не считать парочки мимолетных взглядов, сопровождаемых приподнятой бровью и поджатыми губами, — явное свидетельство того, что она считает меня полной идиоткой.

Наконец из кабинета мистера Джиллеспи доносится взрыв смеха, а затем дверь открывается, и оттуда выходят двое хорошо одетых мужчин. Один — толстый и потный от жары, с толстой золотой цепочкой на шее. Второй — высокий, подтянутый и симпатичный. Черные волосы гладко зачесаны назад, обнажая высокие скулы. Следом за ними выходит третий. Я с удивлением вглядываюсь в него и узнаю Кертиса. На нем джинсовая куртка, и он идет опустив взгляд в пол. Он не замечает меня и выходит на улицу в сопровождении двух мужчин. Тот, что покрупнее, держит его за плечо.

— И больше не лезь в неприятности! — говорит ему вслед мистер Джиллеспи и качает головой.

— К вам посетитель. — Люси кивает в мою сторону.

— Серьезно? — Мистер Джиллеспи вопросительно улыбается мне.

— Мы с вами недавно виделись… вы еще помешали какому-то мальчишке украсть у меня камеру.

— Ах да. — Его улыбка становится еще шире и очаровательнее. — Да, проходите, мисс…

— Сенклер, — говорю я, а потом уже думаю, что стоило представиться каким-нибудь вымышленным именем. Хотя, если у меня все получится, это уже неважно.

Он закрывает дверь, и я опускаюсь — нет, не на садовый стул, а в совершенно новехонькое и мягкое офисное кресло. Стены сплошь увешаны сертификатами в рамках, стол, похоже, тот же, только сейчас он чистый и пахнет свежей полировкой. На столе стоит фотография его жены, и она развернута так, словно ее рассматривал человек, который только что ушел. Джиллеспи выглядит как человек на гребне успеха: на нем черный приталенный костюм, вполне вероятно, сшитый руками Рисс, ногти у него блестящие и ухоженные, он чисто и гладко выбрит.

— Чем я могу вам помочь?

— У меня есть основания подозревать, что отец Фрэнк Делани пользуется девушками из своего прихода. И что он, быть может, даже насилует их.

На прелюдии нет времени, каждая секунда на счету.

Глаза Джиллеспи расширяются, и он откидывается на спинку кресла так, словно я его толкнула.

— Это немного дикое обвинение, юная леди.

— Понимаю, но я не могу просто стоять в стороне и наблюдать за тем, как он причиняет боль людям, которых я… которые этого не заслуживают. Кто-то же должен выступить!

— Почему вы обратились ко мне? — Он наклоняется вперед и опирается на стол. — Полицейский участок всего в нескольких кварталах отсюда. Почему вы не обратились к ним?

— Потому что у меня нет доказательств, — говорю я. — К тому же кое-кто сказал мне, что здесь не обращаются в полицию, что в Бей-Ридж люди должны сами о себе заботиться.

— А это так? — Он сцепляет руки в замок у себя за головой. — Вы живете в Бей-Ридж?

— Я — нет, но те люди… тот человек, который сейчас в опасности, — да.

— О’кей, тогда скажите, что я, по-вашему, могу сделать?

Джиллеспи разводит руки в стороны, но при этом его голос не звучит пренебрежительно или так, будто он мне не верит. Что-то в моих словах его зацепило, и я, в свою очередь, стараюсь зацепиться за это.

— Проследите за ним, — прошу я. — Может, у вас получится даже поговорить с ним, сообщить, что вы за ним следите. Местные люди вас уважают, у вас есть положение в обществе, а это многое значит. Может, это его остановит, как вы думаете? Если он будет знать, что за ним присматривает такой человек, как вы.

Пару секунд светло-голубые глаза Джиллеспи внимательно изучают меня.

— Может, но, знаете, мисс Сенклер, очень трудно остановить того, кто сам останавливаться не хочет.

Это звучит не как предостережение или угроза, а просто как констатация факта.

— А церковь… Ну, скажем так, я знаю несколько семей, у которых есть доказательства того, что некий священник путался с их близкими людьми, но в итоге никто об этом не распространяется, потому что местные семьи… у них нет желания раскачивать лодку. Вы правы, мы присматриваем друг за другом, но церковь, тем более католическая… для большинства людей она неприкасаема. То, о чем вы говорите, сегодня будет расценено как ложь. Или они решат, что вы — чокнутый лунатик.

Я не могу сдержать улыбки. Луна-лунатик…

— А те люди тоже обвиняли Делани?

— Я не буду комментировать, — хмурится Джиллеспи. — Лучше скажите, о чьей конкретно безопасности вы так беспокоитесь.

Не знаю, почему я испытываю в этот момент какие-то сомнения. Может, потому, что почувствовала, как поверхности реальности коснулось нечто большее — большее, чем я и что-либо еще. Я слышу, как вращаются далекие планеты, и ткань Вселенной прямо в этот момент растягивается и трещит. Но я смотрю в глаза Джиллеспи и понимаю, что могу ему доверять, — в конце концов, мы уже хорошо знакомы.

— Это Марисса. Марисса Люпо. Она очень уязвима, влюблена и боится за свое будущее. А я наслышана о том, каким оно может быть. Она хотела посоветоваться с кем-то, как быть, и я боюсь, что она решила посоветоваться именно с Фрэнком Делани… не знаю, как объяснить это. Я боюсь за нее, боюсь того, что он с ней сделает.

— Что ж, я знаю Мариссу Люпо. Я знаю ее с тех пор, как ей было пять лет. Кстати, она сшила эти брюки, — задумчиво говорит мистер Джиллеспи, поглаживая себя по ноге, откидывается на спинку кресла и переплетает пальцы. — А еще я хорошо знаю ее отца. Я мог бы попросить его присмотреть за ней.

— Нет! Нет, это будет хуже всего! Рисс очень любит своего отца, но он не все знает о том, что происходит в ее жизни, и пока ему еще рано об этом знать. Она должна сама рассказать ему обо всем, когда настанет подходящий момент. Это очень важно.

— У нее есть какие-то секреты от Лео Люпо? Она храбрее большинства знакомых мне мужчин.

— Она думает, что она неуязвима, но это не так, — говорю я.

— Что ж, мисс Сенклер, как вы сами понимаете, я ничего не могу сделать, но вы мне нравитесь, хотя не нравится, что вы так встревожены. Поэтому я просто скажу вам, что сделаю. Я повидаюсь с Делани, оценю ситуацию. И заодно присмотрю за Мариссой. Мы с ней знакомы всю жизнь. Если она поймет, что может поделиться своими секретами, какими бы они ни были, со мной, мы будем уверены, что никакого Делани рядом не окажется. Это вас успокаивает?

Есть в нем какая-то добрая сила, потому что даже от звука его голоса мне сразу становится легче. Быть может, именно это все и изменило.

— Да, — говорю я.

Глава 43

На этот раз вернуться было легко — все равно что шагнуть в открытую дверь. Почти так это и было, если не считать того, что на сей раз я как будто оставила в прошлом половину самой себя, свой отпечаток, который не смог последовать за мной и просто проводил меня взглядом на прощание. Я вернулась в свое время, сделав всего один шаг, но на этот раз мое сердце осталось в прошлом, и теперь я уже сама не знаю, к какому времени на самом деле принадлежу. Или к какому времени принадлежит он, мой отец. И все же он по-прежнему часть меня, а я — его. Я слышу, как его кровь бежит по моим жилам. И если я действительно часть его, возможно, я способна на то же, на что и он. Я чувствую это — ту самую ярость, которую видела в его глазах. Она все еще кипит во мне, заливая другие, более знакомые и свойственные мне чувства, — от них уже почти ничего не осталось. Если в конце не останется ничего, кроме этой ярости, то я всерьез опасаюсь того, что могу натворить, снедаемая гневом, который может разнести на куски весь мир.