Письмо из прошлого - Коулман Роуэн. Страница 67

Я толкаю отца Делани так, что он падает, обрушиваюсь сверху и прижимаю его коленом к земле. Небо охватывает пламя молнии, и я вижу, как в его распахнутых глазах страх схлестывается с удивлением.

— Где она, что вы с ней сделали? — Я выхватываю из кармана нож и без капли сомнений или колебаний прижимаю лезвие к его горлу. Этот человек ничего для меня не значит. — Говорите!

— Пожалуйста… я знаю, что это неправильно, я же священник, но… я люблю ее, — запинаясь, говорит он, и я нажимаю сильнее.

— Любите?! Да что вы вообще знаете об этом чувстве?! Где Рисс?

— Рисс? — Его глаза становятся еще больше, белки отражают свет свечей. — Ты говоришь о Рисс?

— Не лгите мне! — Я надавливаю на нож. — Где Рисс, где она? Она хотела поговорить с вами!

— Д-да, но я не нашел ее. Я собирался встретиться с ней в ризнице, но она не пришла. П-пожалуйста, отпусти меня.

— Где она? — снова спрашиваю я.

— В последний раз, когда я ее видел, она была с тем адвокатом, Уоткинсом Джиллеспи. Он сказал, что может помочь ей с каким-то делом, и это все, что я знаю. Клянусь! Пожалуйста, я не плохой человек, я… я просто слабый.

И в этот момент я понимаю, почему ничего не чувствую к Делани. Потому что он сам — ничто.

Тьма тянет меня на дно, вжимает в землю, но именно сейчас я вижу все очень отчетливо. Надежно защищенный человек. Человек, которому доверяют. У которого есть силы и положение. Адвокат, который работает на мафию.

И я… я указала ему на нее! Я вошла в его кабинет и попросила его присмотреть за ней.

Уоткинс Джиллеспи — мой отец!

— Куда они пошли? — Я поднимаюсь, по-прежнему кипя адреналином.

— Я не знаю.

В этой темноте так много мест, где можно спрятаться. Где же они могут быть?

Делани отползает от меня к стене. Церковь. Я чувствую, что она здесь, что он здесь. Они где-то здесь, в церкви.

Мрак зала, полный теней и тайн, поглощает меня.

Я не слышу ни звука, ничего. Делани сказал, что они собирались встретиться в ризнице. Может, они там?

Я направляюсь к алтарю и сразу же слышу слабые всхлипы и шорох дерева по камню. Я застываю, окутанная тьмой. Жду, что услышу еще какой-нибудь звук, который укажет мне путь к ней. Я сливаюсь с темнотой, становлюсь с ней одним целым и пытаюсь проникнуть в каждый угол и в каждую щель.

Вздох, быстрый и ускользающий. Сдавленный крик. Я разворачиваюсь на месте и поднимаю голову.

Балкон для хора.

Все, что мне остается, — действовать наугад. Я кидаюсь к двери слева и дергаю ее. Заперто. С другой стороны есть точно такая же дверь, и я бросаюсь к ней. Эта открыта. На нижних ступеньках лестницы меня внезапно сковывает страх. Девушка, которой я была, — по крайней мере, то, что от нее осталось, — с беззвучным воплем мечется во мраке. Что я буду делать, когда доберусь до верхних ступенек? Каждая частичка меня вопит, чтобы я немедленно ушла отсюда, сбежала… Но я не могу.

Не могу!

Это именно тот момент, когда я должна быть храброй, должна собрать все свое мужество в кулак. Именно тот момент, который вскоре ускользнет и будет забыт навсегда, но определит мое существование. Момент, в который моя жизнь наконец обретет смысл. Сейчас и больше никогда.

В пустоте наверху лестницы нет ничего, только мрак. И все же я знаю, что они здесь. Даже несмотря на то что они стараются не дышать, я чувствую их — биение двух сердец во тьме. Я оглядываюсь, но темные очертания сливаются друг с другом. На стулья наброшены чехлы или что-то вроде того. Я прохожу еще немного вперед.

— Рисс? — Мой голос в темноте звучит неестественно громко. — Рисс, ты в порядке?

— Луна! — Ее крик разрывает мрак. — БЕГИ!

Я чувствую, как она срывается с места и бежит ко мне, но что-то перехватывает ее, и она падает. Дыхание вырывается из ее груди.

Вспышка молнии. Я вижу его руку. Он сжимает ее за лодыжку и тянет за собой в темноту.

— Сучка… — шипит Джиллеспи и отталкивает Рисс куда-то за спину. — Пришла испортить мне жизнь, да? Ты не знаешь, во что впуталась. Ты даже не представляешь, что ждет тебя и всех твоих близких!

Я вспоминаю о том, как доверяла ему, как он был добр ко мне, как я рыдала у него на плече. Но я люблю Генри, он мой настоящий отец, а этот ничего для меня не значит. В нем нет ни капли добра.

— Отпусти ее!

Я с криком бросаюсь туда, где, как мне кажется, он стоит. Я понятия не имею, что буду делать в следующий момент, — важно лишь то, что происходит сейчас.

Он хватает меня за волосы и дергает на себя. Боль пронзает мою голову и обжигает шею, но ненависть от одной только близости к этому чудовищу обжигает куда больнее. От одной мысли, что кровь, кипящая у меня в жилах, принадлежит ему. Я бью изо всех сил, и вдруг Рисс прыгает ему на спину и пытается оторвать его от меня. Он ослабляет хватку. Я спотыкаюсь, врезаюсь в перила балкона и едва не переваливаюсь через них. Вниз, на каменный пол… В момент, когда мне удается восстановить равновесие, я снова замечаю его тень. Рисс, где бы она ни была, не двигается и не издает ни звука.

Цепляясь за перила, я заставляю себя подняться — с таким громким рычанием, что сама не могу поверить, что этот звук издаю я. Я бросаюсь вперед, впиваюсь ногтями в лицо Джиллеспи и не выпускаю, даже когда его пальцы сжимают мои запястья. Боль пронзает до кости. Но я не сдаюсь, я борюсь. Я заставлю его посмотреть на меня! Он — мой отец, пусть смотрит в мои голубые глаза, так похожие на его собственные.

— В тебе осталось хоть что-то человеческое? Хоть капля сострадания? — рычу я. — Хоть какая-то часть тебя хотела бы не быть таким ублюдком? Хочешь прожить остаток жизни в ненависти, причиняя боль и разрушая чьи-то судьбы?

Он неожиданно замирает, его взгляд замирает — он смотрит мне в глаза.

— Ты не понимаешь. Когда делаешь то, что делал я, когда видишь то, что повидал я, наступает момент, когда становится все равно.

Он выпускает мои руки, и я, спотыкаясь, отступаю. Пора. Я должна схватить его и рвануться назад. Отец и дочь — мы упадем вместе. Боже, хоть бы это не было очень больно…

Но прежде чем я успеваю хотя бы шевельнуться, он в ярости бросается на меня. На секунду меня пронзает мысль, что человек, который породил меня, станет моим убийцей, — мы оба сейчас рухнем вниз. И все же я умудряюсь оттолкнуть его. Он проносится мимо меня, а затем оказывается где-то позади. Я слышу крик, который прерывается глухим ударом. Жду, когда последует вопль агонии, но в ответ лишь тишина. Мои ноги дрожат, я с трудом заставляю себя подняться и вглядываюсь в темноту внизу. В мерцающем свете целого моря свечей я вижу, как он лежит. Его позвоночник сломался от удара о скамейку. Широко распахнутые глаза слепо смотрят на меня. Я уверена, что он мертв, но все равно сбегаю по ступеням вниз — настолько быстро, насколько это возможно в темноте, — и иду к распростертому телу. Я беру его за запястье, чтобы попробовать пульс. На этот раз я должна быть уверена, что с ним покончено.

— Он ранил тебя? — спрашиваю я Рисс после того, как взбегаю снова наверх и нахожу ее. Сжавшись в комочек, Рисс сидит в углу, парализованная ужасом.

— Да. — Ее голос дрожит, и я чуть не плачу, когда слышу его. — Да, руки, шея… Он душил меня, я чуть не отключилась.

— Он…

— Нет, ты пришла раньше. О боже, Луна… — Она бросается ко мне и обнимает меня. И я обнимаю ее в ответ — девушку, которая сначала была моей матерью, а потом подругой. Я думала, что сразу после этого все вокруг охватит огонь, который превратит меня в горстку пепла, но ничего не происходит.

И я знаю почему. Я больше не часть ее. И не часть его. Я вообще ничто.

Меня охватывает чувство глубокого покоя. Я укачиваю Рисс, а она плачет и говорит о том, как сильно испугалась, какой это был шок для нее. Я чувствую ее гнев, но ничего не говорю, просто обнимаю и слушаю.

— Что же мы скажем? — наконец спрашивает она.

— Скажем, что было темно, — говорю я. — Затмение ведь. Он споткнулся и упал. Это был несчастный случай. Не нужно ничего рассказывать.