Кольца Лины (СИ) - Сапункова Наталья. Страница 108

— Да, — сказала я, — а ты откуда знаешь, что сын?

Лишь улыбка быстрая мелькнула на его губах.

— Ты сказала сейчас. Я так скучал. Я просто не мог больше без тебя. И сын… он должен расти в Андере, в доме его предков. Как ты его назвала?

— Сережей. Сергеем.

— Сергей? Сергур? Как твой отец.

— Ты знаешь.

— Что бы я без него делал.

— Это он помог тебе прийти сюда? — для меня это был риторический вопрос, кто же еще, если не он.

— Нет, — прошептал Дин. — Он не захотел помочь. Мы… мы скоро уйдем в Андер. Ты… собирайся. Не уходи, побудь тут, пожалуйста…

— Я не уйду, — повторила я,

Он нашел мою руку и легонько сжал, потом закрыл глаза и замолчал, и через пару минут уже спал — лекарства действовали. А я не знала, что и думать. Отец… не захотел помочь? Да, он же утверждал, что это не в его силах, потому что Дверь закрылась. Но тогда… как?!

Мама, потом, уже дома, спросила дребезжащим от волнения голосом:

— И как же вы с ним будете жить?

— Хорошо будем, — ответила я по возможности жизнерадостно, — детали потом проясним. А что тебя беспокоит, мам?

Сообщать, что жить тут Дин, в общем, и не собирается, я пока не решилась. К тому же испытывала серьезные сомнения, что дорога в Винету открыта. Все же отец уверял в обратном.

— Что беспокоит? — взвилась мама, — беспокоит мысль: почему ты не могла найти нормального?

— Дин нормальный, мам.

— Нормальный? Это где же? Ты не слышишь, как он разговаривает? Чем он занимается, что у него за профессия? Как он будет зарабатывать? И что это за имя — Дин? Кто он по национальности?

— Мам, моего отца зовут Сергур Вельд, — сказала я очень спокойно, — и у него с Дином одна национальность. Дин — это сокращение от Динейра. А меня зовут Лианта Вельда, и для меня это было большой неожиданностью. И у меня, получается, та же самая национальность, по отцу если. И вообще, так сложилось, мы не виноваты, ты же понимаешь.

— Лина, тебя зовут так, как написано в твоем свидетельстве о рождении. И у твоего отца был советский паспорт! Его звали Сергей Остапенко!

— Цена тому паспорту такая же, во сколько нам обойдется паспорт для Дина.

— О госсспади! — мама зажала пальцами виски, — Во сколько обойдется! У него нет ни единого документа! Ему негде жить! Он бомж! Бомж без образования, без всего, как из дикого леса! Да я его просто боюсь.

— Это ты зря. Бояться его нечего. Ничего, мы все решим. И прекрати волноваться, ну, мамочка, — я обняла ее, — вот увидишь. А деньги ведь у нас есть. Продадим еще что-нибудь из моей сокровищницы, и продержимся первое время.

— Продадим? Она что, бездонная, твоя коробочка? И это — твои планы на жизнь? Нет, но какая все-таки у него профессия?

— Мам, Дин… — он государственный служащий. Он в порядке. Не бомж. И то, что в моей коробочке, ему и принадлежит, кстати говоря.

— То есть, образования и профессии у него нет? Но твой отец тут работал и учился, и нормально зарабатывал. И он был гораздо нормальней! Почему твой, как его… Дин не умеет вежливо разговаривать? Он через раз говорил всем "ты", даже заведующему, когда тот его смотрел. Он говорил странные вещи!

— Потому что у него было сотрясение мозга и вы накачали его транквилизаторами и еще не знаю чем, он себя не контролировал. На его родном языке не говорят "Вы" одному человеку. Он придет в себя и не будет ошибаться. Мам, а вообще, это что, так важно?

Мы вот так говорили, долго и бесперспективно. Потом мама плакала, потом приехал спаситель дядя Гоша, и они закрылись в ее комнате. А я заварила чай, сидела на кухне без света и смотрела в окно на темную улицу….

К королеве и ее маленькому принцу явился папа-король, но оказалось, все это как-то не очень похоже на сказку. У короля нет паспорта, медполиса, диплома и всего остального, без чего "ты-букашка", бабушка королевского наследника в истерике. А королева…

Нет, я не грустила. Я понимала, что на легкую жизнь в ближайшее время рассчитывать не приходится, но все равно тихо радовалась, что Дин здесь. И немного боялась — что-то еще узнаю от него про Винету, придворные козни, про отца, про другие нежданные проблемы. И мне как-то не слишком нравилось, что Дин здесь вопреки моему отцу. Кто из них в чем-то ошибается, отец или Дин?

Я, действительно, не грустила. Мои чувства можно было назвать как угодно, только не грустью.

Дядя Гоша сумел худо-бедно успокоить маму. Когда они оба появились на кухне, она даже неловко улыбалась. Уходя, дядя тихонько спросил:

— Делать-то что собираешься?

— Да ничего пока не собираюсь, — шепнула я в ответ. — Мы ведь еще и не поговорили толком.

— А, ну да. Ну ты, это… звони, если что нужно будет. Не пропадай, — и это последнее прозвучало двусмысленно.

Перед сном мама сказала:

— Ты хотя бы подстричься его попросишь?

— Скажу ему, — дипломатично пообещала я.

Кажется, королю не положено короткой стрижки.

— У Серенького волосы отцовские, кудрявые, а цветом — скорее в тебя, — вздохнула мама, — хотя, может, и потемнеют еще. Такие бы девочке.

— Так будет и девочка, какие наши годы, — я коварно улыбнулась.

— Линка, ну что ты говоришь! — мама махнула рукой и посмотрела жалобно. — Нельзя же так безответственно…

Я поскорее чмокнула ее в щеку и пожелала спокойной ночи. Потому что толчение воды в ступе — процесс долгий и малопродуктивный, а начинать сначала — мы этого обе не выдержим.

— Только знай, ребенка я никуда увозить не позволю. Вы что хотите себе делайте. Живи с кем хочешь, но ребенка…

На такой почти позитивной ноте и закончился этот день.

На следующий день утром я договорилась с Катей, что она погуляет с Сережкой в больничном парке, и, пользуясь тем, что "своя" и давно примелькалась и охране и всем, без проблем прошла в отделение "в неположенное время". Там продолжался утренний обход, и я заглянула в восьмую палату как раз когда мама в сопровождении медсестры и практиканток стояла у кровати Дина и негромко объясняла что-то девушкам.

— Выздоравливайте, — обронила она наконец и собралась отойти, когда Дин вдруг сказал:

— Моя дорогая матушка, позволь задать вопрос. Надолго ли я тут еще задержусь?

И мама и все в палате впали в недолгий ступор, я тоже не удержалась и фыркнула, отодвинулась по стеночке, исчезнув за дверным проемом.

— Не поясничайте, молодой человек! — ломким голосом сказала мама, — меня зовут Ольга Викторовна. Отдыхайте.

Я не успела вчера сказать Дину, что его лечит моя мама, но его и без меня могли просветить, да хоть бы и та же медсестра Света. И, между прочим, он не паясничал, а нормально обратился, со всей возможной вежливостью, как принято… там. И задал вполне естественный вопрос. Все-таки неплохо, что, попав в Винету, я почти сразу стала немой, а то тоже могла бы наговорить немало необычного, ни сном ни духом этого не понимая.

Мама стремительно прошла из палаты мимо меня, заметила, оглянулась, вздохнула.

— Ну, присмотри за своим чудилой. И покорми — он, говорят, не ел ничего.

— А когда ему на выписку?

— Рано еще, — и она быстро ушла, уводя за собой свиту, девчонки-практикантки оглядывались и ели меня глазами — еще бы, то же мой чудила…

Я прошла в палату, весело поздоровалась со всеми, быстро нагнулась и поцеловала Дина в губы.

— Доброе утро.

Он был все такой же бледный, слабый, и стойка для капельницы никуда не делась. Конечно, какая тут выписка. Зато при виде меня его лицо осветилось радостью.

— Любимая. Я так боялся…

— Боялся?

— Ты исчезла. Вдруг ты мне приснилась? Вдруг мне вообще все это снится…

— Глупости, — я села рядом, взяла его за руку.

Теперь обе его руки лежали поверх одеяла, и на другой, на правой, я увидела Кольцо Единения — второе, парное моему. Ничего удивительного, конечно, раз это королевская регалия. Тогда его носила королева-мать, теперь Дин забрал его себе. Что ж, можно надеяться, что "матушку" также призвали к ответу и, ну хотя бы, заключили под домашний арест. Хотя я бы заключила ее не под домашний.