Человеческий фактор - Грин Грэм. Страница 17

— Ну и пусть пытаются. Это же их обязанность, верно? Только мне кажется, не очень умно они себя ведут, если их плутни так легко разгадываются.

— Да… но то, что сказал Персивал, может быть тем не менее правдой. Правдой — и уже кем-то разболтанной. Так или иначе агент обязан был передать эту информацию, если…

— И вы думаете, они думают, что это мы допустили утечку?

— Да, кто-то из нас, а может быть, и оба.

— Но, раз мы не виновны, не все ли нам равно, что они думают? — сказал Дэвис. — Давно пора ложиться спать, Кэсл. И если у меня под подушкой засунут микрофон, они услышат лишь, как я храплю. — Он выключил музыку. — Двойных агентов из нас с вами не выйдет — ни из вас, ни из меня.

Кэсл разделся и выключил свет. В маленькой неприбранной комнате было душно. Он попытался поднять раму, чтобы открыть окно, но шнур был оборван. Он посмотрел вниз, на предрассветную улицу. Никого — даже полисмена не видно. Лишь одно-единственное такси стояло на стоянке чуть дальше по Дэйвис-стрит, ближе к «Клэриджу». Где-то на Бонд-стрит тщетно вопила сигнализация от воров: заморосил дождь. Тротуары заблестели точно плащ полисмена. Кэсл задернул занавеси и залез в постель, но спать не мог. Один вопрос долго сверлил мозг: всегда ли стоянка такси находилась так близко от дома Дэвиса? Разве ему не пришлось как-то раз пройти мимо всего здания «Клэриджа», чтобы взять такси? В голове возник новый будоражащий вопрос. А не могут они, подумал он, использовать Дэвиса в качестве ширмы, на самом же деле следить за ним? Или, может быть, они используют простодушного Дэвиса, чтобы подсунуть ему меченый банкнот? Что-то не верил он тому, что сказал доктор Персивал про Нортон, и однако же, как он и говорил Дэвису, это вполне могло быть правдой.

4

Дэвис стал всерьез беспокоить Кэсла. Правда, Дэвис шутил по поводу своей меланхолии, тем не менее меланхолия глубоко засела в нем, и то, что Дэвис перестал поддразнивать Синтию, представлялось Кэслу дурным признаком. Да и текущей работы он касался в беседах все меньше. Как-то раз, когда Кэсл спросил его:

«Шестьдесят девять-триста-дробь четыре — это еще кто такой?» — Дэвис ответил: «Это двойной номер в отеле „Полана“, окнами на море».

Однако со здоровьем у него явно было все в порядке — он же прошел недавно полное обследование у доктора Персивала.

— Как всегда, ждем телеграммы из Заира, — сказал Дэвис. — Пятьдесят девять-восемьсот совсем о нас не думает — там жарко, он сидит себе вечером перед сном, покачивая в руке рюмочку, и на все на свете плюет.

— Надо послать ему напоминаловку, — сказал Кэсл. Написал на листе бумаги: "На наш 185 не — повторяю: не — получено ответа" и положил в корзинку «Для исходящих», чтобы взяла Синтия.

У Дэвиса сегодня был такой вид, точно он собрался смотреть на регату. Из кармашка у него свисал, словно флаг в безветренный день, новый шелковый платочек, алый в желтую крапинку, а галстук был бутылочно-зеленый с алыми разводами. Даже носовой платок, который он на всякий случай держал в рукаве, был новехонький — серо-голубой. Да уж, разрядился в пух и прах.

— Хорошо провел уик-энд? — спросил Кэсл.

— Да, о да. В известном смысле. Очень спокойно. Мои мальчики отбыли в Глостер нюхать дым какого-то завода. По производству каучука.

В кабинет вошла одна из секретарш по имени Патриция (она никогда не откликалась на имя «Пэт») и забрала единственную лежавшую в корзинке телеграмму. Как и Синтия, она была из военной среды — племянница бригадира Томлинсона: нанимать на работу девушек, чьи родственники служили в Управлении, считалось более безопасным и, пожалуй, облегчало проверку, поскольку многие контакты, естественно, совпадали.

— И это все? — спросила девушка, точно привыкла работать на куда более важные секторы, чем 6-А.

— Боюсь, это все, на что мы способны, Пэт, — сказал Кэсл, и она вышла, хлопнув дверью.

— Не надо было ее злить, — заметил Дэвис. — Она может донести Уотсону, и тогда нас, как школьников, заставят сидеть после работы и писать телеграммы.

— А где Синтия?

— Сегодня у нее выходной. — Дэвис с трубным звуком прочистил горло — словно подавая сигнал для начала регаты — и вытер своим флагом торгового флота лицо. — Я хотел попросить вас… Вы не будете возражать, если я сбегу в одиннадцать? Я вернусь в час, обещаю, к тому же у нас сейчас тихо. Если я кому-нибудь понадоблюсь, скажите просто, что я пошел к дантисту.

— В таком случае надо было надеть все черное, — сказал Кэсл, — чтобы Дэйнтри не усомнился. А то яркие краски не сочетаются с визитом к дантисту.

— На самом-то деле я, конечно, не к дантисту иду. Просто Синтия согласилась пойти со мной в зоопарк посмотреть на гигантских панд. Вы не считаете, что она начинает оттаивать?

— Ты действительно влюблен в нее, Дэвис?

— Я хочу, Кэсл, чтобы роман был серьезный. Такой, который длился бы сколько продлится. Может быть, месяц, год, десять лет. Надоели мне однодневки. Возвращаешься домой с вечеринки на Кингс-роуд часа в четыре утра с жуткой головной болью после выпивки. Наутро думаешь, ах как было хорошо, девчонка была чудесная, а вот оказался не на высоте — не следовало мешать напитки… а потом начинаешь думать, как все было бы, если бы мы с Синтией находились в Лоренсу-Маркише. С Синтией-то я ведь мог бы разговаривать. Джонник лучше себя ведет, как поговоришь про работу. А эти птички из Челси, лишь только отыгрались, сразу начинают расспрашивать — хотят все знать. Чем я занимаюсь? Да где моя контора? Раньше я делал вид, будто все еще тружусь в Олдермастоне [Олдермастон — научно-исследовательский центр по разработке ядерного оружия], но теперь-то все ведь знают, что этот чертов центр прикрыли. Так что же мне им говорить?

— Какая-нибудь контора в Сити?

— В этом нет ничего привлекательного, а потом, птички ведь сравнивают свои познания. — Он начал собираться. Закрыл и запер картотеку. А две лежавшие на столе отпечатанные странички положил в карман.

— Хочешь вынести из конторы? — заметил Кэсл. — Поостерегись Дэйнтри. Он ведь однажды уже поймал тебя.

— С нашим сектором он покончил. Теперь взялся за Седьмой. В любом случае этот документ — обычная ерунда: «Только для вашего сведения. Уничтожить по прочтении». Имеется в виду — весь целиком. Так что я «заложу его в память», пока буду ждать Синтию. А она наверняка запоздает.

— Помни про Дрейфуса. Не сунь бумаги в мусорную корзину, чтобы потом их нашли.

— Я сожгу их в присутствии Синтии в качестве жертвоприношения. — Он шагнул за дверь и тут же вернулся. — Пожелайте мне счастья, Кэсл.

— Конечно. От всей души.

Шаблонная фраза, правда окрашенная теплом, как-то сама сорвалась с языка Кэсла. И поразила его своей точностью — словно, поехав отдохнуть к морю, он заглянул в знакомую пещеру и вдруг увидел на знакомой скале примитивное изображение человеческого лица, которое раньше принимал за прихотливый узор плесени.

Полчаса спустя зазвонил телефон. Девичий голос произнес:

— Джи.У. хочет переговорить с А.Д.

— Худо дело, — произнес Кэсл. — А.Д. не может переговорить с Джи.У.

— Кто у телефона? — с великой подозрительностью спросил голос.

— Некто М.К.

— Не кладите, пожалуйста, трубки.

На линии раздалось что-то вроде заливчатого лая. Затем на фоне собачьей радости послышался голос, принадлежавший, несомненно, Уотсону:

— Это, видимо, Кэсл?

— Да.

— Мне надо поговорить с Дэвисом.

— Его нет на месте.

— А где он?

— Вернется в час дня.

— Слишком поздно. А сейчас он где?

— У своего дантиста, — нехотя ответил Кэсл. Он не любил участвовать в чужой лжи: это так все осложняет.

— Перейдем-ка лучше на спецсвязь, — сказал Уотсон. По обыкновению, произошла неувязка: один из них, слишком рано нажав кнопку, снова переключился на обычную линию, как раз когда другой переключился на спецсвязь. Когда наконец они услышали друг друга, Уотсон сказал: